Только почему футляр в руках так нестерпимо нагрелся?
Почему нет никакой возможности удержать его трясущуюся крышку?..
— ТЫ ПРОИГРАЛ, САНВИФАГАРОТ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МОИ АПАРТАМЕНТЫ.
— Подождешь! Туда я всегда успею!
Меч-молния и меч-льдина сшибаются, рождая чудовищный взрыв. И после этого наступает вселенская тишина.
Чудище с головой козла и хвостом скорпиона нависает над распростертым противником. Фасетчатые гляделки внимательно наблюдают, как медленно гаснут глаза: один человека, а другой — змеи.
— СТОИЛО ЛИ ТАК НАДРЫВАТЬСЯ ИЗ-ЗА КАКОЙ-ТО СМЕРТНОЙ ДЕВЧОНКИ?
…И в этот момент Авдей понимает, что футляр, охраняемый им, пуст. И нечто крошечное в масштабе окружающих декораций, нечто блестящее и тонкое как игла несется к фигуре Баронета.
А тот пытается встать. Он шатается, оскальзывается на собственной грязно-бурой крови, но встает:
— Я всегда мечтал встретить свою кончину, гордо стоя на ногах. — Голос Баронета еще насмешлив.
— КАК УГОДНО! — Повелитель мух комическим жестом разводит своими щупальцами-лапами, открывая не защищенное хитиновым панцирем брюхо…
И в этот момент в руке Баронета оказывается рапира. С выпуклой красивой гардой, искрящейся аметистовой крошкой.
Если есть оружие, надо нанести удар.
И маг Санвифагарот протыкает рапирой Повелителя мух насквозь. Как энтомолог — жука для коллекции.
Вой поверженного Повелителя — это отдельное описание. И его необязательно приводить в тексте[28].
Баронет выдернул рапиру из тела демона, и тот рухнул, рассыпаясь, расплескиваясь грязью и нечистотами. Сильно завоняло серой. Баронет оглядел рапиру — она была черной…
— Авдей! — закричал Баронет. — Она умирает, Авдей!
…Снова была квартира. Только теперь — квартира семейства Белинских. Правда, прежнего уюта, порядка и красоты в ней не наблюдалось. Мебель была изуродована и искромсана, модели парусников, сервизы богемского стекла, фарфоровые статуэтки — все превратилось в месиво, хрустящее под ногами. Стены были исписаны ругательствами и проклятиями. Но никто не обращал на это внимания. Всеобщее внимание было приковано к женщине, неподвижно вытянувшейся на единственном уцелевшем от разгрома диване.
Баронет (правая рука в лубке, шея в гипсовом воротнике-фиксаторе, на змеином глазу — повязка) каждый день составляет магические эссенции, притирания и капли для приема внутрь. При помощи мгновенно постаревшей и как-то съежившейся от горя Татьяны Алексеевны он пользует этими составами бесчувственную Вику, прекрасно сознавая, что это бесполезно.
Авдей, со скрученным внутри воплем горя, внешне спокойный и деловитый, аккуратно меняет женино постельное белье, омывает ее словно закаменевшее тело теплой водой и долго-долго целует в губы, будто надеясь, что они отзовутся на его поцелуй и станут розовыми и податливыми.
Маша, поначалу бродившая за всеми как неприкаянная и поминутно рыдавшая из-за того, что мама умирает, неожиданно как-то сосредоточилась и тоже нашла себе дело: с ожесточением драила загаженную ведьмами-мародершами кухню, заклеивала кусками старых обоев похабные надписи на стенах, аккуратно, стараясь не греметь, выметала мусор. Словом, наводила в квартире порядок, при этом стараясь не попадаться никому на глаза: чтобы никто не видел, как у нее слезы льются ручьем прямо на половую тряпку…
Даша готовила обеды и ужины, но их никто не ел. В основном все пили чай или кофе, и все разговоры: за столом в кухне, у постели умирающей в спальне, сводились к одному — как ее спасти? И только одна Даша однажды спросила:
— А почему такое случилось с мамой?
Баронет объяснил как мог. Но Дашу объяснение не удовлетворило. Она гневно щелкнула отросшим хвостом и заявила:
— Если Бафомет погиб от маминой Силы…
— Он не погиб, он рассеялся. Он теперь миллионы лет себя будет по квантам собирать.
— …Ладно. Но тогда почему мама от него пострадала?
Баронет долго думал над этим вопросом. Потом выдал нечто вроде версии:
— Произошло столкновение. Воплощенной ненависти и… любви. Ненависть была повержена, потому что, как известно, любовь всё побеждает. Но, истратив свою Силу, любовь тоже может умереть…
В загипсованном горле Санвифагарота что-то жалостно забулькало:
— Старый я дурак! Никогда не обращал внимания на то, что она всех нас любила. Как любила. Безотчетно и безрассудно. Даже меня, старого паршивого колдуна, который не смог ее спасти…
Даша была уверена, что не плачет. Она ведь ведьма, а ведьмам не положено реветь. Но слезы все равно выбирались на поверхность.
— Дед, — спросила Даша, — значит, мама умрет?
Баронет вздохнул.
— Ты же видишь сама… В ней больше никакой Силы нет. Ни чародейной. Ни человеческой. Только огонек, который еще в душе теплится… И он скоро гореть перестанет.
— А как спасти?
— Не знаю. Я перепробовал все, что мог и знал.
— Дед, это неправильно.
— Что неправильно?
— Она не имеет права умирать. Потому что она ведьма! Потому что мы ее… любим. И вообще! В сказках положительные герои не умирают.
— Ну, значит, нам со сказкой не повезло… — опять вздохнул Баронет и, прихрамывая, вышел из кухни. Снова пытаться напоить Вику чародейным оживляющим отваром.
А Дашка сурово поджала губы и полыхнула фиолетовым взглядом:
— Я не ведьма буду, если эту сказку не переделаю! — прорычала она и дернула себя за хвост. И тут она услышала звонок в дверь.
— Я открою, — бросилась она в прихожую.
Это оказалась Инари Павлова-Такобо. Она поздоровалась с Дашей, поставила в угол прихожей пару объемистых сумок и, бледнея, спросила:
— Я могу увидеть ее?
Даша повела мамину подругу в комнату.
Японку приветствовали, но негромко, а так, как бывает, когда в доме умер человек и еще один друг умершего пришел отдать дань уважения. Инари опустилась на колени перед кроватью Вики.
— Вика, ты же сумела вернуть из Страны мертвых меня! — проговорила она, ласково гладя подругу по щеке. — Сумей вернуться сама! Баронет-сан, — обернулась Инари к магу, — возьмите у меня кровь. Есть ритуал сестер, и, возможно, моя кровь оживит названую сестру…
Баронет покачал головой:
— Здесь другой случай. Однако спасибо вам за предложение помощи, Инари-сан.
Инари оглядела комнату:
— А почему ваша квартира выглядит так, словно здесь играли барсуки-оборотни? Что случилось?
— За Викой охотятся, — объяснил Авдей. — Ее обвиняют в преступлении, которого она не совершала…
И от этих слов за окнами квартиры словно сгустились тучи. Но это только на первый взгляд. За окнами, оседлав метлы, демонят, боровов, висели в воздухе отвратительного вида ведьмы, к атмосферным явлениям никакого отношения не имеющие.
— Отдайте нам ее! — вопили ведьмы. — Она преступница! Она убийца!
— Пусть она пройдет Путь Суда! Мы слышали показания домового! Но пусть ее судят!
— Выдайте ее Суду!..
— И так почти каждый день, Инари, — грустно сказал Авдей. — Если б не магия Баронета, они бы влетели в окна и все тут разнесли. Мы даже в магазин и аптеку ходим под охранными заклятиями…
Инари стиснула кулаки:
— Жаль, что я беременна! Иначе эти черные твари узнали бы, каково пламя дракона из клана Тодороки!
— Успокойся, Инари. Даже этим вряд ли поможешь Викке…
Инари погрустнела, присела на край дивана, взяла в свои ладони безвольную, как плеть, Викину руку.
На руке ненужным украшением болтался браслет, который никто почему-то не хотел снимать. Инари странно посмотрела на браслет.
— Аудэу, — вдруг спросила она писателя. — А знает ли ваш сын, что с его матерью случилась такая беда?
Авдей только сейчас вспомнил о сыне:
— Откуда он может знать… Он ведь теперь — капитан «Летучего Голландца». Он затерян в неведомых морях…
— Я знаю, как послать ему весть, Аудэу, — сказала Инари и сняла с руки подруги браслет. — Сын должен быть рядом с матерью в такое время.
Затем Инари подошла к окну, за которым маячили фигуры ведьм, и прокричала:
— Убирайтесь прочь!
— Сама пошла!
— Жаба косоглазая!
— Вот мы на тебя порчу напустим!
Инари аж затрясло от гнева.
— Перестань. — Авдей увел ее от окна. — Лучше пойдем, Дашка напоит тебя чаем. Тебе нельзя волноваться. А эти дуры тут постоянно висят и орут. Мы на них внимания не обращаем. Привыкли. Да и не до них.
На кухне, вместо того чтобы возиться с чайником, Дашка сидела на полу и вытаскивала из сумок, принесенных Инари, те самые колдовские книги, которые когда-то Вика постаралась от нее спрятать.
— Даша, тетя Инари хочет чаю…
— Погоди, пап. Ты не волнуйся, я все сделаю! — Дарья махнула рукой, и перед Инари прямо в воздухе повисла элегантная чашечка, распространявшая аромат крепкого зеленого чая. — Угощайтесь, тетя Инари! Какая вы молодец, что все мамины книжки принесли!
Инари опасливо отпила чаю. Чай как чай. Вкусный.
— Я подумала, вдруг они пригодятся. Эти книги, — сказала она Даше, увлеченно роющейся в фолиантах.
— Еще как пригодятся! — Дашка выхватила из кучи книг заплесневелый гримуар и потрясла им: — Я такое теперь знаю! Я такое могу! Этим дурам за окном недолго орать осталось!
— Даша, я не понял… — Это Авдей.
— Видишь эту книгу, папа?! — Даша опять взмахнула гримуаром. — Знаешь, что это за книга?!
Она открыла титульный лист, и из книги выпорхнула маленькая летучая мышка и с писком протиснулась в вентиляционное отверстие.
— Это знаменитый Кодекс Ведьм 1123 года! Подлинный! Без дополнительных поздних редакций! Я о нем читала и только теперь вижу воочию!
— Ну и что? — осторожно спросил Авдей, а Инари, допив чай, бесшумно удалилась к Вике в спальню.
— Здесь есть статья, которую можно условно перевести как «Презумпция невиновности ведьмы». И она гласит…
Авдей попытался глянуть в книгу:
— Погоди, Дашка, это настоящая латынь! Ты же никогда не знала латыни!