Внутри, за стеклом, разделяющим дежурное помещение от улицы, одетый в лохмотья лысый нищий что-то объяснял сидевшему за столом полицейскому. Другой нищий лежал, вытянувшись на деревянной скамье, в маленькой камере за железными прутьями. Мендоса нахмурил брови и пошел дальше, свернул за угол в узкую улицу, где его вновь поглотили тени. Вскоре он очутился на другой площади, еще более пустынной, пересек и ее, углубился в еще одну узкую улицу, очень похожую на ту, где он проживал. По обеим ее сторонам громоздились старые и молчаливые дома с темными или прикрытыми ставнями окнами без единого в них проблеска света, свидетельствующего о присутствии жильцов.
Пройдя примерно половину улицы, Мендоса внезапно остановился и посмотрел назад. Тени никого не скрывали. Никто за ним не следил. Но три человека, находившиеся в доме, напротив которого Луис стоял, знали, что он здесь. Несколько секунд Мендоса пребывал в нерешительности, думая, справится ли он с заданием. Шансы против него. Другие, кого постигла неудача, лежали в могилах, застреленные охранниками Генерала.
Приняв решение, продавец лимонада вошел в дом. Трое мужчин ожидали его в небольшой гостиной, погруженной в полутьму. На столе горела старая керосиновая лампа. Мендоса поздоровался с каждым из присутствующих. Один из них, седовласый старик, сохранял на мертвенно бледном высохшем лице непроницаемое выражение. Двое других были сравнительно молоды. Примерно того же возраста, что и Луис, темноволосые, как и он, с такими же, как и у него блестящими добрыми карими глазами, взгляд которых, однако, выражал на этот раз гнев и жажду мести.
Старика звали дон Гонзало Апонте. Профессор, оставшийся без студентов, аристократ без средств к существованию. Тонкими махинациями генерал Масиа лишил его поста в университете, выдворил из родового поместья, ценного, скорее, памятью, чем гордыми, но превратившимися почти в руины постройками. Кроме того, Масиа конфисковал принадлежавшую профессору землю. Соответствующие приказы подписал губернатор, являвшийся всего лишь марионеткой диктатора. Масиа хотел, в сущности, одного — сломить дух дона Гонзало Апонте.
Но сделать это оказалось далеко не просто. Профессор, будучи старым и физически слабым человеком, тем не менее обладал железной волей и твердым характером. Лично отомстить Генералу он не мог. Но ведь вокруг были другие, ненавидевшие диктатора. Многие присоединились к тайной оппозиции, возглавляемой Апонте. Девять храбрецов уже погибли при неудачных попытках убить Масиа. Бандиты — так о них писали продажные газеты, искажая правду по указанию Генерала.
Думая о мертвых, закопанных в пустыне после расстрела, Апонте кивнул головой Мендосе в знак приветствия.
— Значит, ты пришел, — сказал профессор, оглядывая сухощавую фигуру продавца лимонада.
— Я же сказал, что приду, — пожал плечами Луис.
— Твой друг Эстебан рекомендовал тебя, — Апонте сделал жест рукой в сторону сидевшего справа от него молодого человека. — Ты знаешь, чем ты рискуешь?
— Знаю.
— Девять наших людей уже погибло.
— Им не повезло.
— Да. Смерть — это всегда невезение. Ты еще можешь передумать…
— Я решился. Бесповоротно.
Легкая улыбка чуть тронула синие губы старика.
— Прекрасный ответ. Но позволь спросить. Почему ты готов рисковать жизнью?
— Потому, что я беден, сеньор. Мне нужны деньги.
— Многие бедны, но…
— Может быть, им нравится их жалкое существование.
— Значит, ты идешь на это только ради денег?
Мендоса нахмурился, затем отрицательно покачал головой.
— Генерал — дьявол во плоти. Его охранники — бешеные псы. Они испытывают наслаждение от убийства людей. Особенно Панчо Негрон, застреливший моего друга. Генерал должен умереть.
Апонте утвердительно кивнул и сложил вместе ладони. На одном из пальцев сверкнул бриллиант.
— Ты готов?
— Да, сеньор.
— Ты сделаешь это завтра. Ты знаешь, где расположена резиденция губернатора?
— Да.
— В полдень к особняку подъедут один за другим три автомобиля. Вторая машина предназначена для Генерала. Охранники перекроют улицу. Один из них будет сопровождать Масиа, когда тот направится из особняка к автомобилю… — Приступ сухого кашля потряс тщедушное тело профессора. Прижав кулак ко рту, Апонте справился с кашлем и посмотрел на Мендосу. — Генерала будет охранять дюжина вооруженных людей.
— Я уже это слышал, — ответил Мендоса.
— Ты будешь один. Никто не придет к тебе на помощь. Шансы против тебя.
— Да, против, — согласился Луис. — Но я сыграю, тем не менее, в эту игру. Пусть я один против двенадцати. Но у меня есть преимущество.
Апонте не понял, в чем состоит это преимущество, и попросил разъяснить.
— Все очень просто. Они, эти двенадцать, — важные люди, охранники Генерала. А я… я лишь бедный продавец лимонада… Охранники вряд ли заподозрят меня в чем-либо. Кроме того, у меня есть план.
— Какой же?
Мендоса чуть улыбнулся.
— Я хотел бы не говорить о нем сейчас. Удастся он или нет, вы узнаете об этом завтра.
Апонте посмотрел на молодых людей, сидевших по обе стороны от него, и пожал плечами.
— Как тебе угодно, — сказал профессор, обращаясь к продавцу лимонада.
— А где деньги, что мне обещали? — спросил тот.
— Я вижу, ты не забыл о них.
— Моя семья не забыла, — ответил Мендоса. — Я решился на это ради семьи.
Апонте посмотрел продавцу лимонада прямо в глаза.
— Завтра утром в «Таверне матадоров» ты получишь свои деньги. А в остальном я желаю тебе удачи.
— Мне нужно нечто большее, — заметил Мендоса. — Помолитесь за меня. — С этими словами он повернулся на каблуках и вышел из дома.
— Храбрый человек или дурак, или…
— Или что? — спросил Эстебан.
— Или, возможно, провокатор.
— Нет. Луис — честный человек.
— Не спорю. Но, если его интересуют только деньги, он может обратиться к Генералу. Тот щедро вознаградит любого предателя.
— Я поручился за Мендосу. Он не предаст.
— Хочется верить, — сказал Апонте. — Завтра все прояснится. Но в чем заключается его план? — продолжил вслух размышлять профессор. — Он почти наверняка проиграет. Шансы на спасение ничтожны. Мендоса может убить Генерала. Но как он выстоит против дюжины охранников? Может быть, он хочет умереть?
— Нет, — ответил Эстебан, задумчиво уставясь перед собой. — Мендоса — бедняк. А бедные — всегда отчаянные люди. Потому что им нечего терять.
— Мне он показался человеком, владеющим собой, — заметил Апонте, медленно вставая. На его утонченном лице проступила печать усталости. Руки слегка дрожали. Его собеседники приготовились уйти. Они попрощались и направились к двери. Апонте остановил их.
— Да, кстати, о деньгах. Думаю, вам следует передать их Мендосе в запечатанном пакете через бармена. На всякий случай…
— Я доверяю Луису. И сам передам ему деньги, — сказал Эстебан.
Город просыпался очень рано. Постепенно после сонной мрачной тишины жизнь в нем наполнялась обычным шумом и суетой. Когда большие бронзовые часы пробили один раз, Мендоса подошел к огромной главной двери собора. Ее украшали вырезанные из дерева фигуры святых, лики которых были изъедены древоточцами и отполированы временем почти до неузнаваемости. Луис перешагнул через порог и очутился во внутренней части собора. Там, казалось, никого не было. Но Мендоса различил в полумраке коленопреклоненную, одетую во все черное фигуру. Уши продавца лимонада уловили быстрый, похожий на тихое посвистывание шепот. Свечи тускло мерцали на алтаре. Слева темнела часовенка, напоминающая небольшой грот. Мендоса вошел в нее, ощутив неподвижную прохладу в воздухе. Несколько зажженных свечей блестели как желтые драгоценные камни. Они, эти свечи, горели перед статуей смуглолицего святого, являвшимся при жизни кровным братом таких, как Мендоса. Луис стал на колени и начал молиться…
Уже рассвело, когда Мендоса вернулся домой. Внезапно он почувствовал усталость и лег в постель. С уже полузакрытыми глазами он услышал знакомые звуки, и улыбка заиграла у него на лице. Его трехлетняя внучка легонько прошлепала босыми ножками по полу и выбежала во дворик, чтобы погладить привязанного к столбу ягненка.
Девочка вбежала опять в дом, забралась прямо в кровать к деду, чтобы тот, как обычно по утрам, поцеловал ее. Затем она соскочила с кровати и исчезла на кухне. Вскоре внучка вернулась, жуя лепешку и неся чашку горячего кофе. Луис выпил кофе, и она отнесла пустую чашку обратно.
Мендоса задремал. Через некоторое время его разбудил голос дочери, зовущей отца к завтраку. Мендоса поел рисовой каши с горячим соусом и выпил еще одну чашку кофе. Затем закурил сигарету и вышел во дворик. Редкие для этих мест заморозки, случившиеся месяц назад, повредили верхушки посаженных его руками цитрусовых деревьев. От воспоминаний о заморозках лицо Луиса помрачнело. Но молодые свежие листья уже появились на месте опавших и ярко блестели в лучах начинающейся зари.
Мендоса улыбнулся самому себе. Он усмотрел в обновлении листвы закономерность возрождения жизни. «Я умру, — подумал он. — Но останутся моя дочь, мой сын, моя внучка. Они будут жить вместо меня. Как молодые листья…» Душа Мендосы наполнилась печалью.
В этот момент во дворике появился его восьмилетний сын Хулио с темно-бронзовой, как у отца, кожей и блестящими волосами.
— Ты поел? — спросил отец.
Мальчик кивнул головой.
— Хорошо.
Мендоса вошел в небольшой сарай, у входа в который был привязан к столбу ягненок, водрузил на плечи коромысло с двумя большими кувшинами. Сын подал ему сомбреро.
— Пойдем, — сказал отец, и они вышли на улицу. Мальчик шел впереди, держа в руках пустую чашку.
Солнце взошло уже довольно высоко, и жара проникала на улицы.
Мендоса чуть сгибался под тяжестью груза. Пот струился по его лицу. Соль слезила глаза. Но обычно в таких случаях Луис не жаловался на судьбу. Радовался тому, что жив, что слышит, как его сын громко покрикивает: «Лимонад! Свежий лимонад!» Но сегодня зазывания сына звучали в ушах отца как жалобный вопль скорби, разрывающий на части тишину улиц, солнечный диск и его, Луиса, сердце. Во вскриках мальчика присутствовало предчувствие, неосознанное и страшное предчувствие неминуемой беды.