— Ну, как хотите. — Дежурный потянул к себе пачку сереньких бланков. — Будем отвечать?
— Только в присутствии адвоката! — твердо заявила Маша, любительница старых голливудских боевиков. — Нас задержали незаконно…
— Разберемся… Фамилия, имя, отчество? — Карандаш обгрызенным кончиком указал на юридически подкованную девицу в серебристом мятом сарафанчике.
— Белинская Марья Авдеевна, — сказала та, как огрызнулась.
— Полный возраст?
— Пятнадцать лет. Пол называть?
— Пол я вижу, — равнодушно отрезал дежурный. — На учете в детской комнате милиции, наркодиспансере, психиатрической лечебнице состоите?
— Нет! — Это уже взвилась Дарья.
— А вы погодите. До вас очередь дойдет. Проживаете где?
Маша сказала.
— Ясненько. Паспорт имеется?
— Дома.
— Выясним. Теперь с вами, девушка. Фами…
— Белинская Дарья Авдеевна! — рыкнула девушка.
Дежурный записал, а потом вскинул удивленные глаза.
— Сестры, что ли?
— Да! — ядовито улыбнулась Дарья. — А если повнимательней посмотрите, то мы еще и близнецы.
— Для следствия это значения не имеет…
— Для какого следствия?
— Разберемся…
— Начальник, — подал голос князь Чавчавадзе и проникновенно прижал руку к груди. — Отпусти ты этих дэвушек. Они ни в чем нэ виноваты. И мы нэ хулиганы. Отпусти нас, начальник. У мэня в парке машина стоит, бэлый «мерседес». Там в бардачке мои докумэнты: паспорт, права…
— Разберемся. Номер машины?
Ираклий ответил.
Дежурный вдавил кнопку селекторной связи:
— Михалыч! Тут один из тех, которых вы привезли, утверждает, что в парке его «мерс» остался. С документами и все такое. Белый. Номер… Отгоните к нам на стоянку… Лады. Выясним. Ага. Людвиг по головке не погладит — сразу оторвет. Х-хы… Все в порядке будет с вашей машиной. Если она действительно ваша.
— Обижаэшь, начальник!
— Разберемся. Фамилия, имя, отчество?
— Чавчавадзе Ираклий Илларионович. Гражданин Грузии.
— Виза есть?
— Обижаэшь… Все есть! В машине.
— Разберемся.
— Да что ты, начальник, заладил, как попугай, одно и то же! Выпусти нас, мы приличные люди!
— Приличные люди драк в общественном месте не устраивают.
— Мы не есть драться, — подал голос доселе молчавший и с испугом оглядывавший жилище «Кусаи-Милицаи» африканец. — Мы есть соревноваться в ловкость и сила.
Он шмыгнул распухшим от «ловкости и силы» носом.
— Понятненько. Олимпиаду, значит, устроили. Ох, нету сейчас на вас нашего начальника! Он бы вам показал соревнования.
— Не надо нам ничего показывать, — расплакалась Марья. — Отпустите нас домой. Наш отец — известный писатель. Вам же хуже будет!
— На прошлой неделе пьяного задержали, который в магазине стекла переколотил, так он вообще кричал, что депутат Государственной думы и у него депутатская неприкосновенность. Оказалось, просто бомж. А вы говорите: писатель. Разберемся. Так, тут еще товарищ из Америки…
— Из Африки он.
— А, ну да. Принц. Фамилия у него имеется?
— Я есть Алуихиоло Мнгангуи Сото Охавало Второй, — с достоинством отвечал липовый принц. — Я есть подданный королевства Лесото. Я есть жить племя мошешобо.
— Угу. Документы, подтверждающие личность, есть?
— Yes. — Колдун спустил бермуды чуть ниже пупа и продемонстрировал эффектную татуировку из переплетающихся алых языков пламени. — It's my passport.
— Впечатляет. — Лейтенант внимательно, даже придирчиво осмотрел татуировку. — Но не убеждает. Значит, так. — Он отложил в сторонку заполненные бланки и утомленно посмотрел на задержанных. — Посидите пока в КПЗ. До выяснения личности некоторых принцев.
— Вы с ума сошли! — завопили Дарья и Марья.
— Помолчите, девушки. С вами еще тоже надо разобраться. Отец у них писатель, видите ли… Этак теперь любая шалава с Ленинградки будет кричать, что ее папа Лев Толстой. Семенов!
— Тут! — раздалось из каких-то дальних казематных глубин.
— Отведи эту компанию в КПЗ. Пусть посидят, остынут. Х-хе.
— Можно, мы хотя бы домой позвоним? — Маша отчаянно потянулась к телефону на столике дежурного.
— Не положено. Это служебный телефон.
Появился заспанный качок в несвежей форме. Видимо, это и был упомянутый Семенов.
— Пошли, — коротко приказал он нашим бедолагам.
Они обреченно двинулись по коридору. Идти оказалось недолго. Сразу за поворотом Семенов тормознул Ираклия и Сото у обитой железом двери с крохотным окошечком.
— Вам сюда. — Он отпер дверь, посмотрел на парней взглядом электрошоковой дубинки, и те, ругаясь и проклиная сей злосчастный день, шагнули в сумеречное пространство вонючей камеры. Дверь за ними тут же захлопнулись.
Девочки остались один на один со своим конвоиром.
— Вперед, шлюшки. Женская — дальше. — Он улыбнулся им улыбкой, за которую сразу захотелось дать по морде. Но девочки покорно зашагали по коридору.
«Машка! — зазвенел вдруг в голове Марьи Белинской комариный противный голосок. — Нам надо бежать!»
«Кому — нам?»
«Дура совсем, да? Это я тебе телепатирую! Я, Дашка!»
Маша глянула на сестру. Та очень выразительно посмотрела на нее в ответ.
«Серьезно?! Ты телепатка? Вот класс! Ты теперь мне на уроках все будешь подсказывать!»
«Сейчас не до этого. Давай рванем отсюда. Расскажем предкам, что и как, — они ребят вытащат».
«А как мы сбежим?»
«Помнишь, как ты изображала умирающего лебедя?»
«Ну».
«По моей команде начинай изображать! Дальше предоставь действовать мне. Три, два, один… Давай!!!»
Идущая тихо-мирно Марья вдруг коротко-жалобно вскрикнула, вскинула тонкие руки в каком-то балетном жесте и, повернувшись, медленно начала падать прямо на пресловутого товарища Семенова. При этом глаза у нее закатились, а голова безвольно запрокинулась, словно Марья лишилась всех шейных позвонков.
— Ой, — сказал Семенов. — Припадочная, что ли?
Марья обвисла у него в руках, а Даша пронзительно завизжала:
— «Скорую»! Вызовите «скорую»! Она умирает!
Семенов выпучил глаза:
— Ты чё?!
— У нее феромональная эмфизема легких! Это приступ! Нужен кислород! Дефибриллятор! Вызывайте «скорую», или она умрет через пять минут!
— Вот блин… — Семенов потащил Машку обратно к комнате дежурного. За ним летела Дарья и не переставая вопила:
— Анафилактический шок! Гипергликемический криз! Трансдермальная кома!!!
— Что тут у вас?! — выскочил дежурный.
— Да вот, плохо ей… — пояснил Семенов.
— Она в коме! В коме! Нужен кислород! Свежий воздух! Вы что, не видите, она умирает! — Дашка, когда надо, умела верещать так, что окружающие готовы были сделать все что угодно, лишь бы не слышать этого визга, высверливающего мозг изнутри. — Надо на улицу вынести ее! Искусственное дыхание! Непрямой массаж сердца!
Ей подчинились в каком-то трансе. Вынесли Машку в прилегающий к отделению садик, уложили в тенечке на лавочке, и тут Дарья приступила ко второму действию своей пьесы.
— Сестричка, не умирай! Что они с тобой сделали, сволочи! Убийцы!!! Насильники! Кто-нибудь, вызовите «скорую»!!!
За кованой оградой отделения собрался народ. В основном бабульки с внуками. Это был тот самый контингент, на сочувствие которого и рассчитывала Дашка. Она принялась причитать еще вдохновеннее, излагая публике историю о том, как их с сестрой несправедливо забрали в милицию, лишили всяких прав, оскорбляли, а теперь ее хронически больная сестра умирает от анафилактического шока, вызванного аллергией на милицейскую форму.
— Идолы! — ворвалась в отделение самая решительная из бабулек. — Вы что деточек обижаете?!
…Нет даже смысла описывать, какая волна народного гнева поднялась вслед за репликой дежурного: «Шли бы вы, гражданка», и как милиции пришлось отражать напор этой самой волны, норовившей навести порядок в коррумпированных правоохранительных органах авоськами с селедкой, пакетами с кефиром и тяжелой артиллерией в виде сумок с картошкой…
Если бы какая-нибудь из разгневанных честных налогоплательщиц в тот момент обратила внимание на девочек, из-за которых и разгорелся сыр-бор, то весьма удивилась бы тому, что их и след простыл. Как истерически вопившей, так и находившейся в коматозном состоянии…
— Блин, Дашка, тебе в театре играть! Ты так круто вопила! — сказала «умирающая лебедь», после того как они с сестрой, пробежав без остановки пять кварталов, сели в вагон подземки и позволили себе отдышаться.
— Играть будем вместе. Ты помирала — высший класс!
Девочки расхохотались, но тут же посерьезнели.
— Надо срочно вытаскивать ребят.
— А то.
— От мамы влетит…
— Почему?
— Скажет: я вам гостя поручила, а он из-за вас в ментовку загремел…
— Из-за нас?! Да из-за собственной глупости! И этот Ираклий тоже хорош! Как маленькие дети! Из-за совка подрались в песочнице!
Тут Машка неожиданно побледнела. Словно и впрямь с нею случился анафилактический шок:
— Мы зря сказали ментам наши данные. Приедут, права качать будут.
— Я на это посмотрю, — нечеловечески ощерилась Дашка и незаметно почесала подросший еще на пару сантиметров хвостик. — Как они смогут что-то требовать от нашей мамы-ведьмы!..
Смеркалось. По серым и скудным внутренностям малогабаритной московской квартиры торопливо шмыгнули последние отблески солнечного света, теряясь за портьерами из двойного черного крепа, бесследно тая в углах с затаившейся темнотой. Солнечному свету в этой квартире явно было не место. И он это прекрасно понимал и потому предпочитал здесь не появляться.
В квартире царила неестественная пугающая тишина, привычная скорее для склепа. Собственно, квартира и походила на склеп. Хотя бы тем, что в ее единственной комнате-гостиной стоял вовсе не набор мягкой мебели «Рябинушка». И не столик, заботливо украшенный какой-нибудь салфеточкой-фриволите. Прямо посреди комнаты на полу стоял массивный, основательный и респектабельный гроб. Случайный гость, буде у него такая возможность посетить сию квартиру, разумеется, отметил бы и мрачность интерьера, и респектабельность гроба, после чего бежал бы без оглядки до ближайшей психиатрической клиники