Но консерваторы, которых так боялись цезарианцы, были не менее их смущены этими беспорядками. Заговорщики теряли мужество в своем вынужденном затворе, и в этой долгой бездеятельности особенно слабый и нервный по природе Брут, вероятно после возбуждения в иды марта, впал в то угнетенное состояние, в котором мы его скоро увидим. Беспорядки пугали многих, осложняя встречи и переговоры, заседания сената были редки; всюду ожидали конца волнений, чтобы спокойнее принять необходимые решения. Дни, однако, проходили, и никто ничего не делал. Долабелла по причине своей измены[36] боялся, без сомнения, участи Цинны и скрывался. Что касается Цицерона, то после большой радости, принесенной ему мартовскими идами, и волнений последующих дней он, несмотря на то что перед ним заискивали все партии, выражал неудовольствие медленными действиями. Многие цезарианцы в своих завещаниях оставляли ему что-нибудь в наследство и спешили уведомить его об этом.[37] В общем, выдающиеся люди обеих партий испытывали одинаковую усталость и отдавались одним и тем же прискорбным предчувствиям, одной и той же эгоистической заботе о своей судьбе, скрывая свой страх под видом отвращения ко всему. «Если Цезарь, имевший такой великий гений, не мог найти выход из положения, кто другой может быть способен на это?»[38] — говорил один верный друг диктатора. Впрочем, близость катастрофы была общим мнением. Говорили, что при известии о смерти Цезаря начали подниматься галлы,[39] что геты готовы вторгнуться в Македонию[40] и что в провинциях восстают легионы.[41]
Дела запущены20—30 марта 44 г. до Р. X
Все были возбуждены и недовольны. Каждый, страшась большой беды, думал только о том, чтобы спасти хоть что-нибудь из своего имущества. Антоний, которому никто не хотел помочь в управлении республикой, сделался объектом многочисленных посещений, лести и просьб.[42]
Смерть Цезаря и утверждение его распоряжений привлекли в Рим толпу тех, кто понес ущерб за свою верность Помпею и кто теперь с целью компенсации вел интриги внутри консервативной партии, вновь, сделавшейся могущественной, и заигрывал с консулом, казавшимся к ним благосклонным. Еще больше было тех, кому Цезарь дал различные обещания, доказательства которым Антоний должен был найти в бумагах Цезаря. Аттик искал в этих бумагах свидетельства об уничтожении бутротской колонии; агенты царя Дейотара и массалийцев просили о возвращении территорий, отнятых Цезарем за то, что они были на стороне Помпея; сицилийские послы, уже получившие от Цезаря латинское право, просили теперь, чтобы жители острова были объявлены римскими гражданами.[43]
Количество заявлений, просьб и протестов увеличивалось с каждым днем; и большинство лиц, пересылаемых при всеобщем беспорядке от одного магистрата к другому, обращались в конце концов к Антонию. Все требовали, но никто не хотел взять на себя труд или подвергнуться малейшей опасности ради блага республики. Государственная машина, казавшаяся хорошо налаженной утром 17 марта, сломалась через пять или шесть дней. Один Антоний неутомимо работал с утра до вечера,[44] но он не мог удовлетворить всем требованиям, при том что ни один из влиятельных людей в сенате не хотел взять на себя ни малейшей инициативы, и пренебрегал применением наиболее действенных мер. Предполагается, что официально даже не были оповещены все правители о смерти Цезаря и о смене правительства.[45] Только слух о вторжении гетов в Македонию, казалось, на мгновение обеспокоил сенат. Не решаясь в таком затруднительном положении оставить легионы под начальством пропретора, сенат решил послать в Македонию комиссию для изучения положения, а пока поставил армию, назначенную Цезарем для парфянской кампании, под командование Антония, который должен был на следующий год стать проконсулом в Македонии.[46] Таким образом, если бы произошло вторжение гетов, консул мог бы немедленно приступить к обороне.
Отъезды из Рима10 апреля 44 г. до Р. X
Однако недолго длилась эта утомительная и тягостная неопределенность, и к концу марта Антоний увидел, что вокруг него редеют ряды обеих партий. Децим Брут и Туллий Кимвр отправились в свои провинции,[47] довольные тем, что есть хороший предлог оставить Рим.
В первых числах апреля многие сенаторы отправились в свои виллы в Лации и у Неаполитанского залива; 6 или 7 апреля отправился в Путеолы самый видный член сената — Цицерон. На этот раз не было, как все ожидали, никакой консервативной реакции против беспорядков. Со времени гражданской войны, в которой консервативная партия потеряла много людей, уйму богатств и самую ценную вещь — доверие к себе, ее силы иссякли. Но не менее была поражена и цезарианская партия, потому что она превратилась теперь в банду мятежников и неистовых ветеранов, которые, не имея вождей и не зная, чего хотят, творили в Риме одни беспорядки. Это правда, что Цезарь не мог основать ничего действительно прочного и что, исчезнув, он оставил государство в виде огромной развалины, повисшей над пропастью. В довершение несчастий среди этих беспорядков 8 или 9 апреля мятежная чернь наконец нашла себе вождя. Это был Герофил, самозваный племянник Мария, изгнанный Цезарем. После убийства последнего он тотчас вернулся в Рим, воздвигнул алтарь на месте сожжения Цезаря и, сплотив вокруг себя горсть авантюристов, ходил по Риму из квартала в квартал, провозглашая месть за диктатора и побуждая чернь убить Брута и Кассия.[48] Волнение распространилось с такой силой, что Брут и Кассий, укрепив свои дома, наконец устали жить, как в тюрьме, с постоянной опасностью нападения и решили оставить Рим, если только Антоний пообещает Бруту дать ему необходимый отпуск. В качестве городского претора он не мог покинуть город более чем на десять дней без утверждения сената. Они пригласили к себе Антония, показавшего себя очень расположенным к вождям заговора и обещавшего удовлетворить их просьбу.[49] Но прежде чем покинуть Рим, они захотели сделать еще одну попытку привлечь к себе наиболее грозных из мятежников, ветеранов и в выпущенном эдикте обещали колонистам Цезаря освободить их от обязательства не продавать ранее 20 лет предоставленные им земли.[50] Это означало вылить немного воды в огромный лавовый поток. Народное преклонение перед Цезарем разгорелось и выродилось в настоящий религиозный фанатизм. Среди римской черни было много жителей Востока, привыкших почитать царей как богов, но в этот момент всеобщего безумия религиозное суеверие охватило даже римлян, так что каждый день толпы приходили к алтарю давать обет, совершать жертвоприношения, решать споры, клянясь Цезарем;[51] и Цезарь становился, таким образом, богом — покровителем бедных и несчастных. Беспорядки увеличились до такой степени, положение сделалось столь опасным, что через четыре или пять дней, вероятно, 11 или 12 апреля,[52] Антоний, боясь, как бы дело не приняло еще более печальный оборот, приказал схватить и казнить Герофила.
III. Общая растерянность
Бегство Брута и Кассия из Рима. — Цицерон в Путеолах. — Луций Антоний и Фульвия. — Перемена в поведении Антония. — Первые фальсификации распоряжений Цезаря. — Прибытие Гая Октавия. — Брут и Кассий в Кампании. — Антоний собирает ветеранов. — Брут и Кассий в Ланувии.
Бегство Брута и Кассия из Рима
Консерваторы очень хвалили суровость Антония,[53] за которую его приветствовал и Брут.[54] Но это продолжалось недолго. Простой народ взволновался еще более и провел демонстрации против убийцы Герофила. Сожгли даже лавку скульптора, где подменили головы у статуй Цезаря. Антоний должен был прибегнуть к новой строгости: он приказал распять рабов и сбросить с Тарпейской скалы вольноотпущенников, захваченных во время этих беспорядков.[55] Но это было бесполезно. На следующий день, 13 апреля, Брут и Кассий, устав жить в постоянном страхе, обессиленные бездеятельностью и уединением, на которые были осуждены, выехали из Рима, направляясь в Ланувий. Антоний, видя, что волнения в Риме все возрастают, еще более сблизился с консерваторами. Он предложил позволить Бруту оставаться более десяти дней вне Рима,[56] поручить Лепиду вести переговоры о мире с Секстом Помпеем, еще могущественным в Испании благодаря семи своим легионам, и предложить ему возвратиться в Рим.[57] Затем, к еще большему удовлетворению консервативной партии, он отменил сенатским постановлением избрание народом великого понтифика;[58] вслед за этим коллегия понтификов признала великим понтификом Лепида. Несмотря на все это, после отъезда Брута и Кассия выезд знати из Рима превратился в поспешное бегство: еще остававшиеся заговорщики один за другим искали себе убежище. Требоний без огласки как частное лицо решил отправиться в свою провинцию, страшась какого-нибудь насилия со стороны простого народа.