Кстати, женат был независимый нравом боярин на родной внучке Д.М. Пожарского, княжне Евдокии Ивановне. Е.И. Черкасская-Пожарская на полвека пережила самое имя Пожарских — род их рано пресекся — и умерла через сто лет после деда-полководца. Из трех ее сыновей женился и приобрел потомство один Андрей Михайлович. В 1704 году Изворино переходит к сыну А.М. Черкасского и А.Ф. Куракиной — Александру Андреевичу, будущему известному и влиятельному губернатору Смоленской губернии.
Царица Александра
Нет, она была не такой, как представлял ее А.К. Толстой, — богобоязненной, любящей, покорной воле брата, но и защищающей, как собственное дитя, «слабого головой» мужа. Те дни, которые приходят после его кончины, как свидетельствуют документы, открывают перед исследователями совсем иного человека — властного, мечтающего о самостоятельности, уставшего от «осторожной жизни» рядом с Федором Иоанновичем. И любопытно, что в драматургии конца XIX века появляются новые попытки нарисовать образ: не царицы Ирины — царицы Александры, готовой одеть царский венец и поверх монашеского клобука.
В личном фонде профессора Э.М. Белютина в РГАЛИ сохранились перешедшие ему от деда, художника и антрепренера И.Е. Гринева неопубликованные тексты двух монологов царицы Ирины Федоровны с пометкой на полях: «Г. Н.». Дружеские отношения художника с замечательной актрисой Малого театра Гликерией Николаевной Федотовой дают основание предположить, что рукопись несет именно ее инициалы. Возможно, именно ей предназначалась эта роль в неосуществленной постановке. В 1970-х годах монологи были прочитаны в концертном исполнении на сцене Всесоюзного Дома актера народной артисткой СССР Еленой Николаевной Гоголевой в сценарии сценического рассказа Н.М. Молевой.
Как он сказал? Да. «Вдовая царица».
И поклонился как-то странно —
Не то жалеючи, не то смеясь.
Жалеючи! Ишь слово-то какое на ум пришло!
Когда и кто кого жалел в покоях царских?
Смеялся — это верно. Как тут не смеяться!
Осьмнадцать лет Арина в теремах жила
Под страхом монастырской кельи.
Царевной да царицей величали,
А страх не отпускал ни на минуту,
Год от года все крепче брал за сердце
Да по ночам душил виденьем клобука.
Родить, вишь, не могла, наследник
Трону нужен. Да как родить от эдакого мужа!
Его младенцам не дал веку бог,
Будь матерью Арина, аль другая.
Одной лишь крови материнской не достанет.
Нет, нет, о Федоре покойном
Я слова злого в мыслях не имею —
Пожил и помер, бог с ним.
Вот только вдовой сделал…
Значит, снова из терема в монашескую келью
Отвором стали двери. Места во дворце
Теперь и вовсе нет для «бывшей», для Арины.
И хитрость не поможет здесь Бориса.
Вот кабы снова принц какой сыскался,
Чтоб на престол со мной взойти,
Так поздно — время нет.
Бояре начеку, как псы сторожевые,
Да и в Борисе нет усердия былого.
Сегодня, пожалуй, он и сам не прочь
Ступени трона перемерить.
А почему бы не ему? Во мне уж нужды нет.
Ан есть, любезный братец! Без Арины
Тебе не обойтись. Коль хочешь править —
Правь, но только именем моим, царицыным.
Я царский терем не оставлю!
Скажешь — такого не бывало? Что ж, пускай.
Но будет! Слышите, бояре, будет!
И крест себе я вас заставлю целовать!
Никак возок подъехал царский!
Вон как стучат! Ворота отворяют…
Боярин вышел… Кто б это был?
Оконца за ночь позамерзли,
Так толком ничего не разглядишь.
Эй, Васка! Девки! Посох мне!
И манатейку! Живо! От брата
Посол приехал, так надобно
Принять достойно. Кресла пододвиньте!
Да что же вы, негодные, так долго!
И дверь никто не стал, как должно,
Отворять. Поди, посол уж на крыльцо поднялся,
В дверях стоит, покуда вы тут… (Голос девушки)
Что? Что ты сказала? К нам и не подумал?
Пошел и к настоятельнице прямо?
Быть не может! Глядите лучше!
Ну, так что? (Повторяя за девушками) Выходит… В возок садится…
Уезжает… Уехал… Значит так, Борис,
Любезный брат, великий государь
Всея Руси и всех ее земель!
Смиренная черница Александра тебе
Не надобна. О ней и память давно уж
Стерлась в чертогах царских: не было Арины!
А ты и впрямь себя царем вообразил,
Будто не мне обязан шапкой Мономаха,
Будто не Арина вот здесь,
Вот в этих-то стенах, на мужнин трон
Тебя не посадила! Пусть поневоле.
Но могла назвать другого, а назвала Тебя!
Ты кланялся, благодарил,
О крови братской все говорил,
Клялся век помнить доброту мою. И что же?
Забыл в стенах монастыря!
Ненужную сестрицу брат забыл —
Ни почестей, подарков, ни памяти
Былой царице. Стыд один от слуг,
Монахинь, от себя самой. Стыд,
Стыд и горе… Заклятья злого
Я на тебя не положу, храни господь,
Но только кто знает, как долог
Век твой, что ждет тебя, царицу
Марью, детей твоих, кто знает,
Чем отольются тебе те слезы
Обид, которым ты причиной,
Ты один, Борис!
Сначала все так и пошло — по мыслям вдовой царицы. Русская история не знала подобного прецедента, но здесь защитником прав Ирины выступил сам патриарх. Он разослал по епархиям приказ целовать крест царице, другое дело, что непонятным для всех образом клятва на верность перечисляла вместе с Ириной патриарха, правителя Федора и его детей. Летописцы возмутились новшеством: «А первое богомолие за нее, государыню, а преж того ни за которых цариц и великих княгинь бога не молили ни в охтеньях, ни в многолетье». Народ не скрывал неудовольствия «шайкой Годуновых», бояре считали, что престол должен перейти кому-либо из Рюриковичей. В строю претендентов первое место принадлежало боярам Шуйским, никак не костромичам.
Борис знал, что среди вызванных для участия в Земском соборе слишком много его недоброжелателей, и распорядился задержать их на пути в Москву. Но справиться с народом и боярством московским не удалось и на 7-й день после смерти Федора правительница вынуждена была публично заявить в Кремле, что хочет принять иноческий сан. Постричься, но не отказаться от власти, хотя в Новодевичий монастырь она уехала «простым обычаем», безо всяких церемоний. Среди претендентов были позиции двух братьев Романовых — Федора и Александра Никитичей. Раскол в Боярской думе вынудил Бориса сначала скрыться на своем кремлевском подворье, а позже бежать из Кремля к сестре в Новодевичий монастырь. Его интересы оставался представлять и защищать один патриарх, не пользовавшийся авторитетом среди боярства. Напротив — каждое его вмешательство в дела политические вызывало бурю негодования и оскорблений в адрес князя церкви.
17 февраля истек срок траура по Федору — приступили к избранию. Сторонники Бориса представили патриарху «хартию», в которой свидетельствовали, что якобы Грозный посетил больного Бориса и на пальцах показал, что Федор, Ирина и Борис для него равны, «как три перста», и что также показал Федор о Борисе. Явная ложь.
17 февраля с истечением срока траура сразу же приступили к избранию царя. Сторонники Годунова собрались на патриаршем дворе, где составили хартию в его пользу. Одновременно собравшаяся боярская дума предложила народу целовать крест именно ей. Народ отказался, сами бояре не могли договориться между собой. Годуновский собор организовал 20 февраля шествие к Александре и Борису в Новодевичий монастырь. Годунов ответил отказом и желанием постричься в монахи — ему надо было покончить с клеветой о цареубийстве. Настроение столицы стало меняться.
Патриарх распорядился оставить все церкви открытыми с вечера 20-го до утра 21-го, что привлекло в них множество народу. Утром шествие в Новодевичий монастырь было повторено, но с наиболее почитаемыми иконами и великим множеством народа. Борис сначала категорически отказывался и даже, обернув шею платком, показал, что скорее удавится, чем вступит на престол, но затем выразил согласие. Патриарх отвел его в монастырский собор и тут же нарек на царство.
Церковники первыми высказались в пользу Бориса, пригрозив, что если их ходатайство не будет удовлетворено, они затворят церкви и положат посохи. 26 февраля Борис проследовал в Кремль, был встречен хлебом-солью, благословлен патриархом в Успенском соборе на царство, но после этого снова вернулся в Новодевичий монастырь — он ждал ходатайства официального правительства, которого не последовало.
В течение марта Борис оставался в монастыре, но все чаще наезжал в свою вотчину и фактически начал выполнять функции правителя государства, в котором руководители приказов испытывали все большую необходимость.
Бояре вспомнили о жившем в деревне Симеоне Бекбулатовиче, хотя никакой популярностью этот чужеземец и не пользовался. Чтобы нейтрализовать эту интригу, сторонники Годунова организовали новое шествие в Новодевичий монастырь, после которого Годунов вообще отказался от престола, но старица Александра «повелела» ехать ему без промедления в Кремль: «Приспе время облещися тебя в порфиру царскую». Указание царицы должно было заменить решение Боярской думы. Борис 30 апреля вторично торжественно въехал в Кремль, выслушал службу в Успенском соборе и теперь уже водворился в царских палатах.
Чтобы подавить оппозицию, Борис распустил ложный слух о военной угрозе со стороны Крыма, начал собирать ополчение на Оке. Избирательной грамоты так и не было, а под сочиненным текстом стояли только подписи духовных лиц. По окончании Серпуховского похода Борис исполнял фактически царские функции, но это не было равнозначно коронации. До 1 сентября духовенство во главе с Иовом организовало еще одно шествие в Новодевичий монастырь, куда заранее приехал Борис, с просьбой, чтобы он венчался царским венцом «по древнему обычаю». Согласие. Присяга не в боярской думе, как то полагалось, а в соборе, где распоряжался Иов.