Альфонсо Ката Глаза
Все кончено, — говорилось в письме. — Несправедливый приговор суда воздвиг между обществом и мною стену в тридцать лет, которую ввиду моего плохого состояния здоровья никогда не преодолею, даже если бы я этого пожелал. Поэтому хочу объяснить причину моего упорного молчания тебе, моему другу, который со словами жалости просил меня в отравленные и непосредственно последовавшие за преступлением дни сказать что-нибудь в защиту.
Ты видел, как я безучастно следил за прениями сторон на суде. Ты слышал, как мой защитник тщетно умолял меня хоть чем-нибудь помочь, поддержать его доводы. Не воспринимай мое поведение на суде как попытку уйти от ответственности или как проявление бесчувственности.
В тот самый момент, когда адвокат намекнул на возможность умственного расстройства у подсудимого, я почувствовал, как меня осенило. После какого-то затмения отпали все сомнения. Я мог доказать всем, что на мне нет никакой вины. Я уяснил мотивы своих действий и легко мог бы изложить их, не запятнав себя ложью. Мог бы объяснить даже, казалось бы, случайные обстоятельства, которым прокурор придавал чересчур важное значение. Я не убивал? Да. Так и не установлена подоплека убийства? Да. Несмотря на загадочность преступления, разве не ясно, что оно не доставило мне ни удовольствия, ни удовлетворения? Думаю, что и это так. Поэтому, когда прокурор разглагольствовал о садизме и других примитивных вещах, ты видел на моих губах беспомощную улыбку. Многие присутствующие восприняли ее как признание вины. И все-таки…
Лишившись свободы, порабощенный заточением, подавленный тяжким ручным трудом, я чувствую, как безразличие общественности, словно двери духовной тюрьмы, захлопнуло память о «моем деле». Меня мучит необходимость объяснить происшедшее. Объяснить не кому-нибудь из тех несчастных и духовно искалеченных людей, что живут, как и я, в тюрьме, а человеку, свободному в мыслях и поступках. Поэтому я ставлю твое имя в начале этой исповеди и пишу тебе письмо, которое, возможно, никогда не решусь послать.
Невероятно абсурдной должна показаться моя история бесчисленному числу грубых и беспечных человеческих существ, которых тайна жизни и смерти обошла стороной! Кроме того, почти невозможно все объяснить до конца! Поэтому я попытаюсь изложить мою историю по порядку, увязать ее с ходом своей жизни.
Ты, друг мой, сидевший рядом со мной за школьной партой, возможно, думаешь, что знаешь мою жизнь так же хорошо, как и я. Но всегда в любой жизни есть такие скрытые уголки, куда не допускаются даже самые близкие. Поэтому ты удивишься, узнав, что в день нашего экзамена по риторике я впервые увидел глаза, которым суждено погубить меня. Ты помнишь этот день? Со мной случилось нечто вроде обморока. Одни одноклассники расценили это событие как следствие переутомления, другие — как попытку разжалобить экзаменатора.
Я увидел глаза очень ясно. Они появились передо мной внезапно. Словно резко отделились от лица с неопределенными чертами. Глаза с темными ресницами, очень черными ирисами на бледно-желтых продолговатых яблоках смотрели на меня, может быть, секунду. Но их взгляд был настолько пристальным, что запечатлелся в моем сознании навсегда. У меня неоднократно возникало желание рассказать моим родителям, кому-нибудь из друзей, тебе об этом видении. Но чья-то воля, более сильная, чем мое желание, заставляла меня молчать…
Экзамен происходил 4 июня … 82 года в полдень — я запомнил этот час и день, — и мое переживание, выразившееся в легком обмороке, отложило на два дня решение последнего упражнения по риторике. Тем не менее, я получил отличные оценки, и мой бедный отец в награду купил мне ручные часы, о которых я давно мечтал. Но ни этот подарок, ни поздравления не смогли заглушить беспокойство, которое я испытывал, ожидая новой встречи с черными глазами. И постепенно беспокойство переросло в страх.
Мне казалось, что опасность поджидала меня у каждой двери, у каждого окна, в любом месте, куда я направлялся. Иногда внезапно посредине разговора я отвлекался от темы, чтобы проследить за чем-то невидимым в воздухе, готовым материализоваться в длинные ресницы, черные искрящиеся круги и цвета соломы живые ткани, блестящие, как ракушка… Страх преследовал меня довольно долго, почти до осени. Несмотря на тревожное состояние, я много бывал на воздухе, нормально питался. Врачи, внимательно осмотрев и выслушав меня, задали несколько затруднительных вопросов, а затем сказали родителям: «Он ничем не болен… Растет быстро, и в этом проблема… Не следует перегружать его учебой …» Я не мог им сказать, что мое состояние — это дело проклятых глаз. Принимал успокоительные лекарства, чтобы не обижать мать. Стремился загрузить себя разными занятиями, которые меня интересовали, но с одной целью — найти способ забыться, не думать о глазах.
И это почти удалось… Что не возможно в четырнадцать лет? Прошло еще десять лет. Я учился в Высшей сельскохозяйственной школе. Занятия, мечты молодости и само вхождение в зрелость, вместе взятые, полностью захватили мое существо. Может быть, только раз я мельком вспомнил о своей странной фантазии. Но внимание и забота родных и друзей оберегали от волнений.
И вдруг однажды у меня появилось желание изобразить таинственные глаза на рисунке. Но внезапно возникшее внутреннее видение оказалось намного сильнее всякого изображения, и я отказался от своего намерения. И тогда я осознал: за листвой всегда скрывается ствол дерева, а за корой — сердцевина ствола. Ужасные глаза не умерли, а лишь временно скрылись, и непременно когда-нибудь опять появятся.
Ощущение тревоги нарастало. Несколько дней я чувствовал, что глаза пребывали в нерешительности, словно раздумывали, встречаться со мной или нет. И затем вновь отдалились. Однако не исчезли совсем из моей памяти. Они маячили где-то вдалеке, словно я рассматривал их в мощный перевернутый бинокль. Это, однако, не повлияло существенно на мой образ жизни и занятия.
Я успешно закончил Высшую школу, добился независимого положения, познакомился со своей будущей женой, мы бракосочетались…
Я вел активную и плодотворную жизнь. Чувствовал себя здоровым физически и духовно. Профессиональные дела продвигались успешно, и каждое мое усилие на этом поприще достойно вознаграждалось. Отсутствие детей, доброжелательный нрав жены, стабильный достаток создавали благоприятную обстановку для моего труда.
Ты бывал в нашем доме. Видел, чем я занимался. И ты, разумеется, решил, что меня в то время почти не интересовало то, что другие люди называют фатальностью. Внешне ничем не озабоченный, наоборот, довольный собой я, вместе с тем, предпочитал использовать любую возможность для уединения. Это не была прихоть увлеченного своими профессиональными занятиями человека, а необходимость остаться наедине, чтобы размышлять о внушающих мне страх глазах…
Правда состоит в том, что после второго появления этих глаз я уже не мог прожить ни дня, хоть немного не думая о них. Они стали частью моего существования — частью неприятной, но необходимой и неотъемлемой, подобно функциям моего тела. Может быть, ты видел много раз, как я в четыре часа дня, распрощавшись со всеми, уходил под каким-нибудь предлогом или вовсе без объяснения. Ты тогда, наверное, думал, что я увлекся тайной интрижкой, признайся?..
Дело, однако, совсем в другом. Мой мозг, обученный строгим правилам математики, внес определенный порядок в хаос, который его разрушал … Ровно в половине пятого я, где бы ни находился в это время, отрешался от всего и думал исключительно о преследовавших меня глазах. Этот мучительный ритуал, скрытый от всех, тем не менее не снижал мои умственные способности, не влиял отрицательно на здоровье. Ты ведь знаешь, что вплоть до того самого утра, когда свершилось преступление, я занимался гимнастикой и напряженно работал. Вот почему я решительно отверг жалкие инсинуации адвоката и всех других, объяснявших безумием поступки, причины которых им неизвестны… к Им и невдомек, что вполне возможно и такое существование, каким была моя жизнь, когда разумное сосуществует с ужасным.
Последующие месяцы не принесли мне утешения. Признаться, иногда мне казалось, что я болен манией преследования и теряю рассудок. По-прежнему, я не мог рассказать кому-то или объяснить, что со мной происходит. Да и кто поверил бы, что глаза реально существуют? Что они связаны со всей моей жизнью нитью — невидимой, настолько прочной, что только сама смерть может ее разорвать.
Однажды вечером, возвращаясь домой после осмотра ветхого здания, я вдруг почувствовал, что глаза приближаются. Прошло шесть лет с тех пор, когда я пережил подобное ощущение. Тем не менее, мгновенно ощутил то же самое беспокойство, ту же боль. Глаза приближались медленно, в течение ряда дней. И в одно из воскресений я увидел их совсем близко, так близко, что вновь мог отчетливо рассмотреть. Словно видел их в день, когда сдавал экзамен по риторике.
Они появились ни на мгновение, ни во время волнительного одиночества, тяготеющего к химерным фантазиям, а прямо на улице. Случилось это вечером, чуть позже «их времени». Опять я разглядел только их, не различая ни черт лица, ни тела того существа, которому они принадлежали. Я шел по улице и почувствовал, будто что-то острое кольнуло мне в спину. Я повернул голову и увидел черные ирисы, овальные глазные яблоки желтоватой белизны… Преисполненный решимости преодолеть свой ужас, я приблизился к ним, и какое-то время мы шли рядом среди заполнивших тротуар людей. Внезапно глаза свернули в узкий проулок и исчезли в портале третьего особняка, что на левой стороне. Я остался один, и все мое мужество куда-то исчезло. Не осмеливаясь даже обернуться, я пошел дальше и, проходя мимо другого подъезда, вновь увидел их, сверкнувших в полутьме, и еле сдержал себя, чтобы не ринуться вслед за ними … Нарастающий страх заставил меня бежать, затеряться в толпе. В возбужденном состоянии я возвратился в свой дом. Невероятными усилиями заставил себя вести так, словно ничего не произошло. Я обнаружил на кухне жену. Она рассчитывалась с уволенной служанкой. Мне очень захотелось раскрыть жене свою тайну или, по крайней мере, сказать ей, что мне нездоровится. Но не смог. В молчании пытался побороть ужас, холодный и зримый… Ночью меня мучила бессонница. В темноте спальни возникали дьявольские очертания глаз. Я чувствовал их приближение… Ночь, казалось мне, никогда не кончится. И разве я мог предположить, что глаза совсем рядом? Так близко!