От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. — страница 11 из 16

Крайне неудачно сложившийся для Красной армии начальный период войны долгое время традиционно объяснялся сформулированным еще при Сталине тезисом о внезапности удара германской армии, которая была отмобилизована к началу войны и развернута вдоль границ Советского Союза.

Однако при ближайшем рассмотрении этот тезис не выдерживает критики. Войну ожидали, к ней готовились, при этом предполагали, что она может начаться внезапно.

Тем не менее уже много лет историки пытаются найти ответ на вопрос, как могло произойти, что, имея громадное численное преимущество перед Германией в танках и авиации, части и соединения Красной армии, пусть даже и атакованные внезапно, не смогли остановить вермахт на границах страны, в ряде случаев были разгромлены, попали в окружение и понесли большие потери, что позволило германским войскам сразу же прорваться в глубь территории страны.

В условиях начавшейся Второй мировой войны в Советском Союзе был проведен ряд крупных мероприятий, направленных на повышение боеспособности вооруженных сил. Однако многие из них оказались недостаточно эффективными, в том числе потому, что проводились без учета вероятных сроков нападения Германии на СССР и возможностей экономики по их реализации.

Конечно, в значительной степени наша готовность к войне определялась умением военно-политического руководства государства рационально спланировать боевое использование имевшихся сил и средств, определить оптимальный срок начала военных действий и обеспечить своевременное приведение войск в полную боевую готовность.

Большое значение при решении этих судьбоносных задач имела способность политических и военных руководителей правильно оценить вероятного противника, театры военных действий, рационально распределить силы и средства между ними и стратегическими направлениями, выбрать наиболее эффективные действия вооруженных сил с учетом их боеспособности как в период их развертывания и создания необходимой группировки, так и в особенности с началом военных действий.

Есть масса свидетельств тому, что Сталин всеми силами стремился избежать начала войны раньше 1942-го, а при возможности – и 1943 года. Но, стремясь отодвинуть войну или избежать ее, руководство СССР допустило ряд просчетов в военном строительстве, оперативно-стратегическом планировании, учете информации разведки и основных внешнеполитических факторов.

Допущенные просчеты пришлось срочным порядком ценой больших усилий и жертв исправлять уже в ходе Великой Отечественной войны.

Военное планирование в СССР

В подготовке Советского государства и его Вооруженных сил к отражению агрессии важное место занимали вопросы оперативно-стратегического планирования. Разработка планов в предвоенные годы представляла собой динамичный и сложный процесс, связанный с решением политических, дипломатических, военных, экономических и иных вопросов.

Советское военное планирование в 1930-х годах и особенно после 1935 года учитывало две существовавшие объективные реальности. Первая состояла в ясном понимании советским руководством уязвимости геостратегического положения страны, связанного с огромными просторами Советского Союза, а также его экономической и технологической слабости по сравнению с западными государствами, в частности с Германией.

Второй реальностью было растущее понимание, основанное на политических, идеологических и военных соображениях, что нацистская Германия рано или поздно нападет на Советский Союз либо в одиночку, либо совместно с Японией. Так как ситуация в Европе после 1935 года постоянно характеризовалось усилением военной угрозы со стороны Германии, советским органам военного планирования пришлось менять свои взгляды на первоочередность задач для Вооруженных сил в соответствии с изменениями военно-политической обстановки. Неоднократно проводился анализ стратегического положения СССР и пересматривались существующие мобилизационные планы в соответствии с реалиями военно-политической обстановки. Именно такой ситуацией стал чехословацкий кризис в сентябре 1938 года, в ходе которого Советский Союз пытался предпринимать меры с целью обеспечить Чехословакии политические и военные гарантии помощи в случае немецкой агрессии. Кроме принятия дипломатических мер, советское правительство частично мобилизовало и развернуло свои вооруженные силы, чтобы продемонстрировать солидарность с Чехословакией против действий немцев.

Хотя внешнеполитические усилия СССР не нашли поддержки у западных демократий и Мюнхенское соглашение решило судьбу Чехословацкого государства, реализация на практике вопросов стратегического развертывания стала весьма поучительной. Советские планы мобилизации и развертывания войск оказались неэффективными, а управление мобилизованными войсками – неотработанным. Советское командование осознало, что процесс мобилизации войск и тыла в случае широкомасштабного конфликта станет весьма нелегкой задачей. Это побудило советское военно-политическое руководство принять меры для исправления положения и уделить больше внимания подготовке новых планов.

В 1938 году был принят план стратегического развертывания Вооруженных сил, разработанный под руководством начальника Генерального штаба Красной армии Б. М. Шапошникова. В плане рассматривались вероятные противники, состояние их вооруженных сил; советские оперативные планы и возможности стратегического развертывания Красной армии на Западе и Востоке. План определял в качестве наиболее вероятных и опасных противников Германию и Италию, при возможной поддержке Японии. Хотя план и предполагал, что Германия в конечном итоге будет воевать с Советским Союзом, его авторы считали, что в то время Германия с учетом ее военно-экономического потенциала была еще не способна осуществить такое нападение. Да и политические условия не подходили для подобных действий Германии. План Шапошникова исходил из того, что Советский Союз столкнется с войной на два фронта: на Западе – против Германии, Италии, Польши, а возможно, и Румынии вместе с прибалтийскими государствами, на Востоке – против Японии.

Генеральный штаб отдавал приоритет Западному театру военных действий, где планировалось сосредоточить основную часть советских войск. Наличие в центре будущего фронта Припятских болот поднимало вопрос о том, где противник нанесет главный удар – к северу или к югу от этих болот. Шапошников решил эту дилемму, разработав сценарии, отвечавшие обоим вариантам.

План Шапошникова от 1938 года имел сходство с планами, разрабатывавшимися русским командованием еще до Первой мировой войны, – в том смысле, что он предполагал проведение мобилизации уже после начала военных действий. Принималось за аксиому, что существующие войска прикрытия и укрепрайоны будут способны остановить любые силы вторжения, какие противник сможет выставить в ходе предварительной (довоенной) мобилизации. На ориентировочный характер этих планов указывало то, что советское командование не намечало создания конкретного числа фронтов – хотя и предвидело операции вдоль трех «стратегических направлений», наиболее важным из которых было западное.

Для проведения операции по воссоединению с Западной Украиной и Западной Белоруссией в 1939 году Генштаб провел частичную мобилизацию и создал два командования фронтами (Белорусским и Украинским), в составе которых имелось несколько армий и специально созданных мобильных оперативных групп. Число мобилизованных дивизий было примерно тем же самым, что и во время чехословацкого кризиса годом раньше. Мобилизация и развертывание войск сопровождались многочисленными трудностями по управлению войсками и тыловому обеспечению.

Продвижение границ в западном направлении поставило органы военного планирования перед двумя новыми проблемами. Во-первых, ширина колеи советских железных дорог отличалась от ширины колеи, применяемой в Центральной и Восточной Европе. Поэтому всю военную технику, снаряжение и материальные запасы, предназначенные для новых приграничных областей, приходилось перегружать на старой границе на поезда другой колеи. Этот процесс существенно тормозил осуществление мобилизационных планов. Во-вторых, чтобы решить эту проблему, планировалось построить в новых приграничных областях базовые склады – но и сами эти склады, и вся территория за пределами старых границ, оставались уязвимы при стремительном наступлении противника или массированных ударах с воздуха.

Недостаточно эффективные действия советских войск в Западной Украине, Западной Белоруссии и в ходе советско-финляндской войны привели к смене руководства Наркомата обороны. Была также проведена общая оценка оперативных и мобилизационных планов. К моменту приема и сдачи Наркомата обороны оперативного плана войны не было; общие и частные оперативные планы не были разработаны и отсутствовали. Генеральный штаб не имел точных данных о состоянии прикрытия госграницы. Решения военных советов военных округов, армий и фронтов по этому вопросу Генштабу были неизвестны.

С началом Второй мировой войны в СССР на государственном уровне проводился ряд важных мероприятий, направленных на повышение обороноспособности страны. 1 сентября 1939 года был принят Закон о всеобщей воинской обязанности. 2 сентября 1939 года был утвержден план реорганизации Сухопутных войск на 1939–1940 годы. Определялись задачи подготовки промышленности по выпуску военной продукции и работы транспорта. Последующие мероприятия 1939–1941 годов были направлены на обеспечение стратегического развертывания советских войск в западных приграничных округах.

С учетом экономического и военного потенциала Советского Союза, политической обстановки в мире стали разрабатываться планы, которые определяли порядок стратегического развертывания и использования Вооруженных сил СССР. Планирование стратегического использования Вооруженных сил являлось главной задачей Наркомата обороны и Генерального штаба.

Вопрос о том, против какого противника придется воевать в первую очередь, стал четко вырисовываться с приходом в Германии к власти нацистов, зарождением блока фашистских государств и активизацией антисоветской политики со стороны Японии. Именно с этого времени во всех оперативных планах Генштаба неизменным оставалось положение, что Советскому Союзу надо быть готовым к войне против Германии на Западе и Японии на Востоке. Все стратегические планы строились на основании взглядов на характер будущих военных столкновений. Считалось, что в них Советскому Союзу будут противостоять не отдельные враждебные страны, а целая коалиция государств. В случае агрессии предусматривалось вначале отразить удар противника, затем нанести мощный ответный удар с перенесением военных действий за пределы своей страны с целью его сокрушительного разгрома.

Стратегические планы войны в Советском Союзе в разное время носили следующие названия: «О стратегическом развертывании Красной армии на случай войны на Западе по варианту ПС» (1924); «Записка по обороне СССР» (1927); «План стратегического распределения РККА и оперативного развертывания на Западе» (1936); «Основы стратегического развертывания на Дальневосточном театре военных действий» (1938); «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940–1941 годы» (1940); «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» (май 1941 года)[1752].

Планы учитывали состояние и дислокацию группировок противника, оборонительные возможности укрепленных рубежей, территориально-климатические особенности, в том числе и сопредельных стран. Документы содержали специальные директивы военным советам округов, подробные карты распределения войсковых соединений по театрам военных действий, по фронтам, планы противовоздушной и противохимической обороны, материального обеспечения действующей армии, организации всех видов связи.

Все военное планирование в СССР начиная с 1920-х годов основывалось на том, что Красная армия начнет военные действия в ответ на удар агрессора. Основу планирования составили положения советской военной доктрины, предполагавшей переход в наступление как ответную меру в случае нападения на СССР. Идея ответного удара по-прежнему оставалась в силе и накануне войны. Она декларировалась политическими руководителями в открытых выступлениях, фигурировала в закрытых источниках и находила место в обучении командного состава стратегического и оперативного звена.

В этих условиях перед Вооруженными силами СССР и органами военного планирования была поставлена задача: готовиться к ответному удару и одновременно к решительному разгрому агрессора с перенесением военных действий на его территорию. Считалось, что соединения и части Красной армии должны быть всегда готовы ответить молниеносным ударом на любую внезапность со стороны противника[1753]. Из этого следовало, что, во-первых, для Красной армии содержанием первых часов и дней войны должны стать сдерживающие боевые действия, и, во-вторых, внезапность нападения противника должна быть нейтрализована высокой боевой готовностью Вооруженных сил.

Военные специалисты полагали, что противник начнет свои действия с проведения операции вторжения, для чего он уже в мирное время в приграничной полосе будет располагать значительным количеством войск, насыщенных танками. В соответствии с этим и советское командование накануне войны держало в приграничных районах наиболее сильные войска. Дислоцировавшиеся в них армии были полнее укомплектованы техникой, оружием и личным составом. Помимо стрелковых соединений они включали, как правило, один-два механизированных корпуса и одну-две авиационные дивизии. К началу войны 20 из 29 механизированных корпусов Красной армии дислоцировались в западных приграничных военных округах.

Основные документы по оперативно-стратегическому планированию разрабатывались и уточнялись под руководством начальников Генерального штаба (маршала Б. М. Шапошникова, генерала армии К. А. Мерецкова, генерала армии Г. К. Жукова) при непосредственном участии генерал-лейтенанта Н. Ф. Ватутина и его заместителей А. М. Василевского и Г. К. Маландина.

Следует в то же время учесть, что на процесс оперативного планирования не могла не влиять морально-психологическая атмосфера, сложившаяся в центральном аппарате в результате необоснованных репрессий и вынужденной ротации кадров. В связи с тем, что на смену репрессированным офицерам приходили малоопытные командиры с ограниченным оперативным кругозором, функционирование Генерального штаба усложнилось. Болезненный процесс перемен не мог не сказаться на качестве и сроках выполняемых задач.

Следует также иметь в виду, что разработка планов в предвоенные годы в значительной степени определялась сложными и противоречивыми условиями военно-политической обстановки. Особенно напряженно проходил процесс планирования в Генеральном штабе в последний перед войной год. Резко возросшая опасность нападения на Советский Союз требовала от Генерального штаба большой оперативности, с тем чтобы своевременно вносить необходимые изменения в оперативные и мобилизационные планы. Так, только с лета 1940 года и до начала войны не менее пяти раз (июль, сентябрь, октябрь 1940 года, март, май 1941 года) перерабатывались «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940–1941 годы», составлявшие главное звено в оперативных планах войны.

Советское военное командование считало, что в сложившейся военно-политической обстановке создались реальные угрозы вооруженного вторжения на территорию СССР на Западе и на Востоке. Для Советского Союза вероятность ведения войны на два фронта являлась реальностью, а именно: на Западе – против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на Востоке – против Японии как открытого противника или противника, занимающего позицию вооруженного нейтралитета, всегда могущего перейти к агрессивным действиям. При выработке основ стратегического развертывания Генеральный штаб приходил к выводу, что при ведении военных действий на два фронта необходимо считать основным театром Западный, где и должны быть сосредоточены главные силы.

Тем не менее после окончания советско-финляндской войны летом 1940 года проводятся мероприятия по усилению дальневосточной группировки. Благодаря этому советские войска к 1 января 1941 года превосходили японскую группировку в Маньчжурии и Корее по численности в 1,5 раза, по орудиям и минометам – в 4,8 раза и по танкам – в 11 раз. По самолетам превосходство было в 4,5 раза[1754]. Баланс сил в этом регионе, так же как и в предыдущие годы, был в пользу Советского Союза. Окончательная стадия стратегического развертывания была проведена во время непосредственной подготовки наступательной кампании против Японии.

Что касается западного направления, то, по оценке Генерального штаба, Германия вместе с союзниками могла сосредоточить на западных границах Советского Союза 233 дивизии, 10 550 танков, 15 100 самолетов[1755].

Принципиальным вопросом в анализе оперативно-стратегических замыслов противника являлось определение направления его главного удара. В записке «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил СССР», подготовленной в августе 1940 года, Генеральный штаб достаточно обоснованно определил развертывание основных сил Германии к северу от устья р. Сан в целях нанесения и последующего развития главного удара в направлении на Ригу, Каунас и далее на Двинск, Полоцк или на Каунас, Вильнюс и далее на Минск. Удар на Ригу мог быть поддержан высадкой морских десантов в районе Либавы и захватом островов Даго и Эзель в целях последующего развития наступления на Ленинград. Вспомогательные удары были наиболее вероятны из районов Ломжи и Бреста на Барановичи, Минск. Считалось, что одновременно с главным ударом следует ожидать удара из Восточной Пруссии в целях выхода в тыл львовской группировке советских войск и овладения Западной Украиной.

Не исключалась возможность, что противник с целью захвата Украины может нанести главный удар в общем направлении на Киев. В этих условиях наступление из Восточной Пруссии рассматривалось как вспомогательное. При этом учитывались удары со стороны Финляндии на Ленинград и наступление из районов Северной Румынии на Жмеринку[1756].

Считая, что основной удар немцев будет направлен к северу от устья р. Сан, Генштаб полагал, что необходимо и главные силы Красной армии иметь развернутыми к северу от Полесья. Основной задачей наших войск ставилось нанесение поражения германским силам, сосредоточивающимся в Восточной Пруссии и в районе Варшавы, а вспомогательным ударом нанести поражение группировке противника в районе Ивангород, Люблин, Грубешов, Томашев, Сандомир[1757].

При разработке документов Наркомат обороны и Генеральный штаб, в отличие от германского командования, руководствовались тем, что будущая война примет продолжительный характер. Это потребует наличия технически хорошо вооруженных массовых армий и огромного напряжения всех материальных и духовных сил страны. При этом признавалось, что война может начаться внезапно. Утверждалось, что начальный период войны охватит промежуток времени от начала военных действий до вступления в сражение основной массы развертываемых вооруженных сил[1758].

Считалось, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с Советским Союзом. В «Соображениях» указывалось, что противнику для стратегического развертывания главных сил при нападении на СССР потребуется до 15 суток[1759]. Делалось предположение, что боевые действия с обеих сторон могут начаться лишь частью сил.

Таким образом, в оперативном плане был заложен стратегический просчет в оценке сил и способов ведения боевых действий противником в начальном периоде войны. И это случилось, несмотря на выводы советских военных теоретиков, что главной отличительной особенностью военных действий на Западе явилось их внезапное начало полностью развернутыми еще до начала вторжения силами. Растянутость этого процесса по времени делала его незаметным для противника. Следовательно, упреждение противника в повышении степени боевой готовности войск приобрело решающее значение для успешного проведения первых стратегических операций и всего начального периода войны.

Одним из условий своевременного и планового развертывания Вооруженных сил являлось их надежное оперативное прикрытие. Планирование всех этих мероприятий составляло основу разработки оперативного плана. Положение, однако, осложнялось тем, что в предвоенные годы среди руководства Наркомата обороны и Генерального штаба единого подхода к пониманию сути оперативного плана и плана стратегического развертывания не было. Часто эти понятия отождествлялись или заменялись одно другим. Такое положение размывало целенаправленность планирования и, естественно, снижало его качество.

Оперативный план как главный документ плана войны представлял собой совокупность документов, обеспечивающих при их выполнении организованное развертывание и вступление в боевые действия армии и флота в соответствии с целями и задачами первых стратегических операций. Он включал: директиву об основах стратегического развертывания Вооруженных сил; записку, разработанную начальником Генерального штаба и утвержденную наркомом обороны СССР, о порядке стратегического развертывания Вооруженных сил (задачи фронтов и флотов) с приложением карты и сводной таблицы распределения войсковых соединений, авиации и частей РККА по фронтам и армиям; план стратегических перевозок для сосредоточения Вооруженных сил на театрах военных действии; планы прикрытия стратегического развертывания; план устройства тыла и материального обеспечения действующей армии; планы по связи, военным сообщениям, ПВО и др.

18 сентября 1940 года доработанный вариант плана («южный») был представлен правительству на утверждение. В нем по-прежнему предполагалось, что Германия, вероятнее всего, развернет свои главные силы к северу от устья р. Сан. Как и в предыдущем варианте «Соображений», это считалось наиболее политически выгодным для Германии[1760]. Однако при этом основным вариантом предлагалось провести развертывание главных сил Красной армии к югу от Брест-Литовска, во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение Люблин-Сандомирской группировке противника, выйти на р. Висла и в дальнейшем на р. Пилица и верхнее течение р. Одер. Боевой состав фронта с учетом резерва планировалось довести до 95 дивизий, пяти танковых бригад и 88 авиационных полков. Задачи Западного и Северо-Западного фронтов заключались в том, чтобы «сковать большую часть сил немцев к северу от Брест-Литовска и в Восточной Пруссии, прочно прикрывая при этом Минское и Псковское направления».

При этом подчеркивалось, что удар в направлении Краков, Братислава, отрезая Германию от Балканских стран, приобретает исключительное политическое значение. Кроме того, удар в этом направлении должен был проходить по еще слабо подготовленной в оборонном отношении территории бывшей Польши[1761].

Одновременно признавалось, что серьезным недостатком данного варианта развертывания была недостаточная пропускная способность железных дорог юго-запада, в результате чего сосредоточение главных сил армий фронта могло быть закончено лишь на 30-й день от начала мобилизации, только после чего и возможен будет переход в общее наступление для решения поставленных выше задач[1762].

Также было решено разработать и другой вариант («северный»). По нему основная группировка войск развертывалась в полосе Западного и Северо-Западного фронтов с целью нанесения решительного поражения главным силам германской армии, сосредоточивающимся в Восточной Пруссии, и захвата последней, что имело бы исключительное экономическое и прежде всего политическое значение для Германии и неизбежно сказалось бы на всем дальнейшем ходе борьбы с ней.

В то же время высказывались опасения, что из-за сильного сопротивления немецких войск, сложных природных условий и исключительной подготовленности этого театра для обороны «борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы и не даст нужного и быстрого эффекта, что в свою очередь сделает неизбежным и ускорит вступление балканских стран в войну против нас»[1763].

По «северному» варианту от побережья Балтийского моря до верховьев р. Припять против возможных 120–123 пехотных и моторизованных дивизий и десяти танковых дивизий немцев предполагалось иметь 108 дивизий, семь танковых бригад и 90 полков авиации, которые могли быть развернуты в следующие сроки: на шестой день от начала мобилизации – до 18 дивизий, на 15-й день – до 46 дивизий, на 25-й день – до 62 дивизий, остальные дивизии – к концу первого месяца войны[1764].

5 октября И. В. Сталин дал дополнительные указания по вопросу о направлении главного удара. После доработки документ был утвержден 15 октября. Он окончательно определял: «Основную группировку иметь в составе Юго-Западного фронта с тем, чтобы мощным ударом в направлении Люблин и Краков и далее на Бреслау в первый же этап войны отрезать Германию от балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз и решительно воздействовать на балканские страны в вопросах участия их в войне». Одновременно предполагалось активными действиями Северо-Западного и Западного фронтов сковать силы немцев в Восточной Пруссии[1765].

С октября 1940 года по февраль 1941 года в план стратегического развертывания вносились лишь непринципиальные изменения. Более решительные доработки начались в феврале 1941 года с приходом нового начальника Генштаба Г. К. Жукова, что привело к составлению новых документов (март, май).

Таким образом, общий замысел применения основных сил состоял в том, чтобы на первом этапе активной обороной прочно прикрыть наши границы в период сосредоточения советских войск и не допустить вторжения противника в пределы СССР. На втором этапе мощными ударами главных группировок войск фронтов нанести решительное поражение противнику и в дальнейшем развивать наступление.

Однако замысел, основанный на идее нанесения мощного контрудара, а не отражения агрессии путем ведения обороны, требовал точного учета сил и планов противника. Кроме этого, в плане не учитывались мощь и характер удара агрессора. По признанию Г. К. Жукова, советские вооруженные силы не могли «по своей слабости» в начале войны отразить массированные удары германских войск и не допустить их глубокого прорыва[1766].

Предполагалось, что на минском направлении 71 расчетная дивизия двух приграничных округов, ведя активную оборону, могла бы противостоять наступлению противника из Восточной Пруссии и Польши, в то время как основные силы Красной армии должны были разворачиваться на юго-западном направлении с целью нанесения сокрушительного контрудара. Данное предположение не отражало реально складывавшуюся обстановку, когда немецкие войска упреждали Красную армию в стратегическом и оперативном развертывании.

Уступая противнику в пропускной способности железных и шоссейных дорог, советские войска на юго-западном направлении на пятый день мобилизации могли сосредоточить в планируемых районах только 17 стрелковых дивизий, на 10-е сутки – 24, на 20-е сутки – 46 и лишь на 35-е сутки – 75 дивизий. Таким образом, переход в общее наступление главных сил был возможен только на 35-е сутки. Даже при одновременном начале развертывания противник имел все возможности упредить советские войска в выдвижении и создании ударных группировок сил и средств. Это позволяло ему захватить инициативу и создать предпосылки для успешных боевых действий в начальном периоде войны. В реально создавшейся обстановке вермахт перешел в наступление, полностью завершив развертывание, а советские войска его лишь начали.

Следует отметить, что советские военные специалисты давно считали юго-западное стратегическое направление наиболее выгодным для активных действий против Германии и ее союзников в Европе. Считалось, что нанесение главного удара из Белоруссии могло привести к затяжным боям и вряд ли позволило бы достигнуть решающих результатов в войне. По этой причине в сентябре 1940 года и предлагалось создать основную группировку войск к югу от Припяти. В то же время руководство Наркомата обороны, несомненно, знало точку зрения Сталина, который, определяя вероятное направление главного удара противника на Западе, считал, что Германия будет стремиться в первую очередь захватить экономически развитые районы – Украину и Кавказ. Сталин не без оснований считал, что для немцев важней всего зерно Украины, уголь Донбасса и нефть Кавказа. После того, как Гитлер утвердился на Балканах, казалось еще более вероятным, что он нанесет свой главный удар в юго-западном направлении. Этот вывод Сталин сделал в том числе и на основании донесений советской разведки.

Кроме того, высшие посты в Генеральном штабе занимали люди, служившие в Киевском особом военном округе: С. К. Тимошенко, как нарком обороны, Г. К. Жуков, который в феврале 1941 года стал начальником Генштаба, Н. Ф. Ватутин, первый заместитель Жукова, и С. К. Кожевников, начальник политотдела Генштаба. Естественно, что они, давно вовлеченные в решение оперативных вопросов в КОВО, должны были до некоторой степени считать юго-западное направление наиболее важным. Военный совет Киевского особого военного округа придерживался взгляда, что надо ожидать главного удара объединенных сил противника в его зоне ответственности. План по развертыванию войск на 1940 год, подготовленный новым начальником штаба Киевского особого военного округа М. А. Пуркаевым, прямо утверждал, что самые сильные удары немецкой армии надо ожидать на юго-западном направлении.

Овладение Восточной Пруссией имело важное экономическое и политическое значение, так как резко снижало возможности Германии в ведении войны. Однако, как уже указывалось выше, целесообразность нанесения главного удара на этом направлении вызывала большие сомнения, так как бои в Восточной Пруссии могли принять затяжной характер, а это могло ускорить вступление балканских стран в войну против Советского Союза. Таким образом, хотя сценарий развертывания более крупных сил к северу от Припяти категорически не отвергался, он не получил особой поддержки. Вследствие этого произошла переориентация и перераспределение основных сил советских войск на юго-западное направление.

Совершенная советским командованием ошибка в определении наиболее опасного стратегического направления и решение сосредоточить основную группировку сил Красной армии на юго-западном направлении основывалась на серьезных, но до конца не просчитанных основаниях стратегического и военно-политического характера, в том числе и на данных разведки.

Г. К. Жуков в своих мемуарах пишет: «…Пришлось в первые же дни войны 19-ю армию, ряд частей и соединений 16-й армии, ранее сосредоточенных на Украине и подтянутых туда в последнее время, перебрасывать на западное направление и включать с ходу в сражения в составе Западного фронта. Это обстоятельство, несомненно, отразилось на ходе оборонительных действий на западном направлении»[1767]. При этом, как пишет Жуков, «железнодорожные перевозки наших войск по ряду причин осуществлялись с перебоями. Прибывающие войска зачастую вводились в дело без полного сосредоточения, что отрицательно сказывалось на политико-моральном состоянии частей и их боевой устойчивости»[1768].

На Дальнем Востоке при любых обстоятельствах предусматривалось не допустить вторжения противника в Приморье и обеспечить побережье Тихого океана от возможных попыток высадки десанта японских войск. Используя превосходство в силах и средствах, Генеральный штаб предполагал упредить противника в развертывании, в короткие сроки перейти в общее наступление, «пользуясь своим превосходством в технике», разгромить его по частям и в дальнейшем овладеть Северной Маньчжурией[1769].

При всех вариантах развертывания Военно-воздушные силы должны были вести активную борьбу с авиацией противника, наносить удары по его сухопутным группировкам, крупным административным и политическим центрам, обеспечивать прикрытие и поддержку наступающих войск.

Важное место отводилось Военно-морскому флоту. Каждому из флотов исходя из их оперативного предназначения предписывались определенные задачи.

Февраль 1941 года стал переломным моментом в оперативно-стратегическом планировании применения Вооруженных сил. В Генеральном штабе разрабатывалась крупнейшая программа по разработке новых оперативно-мобилизационных планов. В частности, в докладах начальников управлений Генерального штаба его начальнику генералу армии Г. К. Жукову излагались планы решения вопросов стратегического планирования. На основе указаний начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин составил «План разработки оперативных планов», в соответствии с которым в феврале появился ряд важнейших оперативных документов. В марте – мае 1941 года Н. Ф. Ватутин совместно с генерал-майором А. М. Василевским на основе указаний начальника Генерального штаба и новых разведывательных данных вносили существенные уточнения в план стратегического развертывания Вооруженных сил.

По оценке Генерального штаба, на наших западных границах на 11 марта 1941 года противник сосредоточил до 76 дивизий (в том числе шесть танковых и семь моторизованных)[1770], на 15 мая – до 112 дивизий (в том числе 13 танковых и 12 моторизованных)[1771]. 15 мая советское командование отмечало, что главный противник – Германия – содержит свою армию полностью отмобилизованной, имея развернутые тылы. Был сделан вывод, что «она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар»[1772]. Данный вывод следует признать не совсем правильным. Данные свидетельствовали, что развертывание вермахта для нападения на Советский Союз в основном уже завершилось и противник упредил Красную армию в развертывании своих войск. Таким образом, наступил критический момент в определении характера действий советских войск.

Руководство Генерального штаба считало, что ни в коем случае нельзя отдавать инициативу действий германскому командованию. В варианте «Соображений» от 15 мая 1941 года предлагалось «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск»[1773]. Однако в тот момент время для осуществления такого замысла было упущено. Следовало предпринимать кардинальные меры по отражению готовящегося удара противника и обеспечению в этих условиях стратегического развертывания Красной армии. Однако этого сделано не было. В расчетах по-прежнему войскам определялись решительные цели. Прорабатывались действия по нанесению двух ударов: одного, главного – на Краков, Катовице и другого – на Варшаву, Демблин с выходом к 30-му дню операции на рубеж Лодзь, Оппельн.

Для решения этих задач намечался вариант развертывания на Западе 258 дивизий (в том числе 58 танковых, 30 моторизованных, семи кавалерийских), 53 артиллерийских полков РГК, 165 авиационных полков. Главные силы в составе 122 дивизий и 91 авиационного полка выделялись Юго-Западному фронту, а Западный фронт получал 45 дивизий, 21 авиационный полк[1774].

Чтобы обеспечить Вооруженные силы от возможного внезапного удара противника, были сделаны предложения заблаговременно провести ряд мероприятий по скрытому отмобилизованию и сосредоточению войск, особенно армий резерва Главного Командования, а также авиации ближе к западной границе, развертыванию тыла и госпитальной базы.

Однако рекомендации по нанесению упреждающего удара противоречили внешнеполитическим устремлениям советского руководства непосредственно накануне войны. Кроме того, советские Вооруженные силы не были готовы к столь решительным действиям. Как показал ход боев советско-финляндской войны, Красная армия была еще не полностью подготовлена к ведению широкомасштабной войны, особенно в ее наступательной форме.

Что касается противника, то для достижения ближайших целей войны он намечал в соответствии с планом «Барбаросса» развернуть свои главные силы (190 дивизий) в целях уничтожения основных сил «русских сухопутных войск, находящихся в Западной России».

Таким образом, каждая сторона, исходя из содержания своих оперативных планов, стремилась в короткие сроки достичь ближайших стратегических целей войны наступлением развернутых к определенному сроку ударных группировок. Это и должно было явиться основным содержанием начального периода войны.

С целью повышения готовности к войне, учитывая возрастание угрозы агрессии и увеличение состава Вооруженных сил, Генеральный штаб постоянно вносил уточнения в документы по стратегическому развертыванию. К середине июня 1941 года в «Справке о развертывании Вооруженных сил СССР на случай войны на Западе» предусматривалось первый стратегический эшелон развернуть уже на основе существующих военных округов в составе четырех фронтов (189 дивизий с учетом войск, расположенных в Крыму), что составляло более 60 % всех соединений Красной армии.

Наиболее сильная группировка предусматривалась в полосе Юго-Западного фронта (100 дивизий, в том числе 20 танковых и 10 моторизованных), который должен был формироваться на базе Киевского особого и Одесского военных округов.

Второй стратегический эшелон – резерв Главного Командования – предполагалось создать из пяти армий (16, 19, 22, 24, 28-я) в составе 51 дивизии. Из них на Юго-Западном фронте сосредоточивались 23 дивизии, на Западном фронте – девять. В районе Москвы предусматривалось развернуть две армии – 24-ю и 28-ю в составе 19 дивизий.

Всего для западного направления вместе с резервом Главного Командования предназначались 240 дивизий (с учетом войск, расположенных в Крыму), 159 авиационных полков, пять воздушно-десантных корпусов, десять противотанковых бригад, 55 артполков РГК, две отдельные стрелковые бригады.

Для обороны границ на Дальнем Востоке выделялись 31 дивизия и две бригады, в Закавказье и Средней Азии – 31 дивизия и для прикрытия Беломорского побережья – одна дивизия.

Из общего количества авиационных дивизий фронтовой и дальнебомбардировочной авиации для западных округов выделялось 60 %, для Дальнего Востока и Забайкалья – 16 % и во внутренние военные округа (в том числе в Закавказье и Среднюю Азию) – 24 %.

Основные силы ВМФ СССР также сосредоточивались на Западе в составе Северного, Балтийского и Черноморского флотов[1775].

Указанная «Справка» должна была составить основу оперативного плана по использованию Вооруженных сил, но разработать детальный план Генеральный штаб не успел, так как началась война.

В планировании стратегического развертывания важное место занимала организация прикрытия государственной границы. Весь комплекс мероприятий по прикрытию государственной границы осуществлялся на основе разработанного в мирное время «Плана обороны государственной границы», который являлся составной частью плана стратегического развертывания Вооруженных сил. Разработка планов прикрытия в округах проводилась на основании директивы наркома обороны СССР. Так, Западный особый военный округ представил свой план Генштабу еще 31 декабря 1940 года, а Киевский особый военный округ сделал то же самое 7 февраля 1941 года.

Однако изменение внутренних и международных условий вскоре потребовало пересмотра этих планов. Наиболее существенным изменениям подверглись планы прикрытия в ЗапОВО и КОВО. Последние директивы на разработку окружных планов прикрытия были подписаны наркомом обороны в начале мая 1941 года. Срок представления планов на утверждение в Генеральный штаб был определен 25 мая 1941 года. Как показали последующие события, эти сроки оказались нереальными. В ходе нарастания угрозы войны с Германией, особенно в период с февраля 1941 года, в Генеральном штабе шел сложный процесс корректировки планов прикрытия[1776]. Обстановка складывалась так, что округа не успевали качественно разрабатывать документы, и даже их проекты устаревали до утверждения.

В соответствии с директивами наркома обороны военные округа должны были до 25 мая 1941 года представить на рассмотрение новые оборонительные планы и планы противовоздушной обороны. Они обозначали, какие именно районы должны защищать те или иные округа, определяли необходимые силы и средства, конкретизировали взаимодействие с Военно-морским флотом и войсками соседних округов и другие соответствующие вопросы.

Кроме этого, упорной обороной предусматривалось надежно прикрыть отмобилизование, обеспечить бесперебойную работу железных дорог, сосредоточение и развертывание войск, активными действиями авиации завоевать господство в воздухе, мощными ударами по коммуникациям и группировкам войск противника нарушить их сосредоточение и развертывание, не допустить высадки в тыл воздушных десантов и диверсионных групп противника. Таким образом, задачи в окружных планах имели чисто оборонительный характер. Округам, взаимодействующим с флотами, кроме того, ставилась задача не допустить высадки морских и воздушных десантов в прибрежных зонах и советских портах, для чего разрабатывались планы противодесантной обороны.

Разработанные на основе директив наркома обороны планы прикрытия в приграничных военных округах не соответствовали рассмотренным ранее рабочим документам по стратегическому развертыванию Вооруженных сил. В связи с этим оказались нереальными как оперативный план войны, так и планы прикрытия госграницы, в соответствии с которыми действия войск по ним значительно усложнились. Во-первых, требовалось своевременно выявить сосредоточение войск в создаваемых группировках противника на сопредельной территории; во-вторых, не допустить внезапного вторжения войск противника на территорию СССР.

В соответствии с требованиями директив основу обороны по прикрытию государственной границы должны были составить укрепленные районы и полевые укрепления, построенные по линии государственной границы с использованием всех имеющихся сил и возможностей. Директивы требовали, чтобы при этом оборона войск носила активный характер, с тем чтобы всякие попытки противника к прорыву обороны немедленно ликвидировать контратаками корпусных и армейских резервов. Особое внимание обращалось на организацию противотанковой обороны. В случае прорыва фронта соединениями противника для его уничтожения предусматривалось массированное применение механизированных корпусов во взаимодействии с авиацией и артиллерийскими противотанковыми бригадами. Резервам армий и округов предписывалось быть готовыми к нанесению мощных контрударов по прорвавшемуся противнику и перенесению боевых действий на его территорию.

Прикрытие стратегического развертывания планировалось двумя основными способами боевых действий войск: путем активной обороны с последующим переходом в наступление (западные округа) и ведением активной обороны на широком фронте (на севере и юге). Однако расчеты военного руководства построить устойчивую оборону на базе укрепрайонов не подкреплялись реальными возможностями. Огромное по своему объему строительство укрепрайонов велось крайне медленно и в 1941 году не могло быть завершено в установленные сроки.

Способность армий прикрытия обеспечить войска от возможного внезапного удара противника в оперативно-стратегическом масштабе являлась сомнительной, так как решению этой задачи должны были предшествовать мероприятия по оперативному развертыванию армий прикрытия и инженерному оборудованию оборонительных рубежей. Кроме того, следовало предоставить инициативу командному составу, по крайней мере на тактическом уровне, в приведении войск в боевую готовность. К сожалению, ни одно из перечисленных мероприятий в полной мере проведено не было. Кроме того, это усугубилось просчетами в определении времени возможного вторжения противника, его сил и характера действий.

Планируемые контрудары армейскими и фронтовыми резервами не были обеспечены реальными силами для их нанесения. Механизированные корпуса, которые должны были составлять основу группировок, предназначенных для контрударов, не были полностью укомплектованы и потому являлись лишь частично боеспособными. Артиллерийские противотанковые бригады, имея в основном штатную численность, были слабо подготовлены, чтобы вести эффективную борьбу с танками.

Такой подход к организации прикрытия в условиях нарастающей угрозы внезапного нападения сильного противника не мог обеспечить выполнение задачи, так как не учитывал всех факторов, определявших способность армий первого эшелона к отражению удара крупных сил противника. Кроме того, значительная часть группировки советских войск (в том числе механизированные корпуса) была расположена в выдвинутых далеко вперед белостокском и львовском выступах, поэтому у советского командования не было достаточного пространства для организации совместных контрударов.

Большая часть дивизий ЗапОВО и КОВО была дислоцирована в 30–60 км от районов, подвергавшихся наибольшей угрозе массированного удара противника. Поэтому с началом военных действий многим соединениям и частям для занятия отведенных им оборонительных позиций пришлось перемещаться параллельно фронту. Планами не предусматривалось варианта, по которому дивизии первого эшелона могли занять оборонительные позиции в глубине своей территории, поблизости от мест постоянной дислокации.

В основу организации планирования обороны государственной границы была положена чрезмерная централизация. Вышестоящие штабы определяли задачи войскам на две-три ступени ниже, что объясняется стремлением сохранить в тайне все планируемые мероприятия. К нижестоящим инстанциям испытывалось недоверие. Привлечение к разработке документов строго ограниченного круга лиц затягивало их разработку и приводило к определенному шаблону в принятии решений.

Разработка планов прикрытия штабами военных округов закончилась в последние перед войной дни, и поэтому они не были в достаточной степени освоены исполнителями. Генеральный штаб эти планы получил 10–20 июня. Для их рассмотрения и утверждения времени уже не оставалось. Однако это не означает, что войска вступили в войну, не имея конкретных боевых задач. Армейские планы прикрытия были в основном утверждены, задачи соединениям определены. В войсках должна была поддерживаться постоянная готовность к их выполнению (табл. 31).

Планы прикрытия государственной границы в округах представляли собой совокупность текстуальных и графических документов, в которых определялись задачи, главные направления для прикрытия, выделяемые силы и средства, количество и состав районов прикрытия, а также способы действий войск. Основой плана являлось «решение-записка» командующего войсками с картой. К этому документу прилагались планы ПВО, использования ВВС, инженерного обеспечения, организации связи, устройства тыла, железнодорожных перевозок и т. д. Кроме этого, имелись документы по подъему частей прикрытия по тревоге и выходу соединений и частей на назначенные рубежи и в районы[1777].

Аналогичную структуру имели планы прикрытия армий и отдельных корпусов. Армейские районы прикрытия делились на участки, нарезаемые для корпусов, и менее масштабные участки – для дивизий в соответствии с конкретными условиями обстановки[1778].

Таблица 31. Соединения, планируемые для прикрытия и обороны государственной границы СССР на май-июнь 1941 года[1779]

С учетом задач войск, наличия сил и средств, а также условий местности предписывалось подготовить глубоко эшелонированную, многополосную, способную наращивать сопротивление в глубине оборону. В случае вынужденного отхода предусматривалось создание системы заграждений, разрушение дорог, мостов, железнодорожных систем, уничтожение промышленных и других важных объектов.

Планируемое построение обороны соединений и объединений имело ряд существенных недостатков. Первым недостатком являлось то, что передний край обороны большинства дивизий проходил по государственной границе и полоса обеспечения здесь отсутствовала. К тому же создаваемая оборона не была рассчитана на отражение главных сил противника. На расположение позиций и войск оказал влияние наступательный характер планируемых стратегических действий.

Второй недостаток состоял в том, что из-за недооценки боевых действии по прикрытию государственной границы наиболее сильные группировки советских войск создавались в белостокском и львовском выступах, в то время как противник планировал свои главные удары под основания этих выступов. Здесь проходили стыки между военными округами и районами прикрытия (армиями), и по этой причине оборона была заведомо слабой.

Еще один недостаток заключался в том, что при определении состава группировок войск слабо учитывалась реальная дислокация входивших в эти группировки соединений.

Большинство дивизий Западного и Киевского особых военных округов, прежде чем занять оборону, должны были совершить перегруппировку на расстояние до 60 км, зачастую вдоль фронта в непосредственной близости от государственной границы. Какого-либо альтернативного варианта занятия обороны, например в глубине полосы или в районе дислокации, не предусматривалось. Сложный порядок переподчинения ряда соединений, особенно в Западном ОВО, не обеспечивал устойчивого управления ими при внезапном нападении противника. В ряде случаев исходные районы частей и соединений для занятия обороны находились в зоне видимости противника и могли поражаться огнем его артиллерии. Таким образом, уже в самом планировании закладывались предпосылки для будущих неудач советских войск.

Последние предвоенные планы по сравнению с планами лета 1940 года показывают, что значительно увеличился количественный состав войск и изменился характер их действий по прикрытию, отражению агрессии и нанесению ответного удара. Практически стиралась грань между боевыми действиями по прикрытию и первыми крупными операциями. Усиливались огневые возможности укрепленных районов, к взаимодействию с которыми все более привлекались первые эшелоны войск прикрытия. Однако замыслы командующих войсками округов были не всегда осуществимы. Значительное количество соединений, планируемых в состав войск прикрытия, находилось в стадии формирования и имело низкую боевую готовность. В то же время подсчет соотношений сил и средств проводился без учета реальной боеспособности войск.

Противовоздушную оборону планировалось осуществлять силами истребительной авиации во взаимодействия с зенитными частями и средствами ПВО общевойсковых соединений. Прикрываемая территория разделялась на районы и участки прикрытия с учетом их важности из такого расчета, чтобы каждая общевойсковая армия прикрывалась одной авиационной дивизией. Слабым местом в планировании противовоздушной обороны являлось отсутствие единого управления силами и средствами ПВО, что резко снижало возможности борьбы с воздушным противником.

Группировка авиации создавалась таким образом, чтобы поддержать фронты при ведении ими наступательных операций, которые должны были начинаться после отражения удара противника. Этим обусловливалась ее дислокация вблизи государственной границы.

Материально-техническое обеспечение войск планировалось на срок действия плана, то есть на первые 15 суток войны. В частности, детально было разработано эшелонирование в войсках округов боеприпасов, горючего, смазочных материалов и продовольствия.

В планах прикрытия важное место отводилось последовательности сосредоточения войск. В общих чертах она выражалась в том, что войска, расположенные в непосредственной близости от государственной границы, с объявлением боевой тревоги должны были занять районы обороны, намеченные им по плану. Первыми, через 45 минут после объявления тревоги, занимали оборону специально выделенные от дивизий первого эшелона отряды в составе усиленного стрелкового батальона. Они имели задачу поддержать боевые действия пограничных войск и войск укрепленных районов. Далее под прикрытием боевого охранения должны были выдвигаться части дивизий первого эшелона армий прикрытия. Первый эшелон этих дивизий должен был занять оборону через 3–9 часов[1780]. Все эти войска планировалось содержать в постоянной боевой готовности.

Под боевой готовностью в тактическом масштабе понималась способность войск своевременно вступить в бой с противником в различных условиях обстановки. Она складывалась из многих элементов, связанных с подготовкой войск для боя. Особо следует подчеркнуть, что уровень боевой готовности частей и соединений должен был поддерживаться в зависимости от роли, места и задач, возлагаемых на них с началом боевых действий. Сроки готовности частей определялись временем, необходимым для сбора по тревоге и выхода в назначенные районы.

Доукомплектование автотранспортом и личным составом должно было осуществляться после начала боевых действий или в угрожаемый период из близлежащих районов. Часть войск второго оперативного эшелона планировалось перевозить железнодорожным транспортом.

В каждом соединении для борьбы против диверсионно-разведывательных групп выделялся специальный отряд, как правило, в составе роты в состоянии постоянной боевой готовности и усиленной танками и артиллерией.

План прикрытия предусматривалось немедленно вводить в действие при объявлении мобилизации, а в других случаях только распоряжением наркома обороны СССР шифрованной телеграммой: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года»[1781]. Ввод его в действие не был рассчитан на внезапные действия противника.

Принятая система многоступенчатой передачи шифрованных сообщений занимала много времени, поэтому войска могли не получить своевременно важные распоряжения. Не учитывалось также, что противник сможет вывести из строя целые звенья системы управления. К тому же система оповещения не обеспечивала поддержание связи на две-три ступени вниз. Скрытое управление войсками при их отмобилизовании и развертывании предусматривалось достичь с помощью кодов, кодированных карт и радиосигнальных таблиц.

В целях быстрого и планомерного вступления частей и соединений в боевые действия была разработана система приведения войск в полную боевую готовность (система оперативных готовностей флота). В планах прикрытия имелись «Указания по подъему частей по тревоге», на основании которых командиры частей и соединений разрабатывали план-инструкцию по подъему войск по тревоге. Приказ на подъем частей по боевой тревоге предусматривалось передавать письменно или устно установленным сигналом. Весь комплекс мероприятий, проводимый в войсках по боевой тревоге, был в целом продуман. Части и соединения тренировались в подъеме по тревоге и выходе в районы сбора. Отрабатывалась служба оповещения. Предусматривались плановые и внеплановые учебно-боевые тревоги.

При оценке разработанных планов необходимо отметить их раздвоенность. С одной стороны, признавалась возможность внезапного начала войны и ведения сторонами высокоманевренных боевых действий. В связи с этим необходимо было иметь сильный первый оперативный эшелон. С другой стороны, все расчеты исходили из того, что даже армиям прикрытия будет предоставлено в угрожаемый период время на отмобилизование. Не принималась во внимание реально сложившаяся обстановка, характеризовавшаяся полной готовностью немецких стратегических группировок к наступлению и незавершенным развертыванием советских войск. Проявлялась к тому же и недооценка уже проявленной в Европе мощи вооруженных сил Германии. Все это привело к серьезнейшим просчетам в подготовке армии и страны к надвигающейся войне.

Планирование мобилизационного развертывания, как и его проведение, рассматривалось в качестве важнейшего элемента стратегического развертывания Вооруженных сил. Накануне войны под мобилизацией армии понимался ее планомерный и своевременный переход с организации и штатов мирного времени на организацию и штаты военного времени в сроки, установленные схемой мобилизационного развертывания.

Мобилизационный план являлся составной частью оперативного плана и разрабатывался на несколько лет с ежегодной его корректировкой. Он представлял собой совокупность взаимосвязанных документов, в которых отражались конкретные мероприятия, обеспечивавшие планомерное отмобилизование Вооруженных сил. Разработка мобилизационного плана Красной армии и его доведение до исполнительных органов проходили в Генеральном штабе под руководством наркома обороны СССР.

Основанием для всех расчетов являлась схема развертывания армий. В ней были отражены наименование, порядок, сроки и места отмобилизования частей и учреждений по округам, видам и родам войск. При этом требовалось максимально учитывать наличие материальных ресурсов страны, а также сил, которые могли выставить в случае войны вероятные противники.

План корректировался каждый раз при изменении международной обстановки. Он должен был обеспечить постепенное наращивание боевой и мобилизационной готовности, поступательность и гибкость в проведении мобилизации Вооруженных сил.

Между тем разработка мобилизационных планов накануне войны осуществлялась в исключительно сложных условиях и в сжатые сроки. Так, с мая 1940-го по июнь 1941 года мобилизационные планы кардинально перерабатывались четыре раза без учета того, что для разработки одного мобилизационного плана требовалось не менее девяти месяцев. В результате качество мобилизационных документов было невысоким из-за имевшихся ошибок, несогласованностей, неточных подсчетов и т. п. Это происходило из-за того, что в Вооруженных силах постоянно проводились оргмероприятия, численность войск изменялась, их организационно-штатная структура была до конца не отработана. Половина штатов являлась временной и требовала серьезных уточнений. Из-за частых перегруппировок частей и соединений постоянно менялась дислокация войск.

В решении важных мобилизационных вопросов военно-политическое руководство государства порой проявляло непозволительную медлительность. Так, мобилизационный план развертывания промышленности на военное время, представленный начальником Генерального штаба накануне войны председателю Комитета обороны К. Е. Ворошилову, пролежал у него в сейфе более месяца, и только после обращения Г. К. Жукова к И. В. Сталину план был рассмотрен, но так и не был утвержден, так как началась война[1782].

Мобилизационные возможности Вооруженных сил к началу войны были определены общим планом их развития на третью пятилетку (1938–1942). Так, доклад начальника Генерального штаба о мобилизационном развертывании на 1938 год основывался главным образом на выводах из оценки международной обстановки, сложившейся перед Второй мировой войной, и экономических возможностей Советского Союза. Результаты такой оценки потребовали от военного руководства резкого увеличения количества сил и средств армии и флота до такого объема, который бы давал перевес над вероятными противниками в решающих средствах борьбы (авиации, танках, артиллерии)[1783].

16 августа 1940 года Главный военный совет принял решение на разработку мобилизационного плана МП-41, рассчитанного на ввод его в действие к 1 мая 1941 года. В создавшихся условиях возникла потребность проводить разработку данного плана с одновременным уточнением существующей схемы развертывания, сохраняя постоянную мобилизационную готовность всех формирований до ввода нового плана МП-41 в действие. В основу новой схемы развертывания Красной армии были положены: новая организационная структура стрелковых и танковых войск, артиллерии и Военно-воздушных сил; изменения в дислокации частей и соединений; сроки, реально зависящие от отмобилизования войск по очередям в каждом округе.

В Сухопутных войсках, как в главном виде Вооруженных сил, требовалось развернуть 206 дивизий (стрелковых – 170, горнострелковых – десять, моторизованных – восемь и танковых – 18). Кроме того, предусматривалось иметь: управлений стрелковых корпусов – 65, управлений механизированных корпусов – восемь, а также ряд других соединений[1784].

Мобилизационный план не содержал механизма одновременного приведения Вооруженных сил в состояние полной боевой готовности. Войска на театре военных действий могли быть приведены в состояние полной боевой готовности либо оставлены в более низком состоянии «постоянной готовности». Сроки мобилизации колебались в зависимости от мест дислокации войск. Соединения первого эшелона армий прикрытия должны были быть мобилизованы за два-три дня, а остальные соединения и части, службы тыла предполагалось мобилизовать за четыре – семь дней. Полная мобилизация и развертывание группировок войск на театре военных действий должны были быть осуществлены в течение 15–30 дней, что соответствовало предположениям Генштаба в отношении начального периода войны.

Мобилизационный план требовал, чтобы устойчивые и постоянные тыловые органы фронтов содержали крупные запасы – от девяти до десяти боекомплектов боеприпасов, до десяти заправок горючего и 30-дневный запас продовольствия в дополнение к трех-шестидневному запасу, имевшемуся в войсках. Хотя общий план мобилизации содержал в себе отдельный «План развертывания тылов», действенность этого плана сильно снизила несогласованность планирования и руководства службами тыла. В итоге возникала нехватка основных предметов снабжения и транспорта. По существу, план мобилизации тыловых служб и то, как он приводился в исполнение, не отвечали требованиям мобилизации и планам стратегического развертывания войск.

Согласно МП-41, при частичной мобилизации предусматривалось использовать для ее прикрытия крупномасштабные маневры. Для приведения соединений и частей в состояние боевой готовности полагалось применять схему мобилизационных телеграмм. Шифрованные телеграммы направлялись соответствующим командирам, у которых имелись специальные запечатанные пакеты, помеченные грифами «совершенно секретно» и «вскрыть только по получении телеграммы о мобилизации».

Мобилизация могла проводиться также под видом «больших учебных сборов» (БУС) и была двух типов, обозначаемых литерами «А» или «Б». Во время мобилизации по литере «А» части и соединения доводились до штатной численности. Военные округа, которые должны были проводить БУС, обеспечивали комплектацию войск начальствующим и рядовым составом, включая транспортные средства. Во время мобилизации по литере «Б» войска должны были доводиться до штатной численности за счет мобилизационных ресурсов, полученных с территории военного округа, а материальное обеспечение проводилось по нормам мирного времени за счет обычного снабжения и резервных складов.

Нарастающая угроза войны потребовала от советского военного командования заново переосмыслить мобилизационный план МП-41. В основу корректировки расчетов были положены уточненные выводы из складывающейся к этому времени военно-политической обстановки и экономических возможностей государства. Непосредственная угроза военного нападения на Западе и сложная обстановка на Востоке требовали развертывания Вооруженных сил до такого состава, который бы не уступал силам германо-японского блока, главным образом по решающим средствам борьбы.

12 февраля 1941 года Генеральный штаб представил правительству новый мобилизационный план – МП-41, который после его рассмотрения был утвержден. В соответствии с этим планом, с учетом последующих уточнений, Вооруженные силы СССР намечалось развернуть в составе: 300 дивизий (стрелковых – 198, горнострелковых – десять, мотострелковых – две, моторизованных – 30, танковых – 60), 348 авиаполков, пяти управлений воздушно-десантных корпусов, десяти отдельных противотанковых артиллерийских бригад РГК, 94 корпусных артполков, 72 артиллерийских полков РГК. Кроме того, предусматривалось развертывание соответствующего количества частей боевого и тылового обеспечения[1785].

После мобилизационного развертывания численность Вооруженных сил должна была составить 8,9 млн личного состава. В ее составе должно было насчитываться 32 628 самолетов (из них 22 171 боевых), свыше 106 тыс. орудий и минометов, около 37 тыс. танков, 10 679 бронеавтомобилей, около 91 тыс. тракторов, 595 тыс. автомобилей[1786].

Количество боевых частей составляло до 75 % от общего числа, других частей и учреждений – 11 %, запасных частей и военно-учебных заведений – 14 %. Общее число развертываемых соединений определялось в 344 расчетные дивизии.

По сравнению с предшествующими планами численность стрелковых соединений увеличилась на 23 %, авиационных полков – в три раза, было сформировано 20 новых механизированных корпусов, резко возросло количество зенитных частей, артиллерии, особенно артиллерии РГК. Численность войск по округам распределялась неравномерно: в западных округах она составляла 76 %, на Дальнем Востоке – 16 %, на Закавказский и Среднеазиатский военные округа приходилось 8 %.

Наиболее сложным оставался вопрос мобилизационного обеспечения армии автомобилями и другим транспортом. Развертывание большого количества частей и соединений, особенно в бронетанковых войсках, приводило к тому, что мобилизационная потребность Вооруженных сил в грузовых и специальных автомобилях даже при полном их изъятии из народного хозяйства могла быть обеспечена только на 81 %, а по гусеничным тракторам – лишь на 70 %. Многие транспортные средства были изношенными и поступали в войска с большим опозданием. Наконец, технику, призванную придать Красной армии должную мобильность, требовалось еще перевезти на большие расстояния, прежде чем она попадала в места назначения. Поэтому реальная обеспеченность автотранспортом округов к началу войны была намного ниже, чем предусматривалось планом.

У Красной армии отсутствовали пригодные для мобилизации чрезвычайные стратегические резервы, необходимые для замены первоначальных потерь военного имущества, до тех пор, пока советская промышленность не станет выпускать их в нужном количестве. При разработке оперативных и мобилизационных планов Народный комиссариат обороны и Генеральный штаб нарушили важное требование координации развертывания Вооруженных сил с возможностями экономического потенциала страны, особенно в производстве средств вооруженной борьбы.

К началу войны проявились весьма существенные противоречия. С одной стороны, планируемый количественный рост армии требовал значительного повышения ее боевой мощи и обеспечения возможностей по отражению вторжения агрессоров. При этом все стратегические расчеты велись исходя из предположения, что средства и возможности для такого роста есть. С другой стороны, высшее военное командование, планируя эти крупные мероприятия, в полной мере не учитывало особенности военно-политической обстановки кануна войны, детально не согласовывало потребности армии с государственными планами производства боевой техники и вооружения. Это влекло за собой увеличение некомплекта в войсках, который не мог быть преодолен в результате мобилизации. Появилось большое количество не боеготовых или ограниченно боеготовых соединений и частей, а те части, которые предназначались для формирования новых соединений, утеряли прежнюю боеспособность.

По этой причине система одновременной реорганизации большинства соединений основных видов Вооруженных сил и родов войск в условиях надвигающейся войны привела к резкому снижению боеготовности всей Красной армии. Данный вывод подтверждается и тем, что обеспеченность армии оружием и боевой техникой, с учетом выпуска их промышленностью в 1941 году, могла составить: по танкам – 71 %, по боевым самолетам – 67 %. Поэтому к началу войны основные рода войск оказались слабо укомплектованными. Укомплектованность войск составила: тяжелыми танками – 13 %, средними танками – 74 %, зенитными орудиями – 65 %, средствами связи и военно-инженерным имуществом – 50–75 %, средствами заправки и транспортирования горючего и смазочных материалов – 20–35 %.

Крупный просчет советское военно-политическое руководство допустило в соотношении средств вооруженной борьбы. Еще в 1928 году при планировании первой пятилетки военного строительства приоритет был отдан созданию основных средств вооруженной борьбы – артиллерии, танкам, а также боевым самолетам. Основанием для этого послужил вывод о том, что для ведения успешных операций Красной армии необходимы высокомобильные и хорошо вооруженные соединения и части, оснащенные быстроходными танками и моторизованной артиллерией. В принципе такое решение было правильным. Однако на определенном этапе производство этих средств вооружения приняло гипертрофированные размеры. В частности, было налажено производство большого количества так называемых «автострадных танков», безнадежно устаревших к моменту вторжения Германии в 1941 году.

В условиях реальной угрозы войны особое значение стало придаваться модернизации существовавших образцов, созданию новейших видов вооружения и военной техники и переходу к их серийному производству. В предвоенные годы в СССР был разработан целый ряд перспективных образцов военной техники.

Общепризнанно, что многие образцы советского оружия и боевой техники, созданные накануне войны, по своим характеристикам превосходили аналогичные образцы в западных армиях, в частности германской, и надолго остались непревзойденными. Однако наладить выпуск новой техники в массовом масштабе и вооружить ею Красную армию к началу войны не удалось.

Полное обеспечение Красной армии вооружением и военной техникой по плану МП-41 могло быть удовлетворено только через пять лет. Поэтому разработанный план для условий весны 1941 года был нереальным, и принятый способ развертывания армии в условиях, когда противник уже сосредоточивался на границе, являлся ошибочным. Кроме того, в соответствии с оперативным планом, мобилизационные запасы были приближены к границе, что, как показали последующие события, оказалось явным просчетом.

Сокращение сроков отмобилизования, и прежде всего войск армий прикрытия, достигалось призывом основной массы личного состава запаса по территориальному принципу. В то же время для некоторых соединений первого оперативного эшелона транспорт подавался из тыловых районов страны только на вторые – четвертые сутки мобилизации. Из этого исходило, что при внезапном начале войны отмобилизование войск, расположенных у границ, могло быть нарушено, и они будут вынуждены вступать в бой не полностью укомплектованными и не боеготовыми. В условиях начала стратегического развертывания противника необходимо было планировать такое состояние войск армий прикрытия, которое обеспечивало бы им без дополнительных мобилизационных мероприятий готовность отразить внезапный удар. Однако такого варианта в мобилизационном плане не предусматривалось.

Советское командование исходило из того, что оно будет способно обнаружить как начало отмобилизования войск противника, так и начало их сосредоточения. Неточность этих взглядов проявилась в том, что в планируемых мероприятиях не учитывалось главное, а именно то, что вооруженные силы Германии были к этому времени уже полностью отмобилизованы и находились в высокой степени боевой готовности.

В мобилизационные планы военных округов потребовалось вносить значительные изменения, особенно в части комплектования личным составом, механизированным транспортом и всеми видами материального обеспечения. Проведенные в апреле-мае 1941 года проверки выявили существенные недостатки. В ряде военкоматов и войсковых частей приграничных округов разработка планов не была спланирована, календарные планы работ отсутствовали. Мобилизационная готовность ряда военных комиссариатов не соответствовала предъявляемым требованиям. Личный состав оставался не приписанным к сборным пунктам. В ряде военкоматов ранее составленные планы не корректировались, автотранспорт, подлежащий поставке, находился в неудовлетворительном состоянии. Во многих гражданских учреждениях и организациях мобилизационные планы на военное время отсутствовали[1787]. Так, проверка 12 июня 1941 года показала, что приписка военнообязанных к частям Прибалтийского ОВО в военных комиссариатах города Москвы и Московской области была проведена неудовлетворительно[1788].

В целом военному командованию удалось отработать оповещение о мобилизации, порядок призыва военнообязанных и поставки автотранспорта, распределение их по войсковым частям. Приписка мобилизационных ресурсов как основное звено плана в военных округах и флотах к началу войны была закончена. Планы в основе своей учитывали новые тенденции в развитии мобилизационного развертывания. Скрытое отмобилизование было разработано и достаточно успешно проводилось. Вместе с тем в мобилизационном планировании были допущены определенные просчеты. В первую очередь это касалось реальности планирования. Планы исходили из устаревших взглядов на начальный период войны, не учитывали производственные возможности страны в условиях нарастания военной угрозы. Это в конечном итоге привело к резкому снижению боеспособности войск и в последующем к крупным поражениям Вооруженных сил СССР в начале войны.

Таким образом, органы советского военного планирования накануне войны допустили ряд упущений, имевших самые серьезные последствия.

Предпринимая меры по повышению боевой готовности войск, военное и политическое руководство СССР, опасаясь спровоцировать Гитлера, не сделало главного: своевременно не привело в полную боевую готовность предназначавшиеся для отражения первого удара противника войска прикрытия, которые находились в более укомплектованном и боеготовом состоянии. Маниакальная боязнь спровоцировать Гитлера сыграла дурную шутку со Сталиным – нацистское руководство (выступление Гитлера 22 июня) все равно обвинило СССР в том, что советские войска «вероломно» атаковали части вермахта и последний «был вынужден» нанести ответный удар.

Ошибки, допущенные в оперативном планировании (определение направления главного удара противника, создание группировок войск, особенно второго стратегического эшелона и др.), пришлось в срочном порядке исправлять уже в ходе боевых действий, что определило трагические неудачи Красной армии в начальном периоде Великой Отечественной войны.

Совершенствование театров военных действий

Накануне Великой Отечественной войны в западных приграничных округах развертывались крупные стратегические группировки войск в составе нескольких оперативных объединений различных видов вооруженных сил, действия которых объединялись единым стратегическим замыслом и планом. Как правило, в пределах каждого будущего ТВД планировалось в случае необходимости проводить крупные операции со стратегическими целями. Особое место среди характеристик ТВД занимали вопросы оперативного оборудования территории, включавшие подготовку системы военно-политического и стратегического управления, аэродромов, военно-морских баз и портов, сети железнодорожных и автомобильных дорог, воздушных, морских и речных путей сообщения, линий связи, а также различных баз, складов, укреплений и заграждений. Повышенное внимание уделялось совершенствованию мест дислокации войск, организации системы ПВО, а также объектам инженерного оборудования местности (укрепрайоны).

Группировки войск. Сухопутные войска и авиация западных приграничных округов, Северный, Балтийский и Черноморский флоты, войска западных зон ПВО страны составляли первый стратегический эшелон советских Вооруженных сил. В западных приграничных округах насчитывалось 170 дивизий и две бригады, 2680 тыс. человек личного состава, 37,5 тыс. орудий и минометов, 1475 новых танков KB и Т-34, 1540 боевых самолетов новых типов, а также значительное количество легких танков и боевых самолетов устаревших конструкций (табл. 32).

Таблица 32. Боевой состав сил сторон к началу Великой Отечественной войны[1789]

Примечания:

* С началом войны в период с 22-го по 25 июня на базе западных приграничных военных округов было образовано пять фронтов: Северный, Северо-Западный, Западный, Юго-Западный, и Южный.

** С учетом 2-й армии (24 дивизии) резерва главнокомандующего сухопутными войсками, двух финских и двух румынских армий.

*** В том числе 16 дивизий и 3 бригады финские, 13 дивизий и 9 бригад румынских и 4 венгерские бригады.

В составе трех флотов имелось около 220 тыс. человек, 182 корабля основных классов (три линкора, семь крейсеров, 45 лидеров и эсминцев и 127 подводных лодок) (табл. 33).

Таблица 33. Соотношение сил и средств сторон к началу Великой Отечественной войны[1790]

Примечания:

* Силы и средства советских Вооруженных сил в западных приграничных округах и флотах.

** В том числе в составе финских, румынских и венгерских войск – 900 тыс. чел., 5200 орудий и минометов, 260 танков, 980 боевых самолетов, 15 боевых кораблей основных классов.

*** В том числе 12 135 50-мм минометов, 5975 зенитных пушек.

**** Из них 469 танков КВ и 832 Т-34.

Непосредственную охрану государственной границы несли пограничные части (сухопутные и морские) восьми пограничных округов. Вместе с оперативными частями и подразделениями внутренних войск они насчитывали около 100 тыс. человек[1791]. Наибольшее количество войск, находившихся в трех приграничных округах (Прибалтийском, Западном и Киевском), прикрывало полосу от Паланги до Липканы протяженностью более 1600 км, или 47 процентов западных сухопутных границ. Это свидетельствовало о том, что для обороны на наиболее угрожаемых направлениях советское командование выделило примерно 60 процентов всех сил и средств.

На стыке Западного и Киевского особых округов, на реке Припять, базировались корабли Пинской военной флотилии.

Для прикрытия с воздуха важнейших тыловых объектов в западной приграничной полосе использовались соединения и части войск противовоздушной обороны, объединенные в пять зон ПВО: Северную, Северо-Западную, Западную, Киевскую и Южную. Прикрытие важнейших объектов западными приграничными зонами ПВО осуществлялось на глубину 500–600 км.

В 1939–1940 годах на воссоединенные территории была передислоцирована основная часть советских войск, располагавшихся на Западе. В условиях назревания военной угрозы предпринимались меры по укреплению западных границ. Строились новые и реконструировались старые аэродромы, создавались склады горючего и боеприпасов. Проводились мероприятия по материально-техническому оснащению войск приграничных округов, пополнению их личным составом за счет дополнительного призыва контингентов из запаса и выдвижению соединений и частей из глубины страны в западные районы.

Вместе с тем войска западных приграничных округов испытывали большие трудности, связанные с подготовкой театра военных действий. Многие объекты инфраструктуры приходилось строить и оборудовать заново. Основные инженерные сооружения в укрепленных районах (УPax) и оборонительных полосах, базы и пункты снабжения, аэродромы, дорожная сеть, узлы и линии связи создавались на территориях западных районов Литвы, Белоруссии, Украины и Молдавии, недавно вошедших в состав Советского Союза. Огромный объем работ требовал больших затрат сил, средств и времени.

Значительная часть людских ресурсов планировалась к поступлению из глубины страны. Это требовало значительного объема межокружных перевозок и привлечения большого количества транспортных средств, которых было недостаточно. После изъятия из народного хозяйства максимально допустимого количества тракторов и автомобилей насыщение ими армии все равно не соответствовало установленным нормам[1792]. Мобилизационное развертывание войск не обеспечивалось и по целому ряду других материальных средств.

В апреле – июне 1941 года, с нарастанием угрозы войны, были приняты дополнительные срочные меры по подготовке ТВД, включавшие в том числе: издание директивы начальника Генштаба от 14 апреля о срочном приведении в боеготовность всех долговременных огневых сооружений, укрепленных районов с установкой в них оружия полевых войск при отсутствии табельного; создание с апреля 1941 года командных пунктов и занятие их 18–21 июня срочно сформированными фронтовыми управлениями; приказ НКО № 0367 от 27 декабря 1940 года и его повторение 19 июня 1941 года о рассредоточении и маскировке самолетов; направление 14 июня 1941 года Сталиным генерала К. А. Мерецкова в западные приграничные округа для проверки боеготовности ВВС.

Управление войсками и связь. Созданная перед войной система стратегического руководства Вооруженными силами в целом обеспечивала строительство армии и флота и управление ими в мирное время, но не отвечала требованиям военного времени. Система командных пунктов и стратегической связи была развита слабо. Нарком обороны, Генштаб, начальники видов и родов войск командными пунктами не располагали.

Органы военного управления за два предвоенных года претерпели существенные изменения по два-три раза, что не позволило руководящим кадрам приобрести опыт, уверенность и способность четко решать поставленные задачи. Имелись существенные упущения в организации и методике обучения штабов. Вопросы управления войсками на различных занятиях отрабатывались поверхностно[1793].

Недостаточно были проработаны вопросы управления в оперативно-стратегическом звене, организации взаимодействия видов Вооруженных сил и родов войск. Это, несомненно, сказалось при внезапном начале войны, ведении стратегической обороны, отступлении и боевых действиях в окружении. Фактически была проведена полная замена высшего командного состава, что значительно снизило уровень стратегического руководства. В мирное время вопросы взаимодействия органов управления, а также сил и средств связи в оперативно-стратегическом звене отрабатывались исключительно редко. Без должного внимания оставались вопросы обеспечения связи Генерального штаба по планам развертывания Вооруженных сил, не было сделано обоснованных выводов в отношении подготовки театров военных действий по связи.

Негативно сказывались частая смена руководящих оперативных работников Генерального штаба (особенно начальников ГШ и оперативного управления), недооценка и недопонимание роли этого органа в стратегическом руководстве войсками со стороны руководства страны.

Органы оперативного управления войсками (фронт, армия) также оказались недостаточно подготовленными, особенно в части боевого управления: анализа обстановки, постановки задач войскам, организации разведки, взаимодействия родов войск, поддержания связи. Это явилось следствием отсутствия необходимого уровня в оперативной подготовке, приверженности к теории и практике военного искусства времен Первой мировой и Гражданской войн. К тому же к началу Великой Отечественной войны штабы не освоили собственные оперативные планы и не имели новых средств управления.

Основным средством связи считалась проводная связь, организованная по оси и по направлениям. Планировалось проводную связь Генерального штаба с фронтами, военными округами и резервами обеспечивать по линии и через узлы связи Наркомата связи (НКС), а во фронтах и армиях – путем широкого использования сил и средств НКС и полевыми средствами. Построение общегосударственной проводной сети планировалось по радиальному принципу, при котором узлы и линии связи сосредоточивались в крупных промышленных и административных центрах. Отсутствовали запасные узлы связи, обходы крупных населенных пунктов. Учреждения и узлы связи, линии связи и радиостанции НКС размещались в помещениях, не защищенных от ударов авиации противника. Воздушные линии связи проходили вдоль шоссейных и железных дорог и были весьма уязвимы в условиях войны. Практически отсутствовали кабельные подземные магистрали.

Радиосвязи отводилась вспомогательная роль в управлении войсками оперативно-стратегического звена. Радиосвязь Генерального штаба, фронтов предполагалось организовать как силами и средствами войск связи, так и радиосредствами НКС. Однако на проводимых учениях местные радиостанции для военной связи практически не использовались, а система радиосвязи НКС в соответствии с мобилизационными планами еще не была готова.

Использование государственных средств связи в интересах управления вооруженной борьбой намечалось осуществлять через полевые органы НКС. Однако уровень квалификации личного состава этих органов не давал возможности готовить сотрудников к работе в боевых условиях. Высказанные на совещании в Генеральном штабе 15–17 апреля 1940 года в Москве рекомендации по созданию специальных отделов (отделений) в Красной армии, фронтах (армиях) не были учтены, и существующее положение оставалось неизменным до начала войны.

Подготовке по управлению войсками общевойсковых командиров и штабов вышестоящие органы должного внимания не уделяли. Командующие и штабы слабо знали средства связи, способы организации управления, не имели практических навыков в их использовании.

Не отвечала требованиям управления Вооруженными силами и система руководства связью в центре. К началу войны вопросами обеспечения связи в стратегическом звене в том или ином объеме занимались три не подчинявшихся друг другу органа: Управление связи Красной армии, отдел связи Оперативного управления Генштаба и Народный комиссариат связи СССР. Аналогичное положение существовало во фронтах и в армиях. Кроме управлений (отделов) связи объединений функционировали органы полевой связи Народного комиссариата связи.

Таким образом, организация обеспечения и уровень развития коммуникационных систем в стране, подготовка театров военных действий в этом направлении ни по масштабам, ни по направленности не соответствовали предъявляемым к ним требованиям.

Задачи прикрытия и поддержки сухопутных войск возлагались на авиацию округов. Однако условия ее базирования были неблагоприятными. Строительство новых и реконструкцию старых аэродромов из-за ограниченности времени завершить не удалось. Запасных аэродромов для рассредоточения авиации и осуществления маневра не хватало. Реорганизация тыла ВВС к началу войны также не была завершена.

Начавшееся наращивание авиационной группировки в западных округах потребовало ускоренного развития аэродромной сети, поскольку существовавшая система не обеспечивала рассредоточенного базирования действующих и вновь образованных авиационных соединений и частей (табл. 34). В большей степени это касалось областей, воссоединение с которыми произошло в 1939–1940 годах. Имевшихся там аэродромов было недостаточно для размещения на них прибывающих и формируемых авиачастей и соединений. Кроме того, многие аэродромы не имели необходимого оборудования, складов ГСМ, средств связи, коммуникаций и подъездных путей. В дополнение к этому почти все они могли обеспечить полеты самолетов только старых типов, а в период весенне-осенней распутицы становились непригодными к эксплуатации.

Таблица 34. Аэродромы западных военных округов[1794]

Приведенные данные показывают, что к началу 1941 года аэродромная сеть была сравнительно большой. Однако выделение 382 аэродромов в качестве оперативных привело к тому, что базирование авиации на постоянных аэродромах было скученным.

Глубина базирования авиационных частей и соединений в среднем составляла: для истребительной и штурмовой авиации – 60–110 км, для бомбардировочной – 120–300 км. Однако отдельные истребительные части базировались на глубину до 400–450 км от госграницы (ЗОВО и КОВО), тогда как ряд аэродромов для них находились в непосредственной близости от госграницы. Общая глубина базирования ВВС приграничных военных округов доходила до 370–500 км. Такая организация аэродромной сети для фронтовой авиации, с одной стороны, ставила значительную часть нашей авиации под удар в случае внезапного начала боевых действий, а с другой – не могла обеспечить своевременную и эффективную поддержку обороняющихся сухопутных войск.

Осенью 1940 года было принято решение довести численность аэродромов в ВВС Красной армии до трех на один авиаполк (один основной и два оперативных). 24 марта 1941 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли очередное постановление о строительстве и реконструкции имеющихся военных аэродромов. Для реализации такой грандиозной строительной программы было специально создано Главное управление аэродромного строительства НКВД.

Всего по состоянию на 22 июня 1941 года в западных округах было 614 аэродромов: в Ленинградском – 86; в Прибалтийском – 58; в Западном —213; в Киевском – 150; в Одесском —107[1795].

В 1939–1940 годах на присоединенные к СССР новые территории была передислоцирована основная часть советских войск, располагавшихся на западе. Это отрицательно повлияло на их боеготовность и боеспособность. Введенные на новые территории войска вынуждены были дислоцироваться на необорудованных театрах военных действий. К чему это привело, видно на примере авиации. Имевшиеся на новых территориях аэродромы лишь наполовину удовлетворяли потребности военно-воздушных сил западных военных округов, поэтому 40 % авиаполков базировалось по два на одном аэродроме, то есть более чем по 120 самолетов на каждом, при норме два-три аэродрома на полк[1796]. Печальные последствия известны: в условиях внезапного нападения вермахта огромное количество советских самолетов с первого налета было уничтожено на земле.

С началом Великой Отечественной войны в результате внезапных массированных ударов противника по аэродромам ВВС приграничных округов советская авиация понесла большие потери. С октября 1939 года и до начала войны над территорией западных приграничных округов немецкие самолеты появлялись более 500 раз для ведения интенсивной воздушной разведки. Особенно участились случаи нарушения государственной границы СССР перед самым началом войны. На отдельных участках самолеты-нарушители перелетали государственную границу по нескольку раз в день и углублялись в советское воздушное пространство на 100–150 км[1797].

Это позволило немецкому командованию выявить большинство советских аэродромов в приграничных округах, установить количество и типы базирующихся на них самолетов и сделать выводы о составе и возможностях авиационных группировок советских ВВС на главных направлениях предстоящего вторжения, что оказало существенное влияние на масштабы потерь нашей авиации от первых массированных ударов противника в начальный период войны.

Серьезной ошибкой советского военно-политического руководства было решение оборудовать ряд действующих аэродромов в нескольких километрах от советско-германской границы. Материальная часть в большинстве случаев располагалась на краях летных полей в линию и не была замаскирована. Это позволило противнику с началом боевых действий атаковать ее не только с воздуха, но и с земли путем обстрела самолетов полевой артиллерией.

Следует отметить, что советское командование накануне войны предпринимало меры по обеспечению безопасности и маскировке важных объектов западных ТВД. Так, в приказе наркома обороны СССР № 0367 от 27 декабря 1940 года говорилось: «…Необходимо осознать, что без тщательной маскировки всех аэродромов, создания ложных аэродромов и маскировки всей материальной части в современной войне немыслима боевая работа авиации».

Приказ наркома обороны СССР № 0042 от 19 июня 1941 года требовал:

«1. К 1 июля 1941 года засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону.

2. Аэродромные постройки до крыш включительно закрасить под один стиль с окружающими аэродром постройками. Бензохранилища зарыть в землю и особо тщательно замаскировать.

3. Категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов, рассредоточенным и замаскированным расположением самолетов обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха…

7. Проведенную маскировку аэродромов, складов, боевых и транспортных машин проверить с воздуха наблюдением ответственных командиров штабов округов и фотосъемками. Все вскрытые ими недочеты немедленно устранить…»[1798].

Из приказа командующего Прибалтийским ОВО № 0052 от 15 июня 1941 года: «…Самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию, но сохраняя при этом полную готовность к вылету. Парки танковых частей и артиллерии рассредоточить, разместить в лесах, тщательно замаскировать, сохраняя при этом возможность в установленные сроки собраться по тревоге… Командующему армией, командиру корпуса и дивизии составить календарный план выполнения приказа, который полностью выполнить к 25 июня с. г.».

Из приказа командующего Прибалтийским ОВО № 00229 от 18 июня 1941 года: «С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа ПРИКАЗЫВАЮ:

Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 года привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа… К 1 июля 1941 года закончить строительство командных пунктов, начиная от командира батареи до командира бригадного района (ПВО)… Не позднее утра 20 июня 1941 года на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи… Систематически производить проверку связи с командными пунктами… Наметить и изготовить команды связистов, которые должны быть готовы к утру 20 июня 1941 года по приказу командиров соединений взять под свой контроль утвержденные мною узлы связи…»[1799].

Командующий войсками ПрибОВО действовал в строгом соответствии с теми предписаниями, которые получал из Москвы. Точно такие же указания получали все приграничные округа, причем не только в отношении авиации. «…20 июня 1941 года командиром корпуса было проведено совещание с командованием дивизий, на котором была поставлена задача о повышении боевой готовности, то есть было приказано окончательно снарядить снаряды и магазины, уложить в танки, усилить охрану парков и складов, проверить еще раз районы сбора частей по боевой тревоге, установить радиосвязь со штабом корпуса. Причем командир корпуса предупредил, что эти мероприятия проводить без шумихи, никому об этом не говорить, учебу продолжать по плану…»[1800].

События 22 июня 1941 года показали, что, несмотря на то, что западные приграничные округа получали необходимые указания о повышении боеготовности и рассредоточении сил и средств, до начала войны вопросы маскировки аэродромов и находящихся на них самолетов решены не были; противовоздушная оборона аэродромов была организована неудовлетворительно, что объясняется не только отсутствием необходимых маскировочных средств, некомплектом средств противовоздушной обороны, но и тем, что этим вопросам со стороны командиров всех степеней должного внимания не уделялось.

Кроме того, к началу Великой Отечественной войны сложилась следующая ситуация: производилось много самолетов, выпускалось достаточное количество летчиков, строились аэродромы и авиазаводы. При этом повсеместно не хватало бензозаправщиков, шлангов и воронок, аккумуляторов и автостартеров, радиостанций и телефонных проводов. На вооружение поступали новейшие скорострельные зенитки, но снарядов к ним не было в достаточном количестве; существовали уникальные системы наддува топливных баков инертным газом, но на аэродромах не хватало азота; существовал огромный самолетный парк, но без тракторов для расчистки аэродромов от снега; была крупнейшая в Европе добыча углеводородов, но отсутствовал высокооктановый авиационный бензин. Вследствие этого реально понижалась боеспособность военной авиации и эффективность подготовки ТВД к военным действиям.

Укрепрайонам в планах подготовки ТВД отводилась очень важная роль. Они должны были прикрыть важнейшие операционные направления и районы, от удержания которых зависела устойчивость обороны, и явиться опорными рубежами для действий полевых войск, как в обороне, так и при переходе к решительному наступлению. В случае прорыва противника на соседних направлениях УРы должны были составить прочную опору для маневра силами и средствами. Согласно этим расчетам, при инженерной подготовке вероятных театров военных действий главное внимание уделялось строительству УРов. Разработка и проектирование укрепрайонов проводились Главным военно-инженерным управлением.

Таким образом, в соответствии с требованиями директив основу обороны по прикрытию государственной границы должны были составить укрепленные районы и полевые укрепления, построенные по линии государственной границы с использованием всех имеющихся сил и возможностей. При этом оборона войск должна была носить активный характер, с тем чтобы попытки противника к прорыву обороны немедленно ликвидировать контратаками корпусных и армейских резервов. Особое внимание обращалось на организацию противотанковой обороны. В случае прорыва фронта соединениями противника для его уничтожения предусматривалось массированное применение механизированных корпусов во взаимодействии с авиацией и артиллерийскими противотанковыми бригадами. В благоприятных условиях обороняющимся войскам и резервам армий и округов предписывалось быть готовыми к нанесению мощных контрударов по прорвавшемуся противнику и перенесению боевых действий на его территорию.

Из доклада начальника артиллерии Красной армии командарма 2 ранга Н. Н. Воронова народному комиссару обороны 1 апреля 1940 года об итогах и использовании боевого опыта советско-финляндской войны:

«…При постройке наших укрепленных районов нужно учесть полученный нами богатый опыт финского УР. Постройке укрепленных районов и настоящих предполий перед ними мы должны уделить серьезное внимание. Не всегда выгодно УР строить на самой границе, нужна глубина УРа и надежное обеспечение его флангов. Нужно умело комбинировать и наслаивать пулеметный огонь из железобетонных точек, каменно-деревоземляных и просто траншей, окопов и приспособленных к обороне ходов сообщений. Основу обороны строить на фланговом огне пулеметов, противотанковых пушек и огня артиллерии с закрытых огневых позиций. Опыт войны показал, что артиллерия в УРе должна быть, как правило, в железобетонных и каменно-деревоземляных сооружениях.

Для хранения боевых припасов нужны подземные хранилища. Все должно быть отлично применено к местности, отлично замаскировано и иметь надежную подземную связь. В самом УРе и предполье нужно строить серьезные противотанковые и противопехотные препятствия, обязательно простреливаемые фланговым огнем…»[1801].

В 1927–1937 годах на старой западной государственной границе и в ближайшей оперативной глубине было построено 13 укрепленных районов. Каждый из них имел протяженность по фронту от 48 до 140 км и в глубину от 1 до 2 км. Слабой стороной этих УРов было то, что во многих из них преобладало пулеметное вооружение, а артиллерийские сооружения в них составляли около 10 %.

В 1938–1939 годах на старой границе дополнительно началось возведение еще восьми укрепрайонов, в которых было забетонировано 1028 сооружений. Для содержания УР в боеспособном состоянии в тринадцати из них на 1 июня 1941 года располагалось 25 пулеметных батальонов общей численностью 17 080 человек. Семь укрепленных районов постройки 1938–1939 годов гарнизонов не имели.

В 1940–1941 годах началось строительство еще 20 УРов на новой государственной границе. Они возводились по новой системе и должны были быть более совершенными. Удельный вес артиллерийских сооружений в них составлял уже 46 %. В каждом из укрепрайонов предполагалось иметь две, вместо одной, укрепленные полосы, вследствие чего общая их глубина увеличивалась до 30–50 км. Протяженность укрепрайона достигала 100 км. Между укрепленными районами допускались разрывы до 20 км, прикрытие которых обеспечивалось созданием узлов обороны и опорных пунктов[1802].

В 1938–1939 годах службами Наркомата обороны и Наркомата внутренних дел была проведена широкая инспекция укреплений старой госграницы, показавшая их практическую небоеспособность. Повторная инспекция УР старой границы проводилась в апреле-мае 1941 года представителями Генерального штаба, Наркомата обороны и ЦК ВКП(б). Новый список недоделок был практически идентичным сделанному в начале 1939 года. 25 мая 1941 года вышло очередное (с 1932 года десятое по счету) постановление правительства о мерах по усилению укреплений на старой и новой госграницах. По старой границе срок исполнения мероприятий был установлен 1 октября 1941 года, но до начала войны ничего сделано так и не было.

Между тем, как показал начальный период войны, даже при наличии больших недостатков в огневых сооружениях УРов, их планировании и оснащении, они, будучи занятыми полевыми войсками, оказывали немецким войскам достойное сопротивление. Так, Карельский УР (один из представителей самой ранней постройки), занятый войсками 23-й армии, сдержал наступление финских войск и преградил им путь на Ленинград. Карельский УР являлся ядром обороны Ленинграда с севера до 1944 года.

К сожалению, ничего подобного не было сделано на Западном направлении. Многие из недостатков, отмеченных проверяющими инстанциями по боеготовности укрепленных районов наряду с другими объектами инфраструктуры ТВД, должны были быть устранены на местах собственными силами, что, безусловно, повысило бы боеспособность советских войск в начальный период войны. Особенно странным это бездействие окружных командований кажется на фоне донесений советской разведки об усиленных приготовлениях немецких войск на советско-германской границе.

Позднее командующий Западным фронтом генерал армии Д. Г. Павлов уже после своего ареста признавал: «…В отношении строительства УРов я допустил со своей стороны также преступное бездействие. В 1940 года строились только отдельные узлы, а не сплошная линия укреплений, и я поставил об этом вопрос только в 1941 году, перед событиями. Вопросы эти хотя и были разрешены положительно, но было уже поздно. В результате моей бездеятельности УРы к бою готовы не были. Из 590 сооружений было вооружено только 180–190, и то очень редкими узлами. Остальные бетонные точки пришлось использовать как временные пулеметные гнезда и убежища. Такое положение с УРами дало возможность противнику безнаказанно их обходить и форсировать… Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне»[1803].

То обстоятельство, что в ходе войны с Финляндией Красной армии пришлось прорывать долговременную глубокую оборону, а на границах ряда европейских стран тоже были возведены мощные долговременные укрепления, послужило веским основанием для принятия советским руководством решения о возведении долговременных оборонительных рубежей вдоль новой западной границы. Однако дорогостоящее и крупномасштабное строительство, развернутое в условиях нарастающей угрозы нападения, не оправдало возлагаемых на него надежд. Справедливости ради необходимо отметить, что невозможно было прикрыть в короткий срок огромные по своей протяженности западные границы сплошной системой укреплений, которая не позволила бы крупным подвижным соединениям противника обойти их.

По свидетельству маршала С. С. Бирюзова, начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников предлагал К. Е. Ворошилову и И. В. Сталину оставить главные силы войск восточнее старой границы, на которой уже были построены хорошо укрепленные рубежи обороны, а на новых территориях иметь лишь подвижные войска вместе с сильными инженерными частями заграждения. По мнению Шапошникова, в случае нападения агрессора они будут вести сдерживающие боевые действия от рубежа к рубежу, благодаря чему можно выиграть время для отмобилизования и создания группировок главных сил на линии старой границы[1804]. Однако Сталин, считавший, что ни одной пяди своей земли не должно быть отдано врагу, а громить его следует на его же территории, отклонил это предложение. Он приказал главные силы войск сосредоточить в только что присоединенных районах, то есть в непосредственной близости от границы с Германией.

С другой стороны, Шапошников и начальник инженерных войск Красной армии А. Ф. Хренов предлагали сначала построить не бетонные, а легкие полевые фортификационные сооружения. Это позволило бы как можно быстрее создать условия для ведения устойчивой обороны, а уж потом постепенно строить более мощные бетонные сооружения[1805]. Однако Сталин отказался. В итоге к июню 1941 года намеченные работы были далеки от завершения: план строительства укреплений удалось выполнить лишь на 25 %[1806].

Помимо этого столь масштабное предприятие имело и другие негативные последствия: значительные средства были отвлечены от совершенствования не менее важных объектов инфраструктуры приграничных округов. Более того, недостаток рабочей силы и стремление к экономии средств вынудили в широких масштабах привлекать к строительству боевые части, что пагубно отражалось на их боеготовности[1807].

Транспортные коммуникации. В ограниченные сроки были построены и введены в эксплуатацию на западном и юго-западном направлениях важные в оборонном и хозяйственном отношении железнодорожные линии и участки[1808]. Одновременно с этим была увеличена пропускная способность ряда военных дорог фронтального направления[1809], подходящих к государственной границе. Однако особые планы по созданию сети железных дорог и распространения ее до новых западных границ не были выполнены к лету 1941 года, поскольку советская промышленность не произвела потребного количества рельсопроката.

Весьма существенным фактором являлось и то, что советская экономика не могла удовлетворить потребности вооруженных сил за требуемый короткий срок. К примеру, железные дороги, ведущие к западным границам СССР, реально могли осуществить не более 30 % планируемых перевозок. Для транспортировки тяжелых танков требовались 60-тонные платформы; в наличии имелось лишь 387 таких платформ, и ни одна из них не была построена в 1940 году. Транспортная система располагала всего около 50 % необходимого оборудования (рельсы, телеграфные столбы, шпалы), необходимого для бесперебойной доставки воинских грузов к западным границам СССР. С начала 1941 года советское руководство принимало все возможные меры, чтобы повысить производство продукции для нужд обороны, уделяя основное внимание созданию новых промышленных комплексов, удовлетворяющих потребностям того времени[1810].

Важную роль в подготовке железных дорог сыграла разработка Генеральным штабом и Народным комиссариатом путей сообщения воинского литерного графика, который создавал благоприятные условия для массовых перевозок. 21 февраля 1941 года Генеральный штаб направил Наркомату путей сообщения план воинских перевозок на военное время. На его основании Наркомат путей сообщения установил среднесуточную нагрузку на железнодорожные сети, количество вагонов, в том числе 35 % вагонов воинских перевозок. Для их осуществления планировалось выделять необходимое количество паровозов из 27,9 тыс. (в том числе 22,6 тыс. грузовых), имевшихся на железных дорогах страны[1811].

По решению ЦК ВКП(б) и советского правительства в 1940–1941 годах развернулось строительство новых шоссейных дорог, имевших важное значение в западных приграничных районах (Орша – Лепель, Львов – Переяславль, Белая Церковь – Казатин).

В марте 1941 года началось формирование специальных дорожно-эксплуатационных батальонов по линии НКВД, полков по линии НКО и отдельных мостостроительных батальонов. Перед ними стояла задача постройки наплавных мостов через Неман, Западную Двину и Днепр. Для этого в приграничных округах создавались запасы необходимых материалов и оборудования.

Военно-инженерная подготовка ТВД, в том числе устройство заграждений, проводилась во всех приграничных военных округах. Издавались специальные наставления по выводу из строя (подрыву) железнодорожных путей, мостов и других ключевых объектов инфраструктуры. Были созданы специальные подрывные команды с необходимыми запасами минно-взрывных средств для полного разрушения дорог в полосе до 60–100 км от границы. В конце 1929 года подготовка к устройству заграждений на западной границе СССР в основном была завершена. К 1932 году в каждом округе имелись специальные батальоны, дислоцировавшиеся на железнодорожных узлах в приграничной зоне и предназначавшиеся для устройства и преодоления минно-взрывных заграждений, дезорганизации работы тыловых органов противника.

Однако организация системы минно-взрывных заграждений вдоль границ СССР была связана с именами М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, И. Э. Якира и по этой причине не получила дальнейшего развития. С 1934-го по 1940 год в вооруженных силах Германии резко возросло количество и улучшилось качество танков. В Красной армии инженерные противотанковые средства остались на уровне тридцатых годов. Ульяновское училище особой техники – единственное учебное заведение, готовившее квалифицированных специалистов для работы с радиоуправляемыми минами, – было реорганизовано в училище связи.

В 1940 году, после советско-финляндской войны, ситуация несколько улучшилась. К инженерному обеспечению боя и операции, к инженерным войскам в целом стали относиться с большим вниманием. Это дало положительные результаты: в войска стали поступать современные противопехотные и противотанковые мины.

Развитие тыла приграничных ТВД осуществлялось в соответствии с требованиями советской военной доктрины и экономическими возможностями государства. Основной упор делался на централизованное обеспечение войск и сил посредством специально созданных органов, которые являлись неотъемлемой составной частью объединений, соединений, частей и кораблей. Накануне войны силы и средства тыла содержались в сокращенном составе. Фронтового и армейского тыла создано не было. Их предполагалось развернуть на 15-е сутки мобилизации. В этот период намечалось отмобилизовать в каждом фронте около 400–500, а в армии более ста частей и учреждений тыла.

Планировалось, что на фронтовой тыл будет возлагаться задача доставки материальных средств до армейских распорядительных станций. Глубина фронтового тылового района определялась в 500 км. Для армий запасы материальных средств были установлены в размере десятисуточной потребности. Глубина армейского тыла предусматривалась до 175 км, а войскового – до 75 км. Запасы материальных средств в войсках содержались на трое суток, а продовольствия на пять-шесть суток.

Общее руководство тылом Вооруженных сил осуществляло Управление устройства тыла и снабжения. Однако службы снабжения подчинялись непосредственно наркому обороны или его заместителям. Единого органа, возглавлявшего все службы снабжения, не было, как не существовало и единого руководства оперативным тылом.

В подготовке тыла к войне большое место занимали вопросы мобилизационного планирования, включая и планы развертывания тыла. Размер мобилизационных запасов определялся на трехмесячную потребность фронтов и флотов. Вместе с тем в приграничных военных округах накопление запасов лимитировалось недостатком складской площади. Запасы боеприпасов и горючего там обеспечивали только месячную потребность.

Так, на 1 июня 1941 года из 887 стационарных складов и баз Красной армии 340 находились в западных военных округах[1812]. Здесь же находились и некоторые союзные склады и нефтебазы. Проблема заключалась в том, что из-за недостатка складских помещений в этих округах половина их запасов боеприпасов хранилась на территории внутренних военных округов, при этом треть – на удалении 500–700 км от границы. От 40 до 90 % запасов горючего западных военных округов хранилось на складах внутренних округов, а также на гражданских базах в глубине страны[1813].

На центральных базах и складах Главного артиллерийского управления хранилось 20 % общих ресурсов артиллерийских снарядов и 9 % мин. Военные округа большую часть этих баз и складов расположили в приграничной зоне. Так, около 25 % боеприпасов, сосредоточенных на Западном ТВД, находилось на расстоянии 50–200 км от государственной границы, а около 1/3 всех запасов – на удалении 500 км и более. Желание максимально приблизить запасы боеприпасов к границе привело к тому, что более 30 млн снарядов и мин оказалось в угрожаемой зоне. Большая часть их впоследствии была потеряна[1814].

Наиболее сложным оказалось развертывание войскового тыла, который накануне войны был укомплектован на 25–30 % к штатам военного времени. Укомплектование должно было осуществляться после объявления мобилизации на вторые-третьи сутки. Однако, как показало начало войны, оно для армий прикрытия было сорвано. Сложности усугублялись также большим недостатком автотранспорта (в войсковом звене – 50–60 %, в армейском – 79–90 % и в фронтовом – 70–80 %), а также отсутствием отлаженной системы подвоза материальных средств[1815].

В приграничных военных округах имелось ограниченное количество медицинских учреждений стационарного типа. Предусматривалось все необходимые для фронтов и армий медицинские учреждения и части отмобилизовать в мирное время. Эвакуацию раненых планировалось производить постоянными и временными военно-санитарными поездами, санитарными летучками, автотранспортом и гужевыми транспортными ротами. Однако полностью осуществить эти мероприятия не удалось.

Кроме этого, существовала большая нехватка медперсонала (51 630 человек), особенно мужчин, контингент которых в медвузах постоянно сокращался[1816].

В целом органы оперативного тыла оказались недостаточно подготовленными к большой войне, не были заблаговременно отмобилизованы. Тыл вступил в войну с большим некомплектом личного состава и транспортных средств. Наспех сколоченные и неукомплектованные транспортом части и учреждения тыла не могли в начале войны в полной мере выполнять функции снабжения войск, особенно в условиях их отхода и тем более окружения. Эшелонирование и накопление запасов материальных средств не соответствовали возможностям транспорта армии, и поэтому войска приграничных округов в начале войны остались без должного тылового обеспечения, а многие склады были уничтожены или захвачены противником.

Со времен Гражданской войны советское военное командование стало уделять большое внимание возможности ведения партизанской борьбы. Определялись ее цели, тактика и способы взаимодействия с регулярными войсками в случае нападения на СССР с территорий сопредельных государств. Совершенствовались известные способы партизанской войны, отрабатывались новые формы ее ведения при сохранении высокой маневренности партизанских групп и отрядов.

Подготовка к партизанской войне велась с двадцатых годов как по линии ОГПУ, так и по линии Разведуправления. ОГПУ готовило в основном глубоко законспирированных диверсантов-подпольщиков. Военная разведка осуществляла подготовку командного состава для действий в составе спецподразделений в тылу противника. С этой целью в приграничных военных округах создавались партизанские базы с запасами оружия и минно-взрывных средств.

С 1923 года концепция использования партизанских формирований предусматривала, что вторгшиеся в глубь территории СССР войска противника увязнут в позиционной войне в местах расположения укрепрайонов. В это же время на оккупированной территории партизанские отряды начинают организованное сопротивление и нарушают вражеские линии коммуникаций. С учетом того, что минно-взрывные заграждения не могут вывести из строя дорожную сеть на длительный срок, так как противник, обладая хорошей инженерной техникой, может ее быстро восстановить, партизан особо готовили к постоянному минированию восстанавливаемых транспортных коммуникаций. Отрезанные от своего тыла, лишившись пополнения в живой силе, подвозе боеприпасов и продовольствия, войска противника вынуждены будут отступить. При этом партизаны будут отходить вместе с противником, оставаясь в его тылу и продолжая проводить против него диверсионные действия.

Система ведения партизанской войны была рассчитана не только на случай временной оккупации территории СССР. Велась подготовка маневренных партизанских формирований, способных действовать как на своей, так и на сопредельной территории.

Гражданская война в Испании дала новый импульс развитию партизанской диверсионной войны. Многие диверсионные приемы, отработанные советскими специалистами в ходе этой войны, нашли свое применение в годы советско-финляндской и Великой Отечественной войн.

К сожалению, необходимо отметить, что в период репрессий против командных кадров, отвечавших в том числе и за организацию партизанской борьбы, подготовка войсковых партизан прекратилась. Все заблаговременно подготовленные партизанские базы были ликвидированы. Из потайных складов извлекались и передавались в войска все минно-взрывные средства, а десятки тысяч единиц стрелкового оружия иностранного производства вместе с патронами к ним были просто уничтожены[1817]. Подготовленные партизанские кадры оказались не у дел. Все это пришлось спешно восстанавливать с началом Великой Отечественной войны, когда 29 июня 1941 года была издана директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР о необходимости развертывания в тылу противника партизанской борьбы.

Таким образом, советское командование, несмотря на предпринимаемые энергичные меры, не успело завершить мероприятия по оперативному оборудованию ТВД. Огромная масса людей и вооружения оказалась не подготовленной к отражению агрессии из-за незавершенности формирования и реорганизации войск, неукомплектованности их командным составом и его низкой профессиональной подготовки, необученности подразделений и частей, слабой слаженности работы штабов, недостатка коммуникаций, средств ремонта и эвакуации транспорта, средств транспортировки и заправки горючего, инженерного оборудования и в целом низкой степени подготовленности театра военных действий.

На все это накладывалась недостаточная устойчивость политико-морального состояния личного состава вооруженных сил. Опыт локальных конфликтов с участием советских войск и советско-финляндской войны выявил низкую дисциплину в ВС, что в наиболее сложной обстановке, как правило, приводило к неисполнению приказов, деморализации и панике. Это отмечалось командованием всех степеней, а также на апрельском совещании командного состава в 1940 году. Принятые в том же году указ «Об усилении ответственности за самовольные отлучки и дезертирство», Дисциплинарный устав, дававший право начальнику на применение силы и оружия против подчиненных, а также создание дисциплинарных батальонов не дали желаемых результатов.

Следует отметить, что частые перемещения по службе и дефицит военных кадров были порождены не только репрессиями, но и техническим переоснащением, организационным совершенствованием и форсированным развертыванием новых частей и соединений Красной армии[1818] без учета потребностей в объектах инфраструктуры. Этот процесс нарастал как минимум с 1935 года, когда начался перевод советских вооруженных сил на кадровую систему комплектования. При этом основные организационные мероприятия пришлись на 1937–1938 годы. До 1937 года в малочисленной территориально-кадровой Красной армии кадровых дивизий было два десятка (26 %) на двадцать военных округов (во внутренних округах их не было вообще); армейских управлений не существовало с 1920-го по 1939 год; крупные маневры начали проводиться только в 1935–1937 годах. Вопрос заключается в том, что Красная армия так и не успела стать по-настоящему кадровой ни по духу, ни по содержанию оперативной и боевой подготовки. С 1935 года она развивалась экстенсивно, не уделяя должного внимания развитию собственной инфраструктуры, увеличивалась количественно, но в ущерб качеству.

Данные разведки и оценка противника

Несмотря на то, что значительному числу резидентур советской разведки серьезный ущерб нанесли чистки, в результате которых заметно пострадали заграничные разведывательные сети, разведка в целом продолжала функционировать и проводить успешные операции, такие как, например, создание «Кембриджской пятерки» в Англии. За рубежом в предвоенный период и в годы войны действовало свыше 90 «легальных» и нелегальных резидентур. В отдельных странах одновременно имелось несколько резидентур (Великобритания, Германия, Иран, Китай, США, Франция, Швейцария, Япония и др.). Состав резидентур был интернационален по своему составу (за исключением Германии), он состоял из антифашистов различной политической направленности, работников Коминтерна, сотрудников военной разведки и разведки НКВД. Резидентуры были самостоятельны, подчинялись различным ведомствам, но в силу обстоятельств, в основном связанных с внезапным началом Великой Отечественной войны, членам различных резидентур пришлось контактировать между собой, что способствовало впоследствии ликвидации противником некоторых агентурных сетей.

Поскольку с началом Великой Отечественной войны деятельность «легальных» резидентур в странах «оси» была прекращена, остро встал вопрос о ведении работы против этих стран с нелегальных позиций. Еще в конце двадцатых – начале тридцатых годов прошлого столетия советская внешняя разведка разработала и стала успешно осуществлять план получения перспективной агентуры среди студентов высших учебных заведений западноевропейских стран в расчете на их внедрение в дальнейшем в интересующие Москву правительственные структуры и местные спецслужбы. Так, в середине 1930-х годов в Англии была создана агентурная группа. В нее входили выпускники привилегированного Кембриджского университета; помимо этого, в Англии работала также «Оксфордская группа», добывавшая много ценной информации по интересующим Центр вопросам. Советские разведчики занимали высокие посты в британской разведке и правительственных структурах. Это позволило военно-политическому руководству СССР получать информацию о состоянии вооруженных сил и планах министерства иностранных дел Великобритании.

Аллен Даллес, возглавлявший ЦРУ США в 1953–1961 годах, назвал «Кембриджскую пятерку» самой сильной разведывательной группой времен Второй мировой войны. Только за 1941–1945 годы от Кима Филби и его товарищей было получено несколько тысяч секретных и совершенно секретных документов.

В предвоенный период боязнь провокаций побудила Сталина в значительной степени ограничить разведывательную деятельность в Германии[1819]. Невозможность создать новую разведывательную сеть придавала еще больше значимости таким агентам, как обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен («Старшина»), работавший в оперативном отделе штаба ВВС, и референт Министерства хозяйства Германии Арвид Харнак («Корсиканец»). Оба они еще в тридцатые годы создали подпольную антифашистскую группу для борьбы с нацизмом, установили контакт с советскими представителями, были привлечены внешней разведкой к сотрудничеству. В Берлине, кроме того, была еще и резидентура военной разведки, которой руководила Ильза Штёбе («Альта»), сотрудница германского МИДа, которая регулярно передавала в Москву первоклассную внешнеполитическую информацию.

Информация «Старшины» и «Корсиканца», поступавшая в Центр с октября 1940-го до лета 1942 года, оказала советскому руководству большую помощь в раскрытии военных планов Германии в отношении СССР. В частности, помимо предупреждений о неизбежности войны Германии против нашей страны, весной 1942 года от них были получены сведения о том, что главный удар немцев будет наноситься в направлении Сталинграда и Кавказа.

В Европе существовала целая сеть эффективно действующих резидентур, которую впоследствии немецкая контрразведка назвала «Красной капеллой».

Во Франции и Бельгии «Красной капеллой» считают резидентуры военной разведки в этих странах, возглавляемые Леопольдом Треппером («Отто») и Анатолием Гуревичем («Кент»). В Швейцарии организатором разведывательной сети, впоследствии рассматриваемой как локальное звено «Красной капеллы», был Л. А. Анулов («Коля»). Швейцарскую резидентуру Разведуправления возглавлял Шандор Радо (псевдоним «Дора»). Агентурными группами руководили У. Кучински («Соня») и Р. Дюбендорфер («Сиси»).

О советском разведчике Рихарде Зорге говорят как об одном из самых надежных источников предупреждений о надвигавшейся войне. Будучи доверенным лицом германского посла и военного атташе в Токио, Зорге имел доступ к весьма ценной информации. В мае 1941 года Зорге уведомил Москву, что Гитлер решил «разгромить СССР и получить европейскую часть Советского Союза в качестве зерновой и сырьевой базы для контроля Германией всей Европы»[1820].

В одном из своих самых знаменитых донесений в начале июня 1941 года Зорге предупредил, что, как сообщили германскому послу в Токио из Берлина, «немецкое наступление против СССР начнется во второй половине июня»[1821].

Сообщения токийской резидентуры НКГБ СССР о планах Японии в отношении СССР свидетельствуют об эффективной работе советской разведки в Японии. Информация, докладываемая в Центр, находила свое подтверждение в политике японского правительства и практической деятельности командования вооруженных сил Японии по форсированию подготовки планов операций в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане. Достаточно точно, как показали дальнейшие события, была отмечена готовность Японии к войне с западными демократиями, к которым японцы относили в первую очередь США и Англию.

Главная задача советской разведки в Китае накануне и в ходе войны заключалась в том, чтобы не просмотреть подготовку Японии к нападению на СССР. Эта задача стала еще более актуальной с началом германской агрессии против нашей страны. В Харбине, где были сосредоточены основные органы японских спецслужб в Маньчжоу-го, советская разведка получала важную разведывательную информацию об агрессивных антисоветских планах японской Квантунской армии.

Данная разведывательная информация имела очень большое значение для советского руководства и командования Красной армии, так как еще раз указывала на неготовность японской армии к выступлениям против Советского Союза. Эти перепроверенные разведданные позволяли советскому командованию в относительно спокойной обстановке осуществлять оборонительные операции на советско-германском фронте, будучи уверенным, что в ближайшее время Япония не выступит против СССР на Дальнем Востоке. На перспективу это было важно еще и потому, что давало надежду в критический момент борьбы с германскими войсками перебросить некоторое количество войск с Дальнего Востока на советско-германский фронт.

Сообщения резидентуры НКГБ СССР в Шанхае подтверждали ранее переданные сведения разведки из Харбина, что Япония в ближайшее время не вступит в войну против Советского Союза. Советское руководство было информировано о том, что японцы будут стимулировать антисоветскую деятельность белоэмигрантов, находящихся в Маньчжурии, и активизировать подрывную деятельность своих спецслужб против Советского Союза, не доводя ситуацию до непосредственного столкновения с войсками Красной армии.

Перед советской разведкой накануне и в ходе Великой Отечественной войны ставились следующие задачи:

– наладить работу по выявлению военно-политических планов Германии, Японии и их союзников во время войны;

– выявлять истинные планы и намерения США и Англии по вопросам ведения войны и послевоенного устройства;

– вести разведку нейтральных стран с тем, чтобы не допустить их перехода на сторону стран «оси»;

– осуществлять научно-техническую разведку в целях укрепления военной и экономической мощи СССР.

В июне-июле 1940 года Сталин стал получать первые донесения советской разведки о намерениях Германии напасть на Советский Союз. Пока еще разрозненная информация состояла из ссылок на секретные переговоры немцев в Мадриде с герцогом Виндзорским (бывший британский монарх Эдуард VIII, известный своими прогерманскими настроениями) по вопросу формирования нового английского правительства, заключения мира с Германией при условии военного союза против СССР[1822]; сведений о передислокации немецких войск в Польшу; росте производства на военных предприятиях «Шкода» в Чехословакии; вербовке немцами белых эмигрантов в Праге. Советская разведка в Германии подтверждала эти данные[1823]. Это придавало вес информации скептически встреченной в начале лета, что Нейрат, бывший германский министр иностранных дел, доверительно сообщил группе белых эмигрантов, будто Гитлер намеревается создать на территории СССР две новых республики, Украину и Казань, и установить новый порядок в самой России.

Вскоре военная разведка представила Сталину более точную информацию о переброске немецких войск на Восток: «Переброска германских войск в Восточную Пруссию и на территорию бывшей Польши подтверждается рядом агентурных источников, данными иностранной прессы и заявлением германского военного атташе в Москве… предупредившим о предстоящих перебросках, мотивируя их как возвращение частей на старые места расквартирования»[1824].

В начале июля Берия передал Сталину отчет о выполнении особого задания надежным агентом в Польше, подтверждавший, что передислокация немецких войск свидетельствует о начале подготовки Германии к войне с Советским Союзом. Сведения, собранные в различных приграничных районах пограничниками НКВД, сообщали, что германские офицеры высокого ранга осматривали эти районы в течение летних месяцев. Затем последовало строительство новых аэродромов и расширение существующих. Перегоняемые на них самолеты с Западного фронта проходили тщательный технический осмотр. Было также отмечено прибытие в приграничную область пилотов германских ВВС. Это заставило советскую разведку забить тревогу, так как информация подтверждала данные, находившиеся в ее распоряжении, а в некоторых случаях практически повторяла их. К концу августа из разных источников стало известно, что германское командование намечает перебросить на Восток 120 дивизий[1825].

Сталин полагал, что войны с Германией можно избежать или по крайней мере оттянуть ее начало, если правильно «разыграть дипломатические карты». Достижение прочного урегулирования отношений с Германией или получение мирной передышки зависели в том числе и от безупречной работы разведки.

Как уже отмечалось, серьезный ущерб советской разведке нанесли чистки, в результате которых пострадали не только руководители, на смену которым пришли менее опытные и способные работники[1826], но и заграничные разведывательные сети. Чистки произвели разрушительный психологический эффект, сведя на нет инициативу и свободу в анализе полученной информации, жизненно необходимые для успешной работы разведки.

Кроме того, не следует забывать о сталинском недоверии к разведке и военным вообще в период 1939–1941 годов. Как отмечал позднее Молотов, отношение Сталина выражалось в следующем: «Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься. Провокаторов там и тут не счесть. Поэтому без самой тщательной проверки, перепроверки нельзя на разведчиков положиться»[1827].

Подобное отношение со стороны высшего руководства страны вынуждало разведку проявлять осторожность. Вследствие этого постоянный поток разведывательной информации характеризовался двумя противоположными особенностями. Необработанные данные, особенно при ретроспективном анализе, неизменно содержат достаточно точные и подробные сообщения о наращивании сил Германией. Однако попытки подогнать эту информацию к преобладающим политическим концепциям приводят к совершенно другому результату. Говорить, будто Сталин не знал об опасности, потому что разведка скрывала от него правду, – значит сильно преувеличивать. Списки рассылки показывают, что обширная разведывательная информация доходила до Сталина, и он знал о ней, как знал и Жуков, впоследствии заявлявший, будто его намеренно оставляли в неведении[1828].

К началу 1941 года из-за границы ежедневно поступали в Разведуправление от пяти и более разведывательных донесений. Каждые 10–15 дней по ним готовилась специальная сводка (спецсообщение). Правда, руководство военной разведки предпочитало открыто не высказывать мнение о неизбежности войны с Германией, сложившееся на основе твердых фактов, находящихся в его распоряжении.

Вообще разведывательные сообщения поступали из трех основных источников: РУ ГШ, НКГБ и НКИД. Эти сообщения сводились воедино, как правило, в секретариате Сталина. Кроме этого, разведывательные сведения обычно рассылались в количестве до 14 экземпляров Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Жукову, Берии, Кузнецову, Мехлису, Кулику, Шапошникову и другим заинтересованным лицам. Значительная часть сведений, полученных НКГБ, передавалась военной разведке. В ряде случаев НКГБ сопоставлял свои материалы с добытыми военной разведкой и давал на них заключение: «Ваши данные о переброске за последнее время германских войск и воинских грузов к границам СССР правдоподобны. Они подтверждаются рядом наших источников»[1829].

Советская разведка пристально следила за передислокацией германских войск после капитуляции Франции. Цель передислокации преимущественно связывалась с будущими операциями на Балканах, в частности в Салониках и турецких Проливах[1830].

Осенью 1940 года в НКГБ было заведено особое оперативное досье под названием «Затея» для сбора информации о замыслах немцев и представления ее лично Сталину[1831]. Со второй половины сентября советские спецслужбы стали представлять подробные донесения о перегруппировках немецких войск на территории Польши, происходивших с начала лета 1940 года. Большое значение имела информация о строительстве немцами казарм и создании инфраструктуры для обеспечения потребностей перебрасываемых с Запада войск. Был сделан вывод, что германское командование продолжает концентрацию войск в Восточной Пруссии и «подготовку театра на всех оперативных направлениях»[1832].

Были вскрыты приготовления военного характера и в восточных районах Словакии, где строились дороги, прокладывались новые железнодорожные пути, совершенствовалась аэродромная сеть[1833].

Собранная за октябрь 1940 года разведывательная информация подробно описывала усиленную переброску германских пехотных и моторизованных дивизий на Восток. Накануне ноябрьской встречи Молотова с Гитлером в Берлине, по предварительным оценкам, «против СССР было сосредоточено в общем итоге свыше 85 дивизий, то есть более одной трети сухопутных сил германской армии». Недавнее замедление сосредоточения войск на советской границе относилось на счет германского плана «по оккупации Румынии и дальнейшему продвижению в глубь Балканского полуострова»[1834].

Тем не менее не скрывался тревожный факт, что до оккупации Франции в Польше дислоцировались лишь 27 пехотных дивизий с приданными им шестью кавалерийскими формированиями, а теперь были выявлены 70 пехотных дивизий в дополнение к пяти моторизованным и семи-восьми танковым дивизиям[1835].

Накануне встречи в Берлине Молотова с Гитлером военная разведка докладывала руководству тревожные сообщения об ухудшении советско-германских отношений, о решении Гитлера «весной разрешить вопросы на востоке военными действиями», о возможном изменении направленности Тройственного пакта – против СССР, о призыве на военную службу в Германии новых контингентов для формирования большого числа новых соединений, о стремлении Германии не выполнять договорные поставки в СССР, об активизации русской белой эмиграции и украинских националистов и создании из них военных формирований, о подготовке агентуры для заброски в СССР[1836]. Становилось ясно, что берлинская встреча является четким водоразделом в отношениях СССР с Германией. Анализ разведывательных данных выводил на два возможных сценария развития двусторонних отношений. Первый предполагал неизбежную войну. Второй, который советское руководство считало для себя предпочтительным, предусматривал предварительные переговоры, предшествующие мирной конференции. СССР, разумеется, был выгоден второй вариант. И он, невзирая ни на какие обстоятельства, стал основным в сталинском процессе принятия решений.

5 декабря 1940 года посол СССР в Германии В. Г. Деканозов получил анонимное письмо, содержавшее важную информацию о намерении Гитлера напасть на Советский Союз весной 1941 года[1837]. Неделей позже Сталина ознакомили с содержанием речи генерала В. Кейтеля в Берлине перед корпусными и дивизионными командирами, где говорилось, что Гитлер раздражен «нежеланием русских вести разговоры о новом порядке в Европе и о разделе мира на сферы влияния»[1838].

Всего через 11 дней после издания директивы № 21 об операции «Барбаросса» от 18 декабря 1940 года резидент Разведуправления в Берлине Н. Д. Скорняков («Метеор») информировал Москву о том, что «Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР». В то же время сообщалось, что «война будет объявлена в марте 1941 года»[1839].

Скорняков доверял своим источникам, которые основывались «не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам»[1840]. Данная информация была доложена лично Сталину. Сталину также стали известны данные люфтваффе инструкции приступить к выполнению широкой программы разведывательных полетов над советской территорией в приграничных районах[1841].

Советская разведка сумела узнать, что Гитлер подписал приказ о подготовке к войне против СССР, и это, несомненно, ее крупное достижение. Однако поступавшие разведывательные сообщения не давали полной картины по срокам нападения. Оставался открытым вопрос, начнется ли война против СССР после победы над Англией или Германия рискнет начать войну на два фронта.

Несомненно, информация о том, что Германия скоро нападет, была очень важна для советского руководства. Но для организации должного отпора агрессору это считалось недостаточным. Необходимо было выяснить: когда конкретно будет нападение; какие силы противника будут задействованы; каковы направления главных ударов. Именно на эти вопросы и должна была ответить советская разведка.

Перед тем как говорить о том, насколько точные сроки начала войны сообщала наша разведка, следует отметить следующее. Многие считают, что, утвердив план «Барбаросса», Гитлер за полгода до нападения назначил его дату и четко соблюдал установленный график подготовки к войне. Можно говорить и о том, что вначале нападение на СССР было назначено на 15 мая, а затем перенесено на 22 июня в связи с незапланированной операцией против Югославии. И в случае, если бы советская разведка получила доступ к тексту «Барбароссы» и узнала бы точную дату нападения, все сложилось бы иначе.

На самом деле точный срок начала вторжения был известен очень ограниченному кругу высших руководителей Германии. Гитлер 1 мая 1941 года принял решение о новом сроке начала операции «Барбаросса» – 22 июня. 10 июня главком сухопутных войск Германии отдал распоряжение, согласно которому днем «Д» операции «Барбаросса» окончательно назначалось 22 июня. 21 июня в 13:00 войскам должен был быть передан сигнал «Дортмунд» о начале операции. В 3:30 22 июня должно было начаться наступление германских войск (позднее срок был перенесен на 3 часа утра). Широко распространенное мнение о добытой советской разведкой точной дате немецкого наступления за несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны, к сожалению, не соответствует действительности. В лучшем случае речь может идти лишь об ориентировочном сроке.

Общая сводка начальников Украинского и Белорусского НКГБ информировала о создании управления интендантской службы в Варшаве, массовой переброске войск, переоборудовании гражданских учреждений в казармы, укреплении главных железнодорожных узлов и введении мер противовоздушной обороны. Отмечалось резкое увеличение количества пограничных инцидентов с немцами. Если в промежутке от подписания соглашений с Германией в августе-сентябре 1939 года вплоть до июня 1940 года было всего 22 незначительных инцидента, быстро разрешавшихся местным командованием, то во второй половине 1940 года их число выросло до 187[1842].

Перехваченная телеграмма из японского посольства в Бухаресте содержала информацию от германского посла: «Обстановка вошла в решающую фазу развития. Германия полностью завершила подготовку от Северной Финляндии и до южной части Черного моря и уверена в молниеносной победе. Румыния тоже по мере возможности ведет подготовку к тому, чтобы можно было сразу выступить»[1843].

Советское руководство отчетливо понимало, что к войне с Германией СССР был не готов. Сталин полагал, что в лучшем случае только с 1942 года Вооруженные силы СССР будут в состоянии вести маневренную войну и смогут на равных противостоять вермахту.

Неготовность Вооруженных сил к войне с сильным противником, каким являлся вермахт, вместе с донесениями разведки о нарастающей военной угрозе со стороны Германии – важнейшие элементы для понимания настойчивых попыток Сталина отсрочить войну и его осторожных действий по развертыванию войск в последние предвоенные месяцы[1844]. После закрепления Германии на Балканах дипломатия, по мнению Сталина, стала одним из последних средств в попытках переиграть Гитлера. Кроме того, Сталин полагал, что Гитлер не нападет на СССР, не закончив войну с Англией.

Чувство близкой опасности и необходимость встретить ее в полной готовности с помощью более совершенной разведки и контрразведки явились причиной реформирования в начале 1941 года органов государственной безопасности. Наркомат внутренних дел разделился на НКВД (вопросы внутренней безопасности) и НКГБ (внешние проблемы)[1845]. В начале февраля 1941 года нарком НКГБ генерал В. Н. Меркулов обратил внимание Сталина на то, что германское командование проводит систематическую подготовку к войне против Советского Союза. Инструктаж старших германских офицеров с использованием оперативных карт показывал намерение немцев отделить Европейскую часть СССР от Ленинграда до Черного моря от остальной части страны и создать там государство с дружественным Германии правительством. Война имела целью обеспечить полный контроль над индустриальными центрами России[1846]. Общий рапорт подкреплялся многочисленными донесениями стратегической разведки.

Из Берлина «Старшина» предупреждал, что разведывательные полеты над территорией Советского Союза ведутся полным ходом. Возможность сопротивления советских войск оценивается невысоко. Большая часть информации указывала на намерение Гитлера лишить Советский Союз его экономической и индустриальной базы на Украине. После завоевания Украины вермахт планировал двинуться на Кавказ и севернее к Уральским горам и завершить всю кампанию за 25 дней[1847]. Эти выводы подтверждал «Корсиканец», докладывавший, что начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер рассчитывает на молниеносную оккупацию Украины и захват в целости нефтепромыслов в Баку считает легкой задачей[1848]. Эти данные убеждали Сталина в необходимости сосредоточения основной группировки советских войск на юго-западном направлении.

Доклады, посылаемые руководством военной и внешней разведок Сталину, составлялись с учетом его внешнеполитических предпочтений, создавая тем самым ложный фон для анализа собранной информации:

«1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий [со стороны Германии] весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»[1849].

Стратегическая разведывательная информация дополнялась конкретными оперативными данными. Военная разведка докладывала, что германское Верховное командование с большой интенсивностью продолжает работу по инженерной подготовке районов сосредоточения немецких войск и вплотную занимается их перегруппировкой. Согласно проведенному анализу, боевой состав вермахта должен быть увеличен до 250–260 пехотных дивизий, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий[1850].

В середине марта 1941 года военная разведка доложила о состоянии экономического потенциала Германии, дававшего ей возможность вести войну на двух фронтах одновременно: германская промышленность сумела перевыполнить так называемую программу Гинденбурга, характеризовавшую месячную расчетную потребность вооружения и боеприпасов Германии в 1918 году[1851]. Внешняя разведка информировала о значительном росте волны слухов насчет того, что наступление Германии на Советский Союз произойдет до покорения Англии. Когда центр внимания европейской политики сместился на Юго-Восточную Европу, из правительственных кругов Югославии поступили сведения, подтверждавшие намерения немцев отложить вторжение на Британские острова и вместе с Венгрией, Румынией и Болгарией захватить в апреле-мае 1941 года Украину и Баку[1852].

Несмотря на то, что многочисленная информация отражала достаточно полную картину растущей германской угрозы, существовала масса дополнительных сведений, хотя и не исключавших возникшую опасность, но ставивших под сомнение вопрос о неизбежности войны. И здесь большую роль играл личностный фактор: руководители разведки чутко улавливали настроения и взгляды, которых придерживались наверху. По этой причине информация подавалась двусмысленным образом, так, чтобы при избирательном чтении ее можно было приспособить к политическим расчетам, или она перекраивалась в соответствии с этими расчетами.

Весной 1941 года Германия начала вторжение на Балканы, что подтверждало вывод, что выступление немцев против СССР в данный момент является «немыслимым до разгрома Англии»[1853]. Подобная оценка являлась скорее результатом интенсивной немецкой кампании по дезинформации, отвлекающей внимание от перегруппировки немецких войск и подкреплявшейся возобновлением воздушных налетов на Англию. Советскому военному атташе в Венгрии, например, венгерская сторона внушала, что слухи о подготовке Германии, Венгрии и Румынии к нападению на СССР сфабрикованы английской пропагандой. «Германии достаточно войны с Англией, и она экономически заинтересована в мире с СССР»[1854].

20 марта начальник Разведуправления генерал Ф. И. Голиков доложил Сталину: «Большинство агентурных данных, касающихся возможностей войны с СССР весной 1941 года, исходит от англо-американских источников, задачей которых на сегодняшний день, несомненно, является стремление ухудшить отношения между СССР и Германией»[1855].

Такова была и господствующая точка зрения советского руководства, когда в начале апреля произошли события в Югославии, еще больше приблизив угрозу войны.

Эффективность разведки определяется степенью влияния политиков на аналитиков и способностью последних сохранять высокую степень автономности. Аналитики разведывательной информации имеют тенденцию руководствоваться концептуальными установками, спускаемыми политиками сверху. Составители аналитических докладов процеживают море информации, находящейся в их распоряжении, стремясь дать ожидаемые ответы на волнующие руководство вопросы. Процесс подобной селекции неизбежно отвлекает внимание аналитиков и, соответственно, политиков от важнейших данных. А кроме этого, полученные сведения могут вызывать недоверие у руководства. Результаты зачастую поистине катастрофичны.

После падения Югославии Сталин был серьезно озабочен перспективой предотвращения военного столкновения с Германией путем создания удобного климата для политического урегулирования. Почти половина имеющихся у Разведуправления и органов госбезопасности материалов содержали предположения, будто войны можно избежать, а слухи о ней распространяются с целью втянуть в войну Советский Союз. Так, продолжали поступать донесения о деятельности англичан по нагнетанию среди германского руководства страха, что Советский Союз готов вступить в войну с Германией[1856].

Начиная с середины апреля 1941 года разведывательные донесения представлялись Сталину так, чтобы он мог выбирать такие сведения, которые подходили под его внешнеполитическую концепцию. В. Н. Меркулов, нарком НКГБ, считал нужным в общем потоке разведывательной информации выделять донесения «Старшины», содержавшие предположения о наличии раскола среди политического и военного руководства Германии. Сравнение необработанных материалов с окончательными вариантами, представленными на доклад Сталину, показывает, что их содержание в значительной степени подгонялось под политические предпочтения руководства.

Даже несущественные разногласия внутри германского руководства влекли за собой два дополнительных следствия: открывали возможность политического урегулирования и в то же время делали советское руководство крайне подозрительным в отношении любых действий англичан. Имея дело с противоречащими друг другу сообщениями разведки, Сталин отдавал предпочтение донесениям о расколе в германских военно-политических кругах. В то же время громкие слухи, ходившие в дипломатической колонии в Москве по поводу приближающейся войны, нацеленной на «южные районы СССР, богатые хлебом, углем и нефтью», отметались как намеренная провокация и приписывались английским усилиям по созданию Балканского блока[1857].

Так сложилось, что историки и исследователи избирательно цитируют донесения Р. Зорге в Москву, делая упор на той информации, которая в итоге оказалась верной. Однако разведданные, точность которых подтвердилась только с началом Великой Отечественной войны, были перемешаны с неточными выводами, часто отражавшими искаженную реальную картину слухов и точного анализа, создававшуюся в германском посольстве в Токио. По этой причине, видимо, противоречивый характер информации убеждал Сталина продолжать маневры дипломатического характера в надежде избежать войны с Германией. Информация Зорге, как многие другие сообщения, несмотря на предупреждение о возможной опасности, давала надежду на мирную передышку до поражения Англии и на то, что только «по окончании теперешней войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза»[1858].

Так, Зорге сообщал об уверенности группы немецких чиновников, недавно прибывших из Германии, в том, что война начнется в конце мая. Но одновременно он сообщал, что, по мнению тех же чиновников, в 1941 году опасность войны «может и миновать»[1859].

1 июня Зорге предупредил, что «немецкое наступление против СССР начнется во второй половине июня»[1860]. Однако последующая радиограмма от 17 июня несколько снижала значимость переданной ранее информации – «война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня»[1861].

В своем докладе от 20 марта генерал Голиков в том числе сообщал о расколе в германском руководстве, в котором преобладали два мнения:

«Первое – СССР в настоящее время слаб в военном и внутреннем отношениях, поэтому надо использовать удобный момент и вместе с Японией покончить с СССР и освободиться от „дамоклова меча“, висящего все время над Германией; второе – СССР не слаб, русские солдаты сильны в обороне, что доказано историей. Рисковать нельзя. Лучше поддерживать с СССР хорошие отношения».

Считалось, что военные под предводительством Геринга настаивают на войне и сепаратном мире с Англией. Некоторые донесения действительно содержали предположения о тайных переговорах и прощупывании почвы с обеих сторон; отслеживание подобных попыток заняло главное место в списке приоритетов разведки. В части донесений, выделявшихся в общем информационном массиве, предполагалось, что Гитлер оценивает три возможных варианта применения в 1941 году своих 228 дивизий: он может вторгнуться в Англию, начать наступление в Северной Африке и, наконец, повернуть свои силы против СССР. Большое место отводилось сообщениям о том, что германское руководство в ходе войны предполагает оказать помощь Румынии и Финляндии в возвращении «потерянных территорий»[1862].

Занимая высокое положение в органах руководства германских ВВС, «Старшина» обеспечивал бесперебойный поток стратегической и оперативной информации, которая отражала ту картину действительности, которую разведчик видел с позиции своего министерства. По мнению «Старшины», Геринг являлся самым активным сторонником антисоветского лагеря, настаивавшим на войне против СССР. В своих донесениях он описывал конфликты между Герингом и Риббентропом, которые «зашли так далеко, что переросли в личную неприязнь между ними». Эта точка зрения привела его к необоснованным выводам, что, несмотря на пропаганду войны, «подавляющее большинство немецкого офицерства оппозиционно настроено по отношению к Гитлеру. Среди этого большинства также непопулярна идея нападения на Советский Союз»[1863].

Знакомство с материалами иностранных разведок укрепило Сталина в правоте собственной интерпретации событий. Через «Кембриджскую пятерку» в его руки попадали некоторые из еженедельных разведывательных сводок МИД Англии. В полученной сводке за неделю 16–23 апреля говорилось: «Германские приготовления к войне с СССР продолжаются, однако до сих пор нет абсолютно никаких доказательств, что немцы намерены напасть на СССР летом 1941 года»[1864]. Собранная резидентурой в Лондоне информация об оценке британской разведкой замыслов немцев подтверждала «теорию раскола». Ряд донесений указывал на то, что, хотя германские военные настаивают на войне, политики выступают за переговоры. «Во главе с Риббентропом они заявляют, что путем переговоров с Советским Союзом Германия может получить все, что ей нужно, то есть участие в экономическом и административном контроле над Украиной и Кавказом. Германия добьется большего в результате мирного решения, нежели в результате контроля над оккупированной территорией, лишенной советского административного аппарата»[1865].

Кампания намеренной дезинформации со стороны Германии путем распространения слухов о продолжающейся подготовке и концентрации сил вермахта для вторжения в Англию также способствовала неверной оценке ситуации. Весьма эффективной оказалась дезинформация двойного агента «Лицеиста», славшего смесь истинных и ложных сведений. Давая довольно точную, хотя и общего характера информацию о количестве войск на западных границах Советского Союза, он затем отправлял успокоительные послания: война между Советским Союзом и Германией маловероятна, несмотря на ее народную поддержку в Германии.

Очень скоро «теория раскола» была развита и вошла составной частью в «теорию ультиматума». Еще 2 апреля 1941 года «Старшина» передал информацию, относящую военные приготовления за счет демонстрации решимости немцев, и сделал вывод о том, что началу военных действий должен предшествовать ультиматум Советскому Союзу с предложением о присоединении к Тройственному пакту с участием Германии, Италии и Японии. Гитлер мог начать войну, если только Сталин откажется выполнить требования немцев. Необходимость действовать осторожно диктовалась предположением, что ультиматум будет предъявлен, как только решится исход боев в Югославии и Греции. В результате НКГБ взял на вооружение «теорию ультиматума», подстроив ее под взгляды Сталина[1866].

В мае берлинская резидентура передала успокаивающее сообщение о том, что «от СССР будет потребовано выступление против Англии на стороне держав „оси“. В качестве гарантии будет оккупирована Украина, а возможно, и Прибалтика». Такое донесение дезавуировало информацию противоположного характера, как то слова Гитлера, сказанные высокопоставленным офицерам: «В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечали, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой»[1867].

Желание избежать войны сделало Сталина восприимчивым к любой информации, предполагавшей готовность Гитлера превратить военное решение вопроса в политическое. Считалось, что пока Советский Союз не спровоцирует немцев, Гитлер может откладывать начало войны.

Решения Сталина редко оспаривались его окружением. Его привычка приписывать собственные соображения своим соперникам и крайняя подозрительность даже по отношению к потенциальным союзникам вели к колоссальному самообману. Исчезновение альтернативных мнений позволяло Сталину упорно держаться своих убеждений, подавляя малейшие разногласия и вынуждая всю политическую и военную систему приспосабливаться к его взглядам[1868]. Правда, в пользу его оценки военно-политической ситуации говорило множество свидетельств. Гораздо существеннее были неверные трактовки происходивших событий. В итоге Сталин сохранял уверенность, что с помощью искусных политических маневров можно предотвратить или, по крайней мере, отсрочить войну.

В этом контексте Сталин и произнес свою знаменитую речь перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года. Речь и последовавшие за ней здравицы послужили основой для предположений, будто Сталин готовил Красную армию к агрессии против Германии. Однако это далеко не так. В своей речи Сталин конкретно указал, что если поначалу Германия воевала под лозунгом освобождения от гнета Версаля, то теперь этот лозунг сменился на лозунги захватнической завоевательной войны, и они не приведут ее к победе. Он привел ряд прогнозов дальнейшего развития событий. По мысли Сталина, Германия может потерпеть поражение, если будет сражаться на двух фронтах, как это было в Первой мировой войне; основной военный и экономический потенциал Германии уже исчерпан, и дальнейший исход борьбы определят США и СССР, у которых есть лучшая техника; в германской армии появилось самодовольство и зазнайство, а это прямой путь к катастрофе. В заключение Сталин во время провозглашения одного из тостов сказал, что Красной армии необходимо перейти от обороны к «военной политике наступательных действий» и перестроить пропаганду, агитацию, печать, все воспитание «в наступательном духе».

Таким образом, речь шла о перестройке общественного сознания. После августа 1939 года, когда Гитлер из злейшего врага превратился в «злейшего друга», в общественном сознании были сумбур и сумятица. Эта речь Сталина была предназначена для того, чтобы эти «сумбур и сумятицу» убрать и ввиду все более очевидного и неизбежного нападения Германии показать, кто есть настоящий враг. Кроме этого, Сталин хотел показать, что «не так страшен черт, как его малюют», и что немецкая армия не так уж непобедима. Тем более если будет воевать на два фронта. Это было вызвано необходимостью противостоять росту слухов о плохой подготовленности Красной армии. Многочисленные разведывательные донесения предупреждали: «немецкая военщина упоена своими успехами»; превосходство немецких механизированных войск означает, что оккупация страны вплоть до Москвы и Урала «не представит серьезных трудностей»[1869].

Когда в начале июня нарком обороны С. К. Тимошенко, ссылаясь на сталинскую речь, пытался доложить ему соображения оперативного характера, Сталин откровенно ответил ему: «Это я сказал для народа, надо повысить его бдительность, а вы должны понимать, что Германия никогда не пойдет одна воевать с Россией. Если вы будете на границе дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда головы полетят, имейте в виду»[1870].

Ощущение, что один неверный шаг, будь то военная провокация или дипломатический промах, может вызвать войну, привело Сталина к чрезмерной осторожности. Это мешало работе разведки тем больше, чем ближе приближалась война. В каждом советском посольстве соблюдались полученные из Москвы соответствующие инструкции, в соответствии с которыми информация тщательно фильтровалась и подстраивалась под указания сверху.

Даже те сообщения разведки, которые с позиций сегодняшнего дня кажутся наиболее убедительными, при тогдашнем настроении советского руководства можно толковать двояко. Советский военный атташе в Бухаресте узнал от своего информатора, что тщательная подготовка к кампании завершена, и начала войны ожидают в июле. Он был уверен: если война не начнется в 1941 году, это можно считать «чудом». Однако затем он допускал предположение, будто Гитлер ведет «какую-то совершенно утонченную игру». Сообщение о том, что «нет ни одного человека, который имел хотя бы малейшее сомнение в немедленной победе над СССР», можно рассматривать как элемент войны нервов. Такое толкование подкреплялось утверждением, что в Берлине отдают себе отчет в том, что оккупация может повлечь за собой катастрофический развал советской экономики, и ее восстановление поставит «немецкое управление перед самой тяжелой задачей»[1871].

В Спецсообщении от 31 мая генерал Голиков пересмотрел свои прежние выводы о приоритетах Германии после балканской кампании. Задачи, осуществляемые германским верховным командованием, шли в следующем порядке: 1) восстановление западных группировок войск для борьбы с Англией; 2) наращивание сил против СССР; 3) укрепление резервов верховного командования.

Было сильно преувеличено число дивизий, предназначенных для вторжения в Англию: 122–126, в сравнении со 120–122 дивизиями, развернутыми против Советского Союза, тогда как 44–48 оставались в резерве. Формирование новых немецких соединений не было секретом для советской разведки. Однако допущенная ошибка с определением количества дивизий вермахта не позволяла объективно оценить военную мощь вероятного противника. Подсчет сил вермахта шел от достигнутого: новые немецкие дивизии приплюсовывались к старым, в том числе и к тем, которые существовали только в разведывательных сводках. Завышалось не только число дивизий, но и количество имевшейся у немцев боевой техники. К тому же не учитывалось, что личный состав дивизий, развернутых против Англии, не шел ни в какое сравнение с частями вермахта, сосредоточенными на границе с СССР.

У советского военно-политического руководства создавалось неверное представление о распределении немецких сил между Востоком и Западом. При таком раскладе трудно было предположить, против кого будет нанесен главный удар. Вследствие этого нельзя было правильно оценить, какое количество немецких войск, предназначенных для войны с Советским Союзом, уже сосредоточено у наших границ, а следовательно, как полагалось, сам процесс стратегического и оперативного развертывания был еще далек от завершения.

Что касается выявления направления главного удара, то следует отметить, что документов, раскрывающих стратегические замыслы немецкого командования, советской разведке добыть не удалось. Собираясь нанести главный удар в Белоруссии, немецкое командование было заинтересовано в ослаблении противостоящей группировки Красной армии. Для этого распространялась информация о возможном ударе главным образом на Украине. Другие данные говорили, что наступление будет проводиться одновременно на Москву, Ленинград и Киев. Информация эта, однако, касалась только долгосрочных стратегических целей. Из нее невозможно было сделать вывод о реальной группировке сил противника и его действиях в начальный период войны.

Отметив, что «перегруппировки немецких войск после окончания Балканской кампании в основном завершены», генерал Голиков не акцентировал внимание руководства страны на значительную переброску немецких войск к советским границам в течение трех недель, предшествовавших нападению Германии на СССР. Более того, на 1 июня в Разведуправлении были сделаны два совершенно неверных вывода. Первый касался восстановления западной группировки вермахта для борьбы с Англией, «имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов». Второй вывод заключался в том, что, «перебросив значительные силы из Югославии, Греции и Болгарии на территорию Румынии, немцы в значительной степени усилили свое правое крыло против СССР, повысив его удельный вес в общей структуре своего восточного фронта против СССР»[1872].

Органы госбезопасности также получали информацию с возможными датами нападения – 15 мая или 20 июня. Тем не менее эта ценнейшая информация превратилась в предположение, что война начнется после заключения англо-германского соглашения, возможно, на основе предложений, переданных английской стороне Гессом[1873]. Считалось само собой разумеющимся, что войне будут предшествовать жесткие требования, чтобы Советский Союз присоединился к «оси» и оказал Германии «более эффективную экономическую поддержку». Из этого вытекало, что «угроза войны» использовалась «как средство давления» на Советский Союз[1874].

В то время как стратегическая разведывательная информация прямо поддерживала Сталина в его попытках предотвратить войну дипломатическими средствами, большая часть сведений военного характера поставлялась тактической разведкой. Сотни наблюдателей (полевых агентов), рассеянные по всей протяженности западной границы с немецкой стороны на ключевых железнодорожных и автодорожных узлах, тщательным образом отслеживали процесс развертывания немецких войск. Приграничная разведка сообщала о прибытии штабов крупных немецких соединений (корпус-армия), о том, что 28 мая немцы закончили сосредоточение своих войск на востоке и что общая численность армии, включая войска в Австрии, Чехословакии, Греции, Румынии и на восток от Берлина, определяется в 4,5 миллиона человек и что эта армия сосредоточилась и полностью готова к войне с СССР[1875].

Нагрузка на ключевые железнодорожные станции на территории Польши постоянно увеличивалась; отмечались строительство новых ангаров и взлетно-посадочных полос в приграничных районах, а также мероприятия по расширению и улучшению железнодорожной и автодорожной сети[1876]. В апреле Разведуправление зафиксировало непрерывно продолжающиеся массовые переброски немецких войск из Германии и Западной Европы в двух направлениях: к границе СССР и на Балканы (в Румынию и Польшу). Эти сообщения вызвали повышенный интерес Голикова, который поставил задачу информационному отделу Разведуправления 5 мая доложить, куда перебрасывались немецкие войска из Югославии[1877].

Фактически к 25 апреля 1941 года переброски немецких войск на Балканы уже прекратились, и полным ходом шли массовые переброски по плану «Барбаросса». Еще 15–16 апреля начальник оперативного отдела генштаба сухопутных войск доложил Гальдеру план переключения немецких сухопутных войск на операцию «Барбаросса» и принципы переброски войск с Балкан[1878].

Ожидания советского руководства какого-то значимого прорыва на дипломатическом фронте к концу мая не оправдались, хотя, по мнению советского военного атташе в Берлине генерала В. И. Тупикова, заключение советско-японского пакта о нейтралитете «отсрочило столкновение». Вместе с тем он отмечал постоянно продолжающуюся переброску немецких войск к советским границам как константу германской военной политики. Показательным и тревожным фактором считалось демонстративное пренебрежение Гитлера советскими интересами, главным образом на Балканах. Действия Германии, основываясь на своих источниках, он объяснял потребностью последней в контроле над экономическими ресурсами СССР. Но вывод генерал Тупиков сделал однозначный: «В германских планах сейчас ведущейся войны СССР фигурирует как очередной противник. Сроки начала столкновения – возможно, более короткие и, безусловно, в пределах текущего года»[1879].

Очень тревожной была информация из приграничных с Советским Союзом государств. Германия поощряла Румынию вновь заявить претензии на Бессарабию и обещала помочь вернуть ее в качестве компенсации за участие Румынии в войне против СССР. Донесения из этого региона указывали на укрепление немцами румынской границы и побережья Черного моря и сосредоточение войск у советской границы, сопровождавшиеся мерами по защите нефтепромыслов от воздушных налетов. В Подкарпатье сосредоточивалась стотысячная группировка венгерских войск. Не оставалось сомнений в том, насколько далеко зашла подготовка Германии к войне против Советского Союза[1880].

Информация, полученная НКГБ, содержала описание различных мер, предпринимаемых немцами и «свидетельствующих об ускоренной подготовке театра войны» на советско-венгерской границе. Высокопоставленные офицеры осматривали этот район и фотографировали советские пограничные заставы и мосты через реку Буг. Подобные сведения сопровождались информацией о систематической переброске войск к границе начиная с 27 марта. Заводы переводились на выпуск недостающей военной продукции и работали круглосуточно. Возрастало число разведывательных полетов. В одном из донесений приводились слова немецкого командира пограничной заставы, сказанные им 10 апреля: «Греция капитулировала… Скоро возьмем Югославию… Один месяц отдохнем и пойдем войной на СССР»[1881].

2 июня 1941 года Берия передал правительству сведения о военных мероприятиях немцев по всей протяженности советской границы. Они представляли собой сводку материалов, полученных от источников НКГБ из Белоруссии, Украины и Молдавии, показывающих точное расположение группировок немецких войск и дислокацию их штабов. Однако его окончательный вывод делал акцент на том, что «после взятия Крита очередной этап англо-германской войны завершится. Если Германия и начнет войну против Советского Союза, то, вероятно, это будет результатом англо-германского соглашения, которое повлечет за собой немедленное прекращение военных действий между Германией и Англией. Возможно, именно это предложение мира между Германией и Англией привез в Англию Гесс». Это, скорее всего, усилило стремление Сталина опередить англичан и добиться соглашения с немцами[1882]. Достоверные сведения с украинского участка советской границы о мощном наращивании германских сил по-прежнему расценивались как прелюдия к ультиматуму[1883]. По линии военной разведки по-прежнему «из самых достоверных немецких кругов» шел непрерывный поток сообщений о подготовке немцами «похода на Украину»[1884]. В некоторых сообщениях указывалось даже, что «удар будет нанесен одновременно с территории Польши, с моря на Одессу и с Турции на Баку»[1885].

12 июня органы советской разведки обобщили все полученные на данный момент донесения и представили их Сталину в сжатой форме. Кратко описывались интенсивные усилия немцев по осуществлению оперативного развертывания войск в районах, граничащих с СССР, устройству складов горючего и боеприпасов в приграничной зоне. Сообщалось также о посещении приграничных участков 23 офицерами высшего ранга, пристально наблюдавшими и фотографировавшими советскую сторону[1886]. Самое главное заключалось в том, что военная разведка признала необходимым уделить особое внимание продолжающемуся усилению немецких войск на территории Польши[1887]. Тем не менее этот вывод терялся на фоне других сообщений разведки, которые опять указывали на угрозу с южного и юго-западного направлений.

В ночь с 11-го на 12 июня Г. К. Жуков и С. К. Тимошенко стали настаивать на своем требовании привести войска в боевую готовность. Сталин сказал: «С Германией у нас договор о ненападении… Германия по уши увязла в войне на Западе, и я верю в то, что Гитлер не рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз – это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия… Вы что же, предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война!»[1888].

14 июня было опубликовано заявление ТАСС, отрицавшее возможность войны. Позднее Молотов дал краткое и неполное объяснение причин, побудивших Сталина сделать такое заявление: «Сообщение ТАСС нужно было как последнее средство. Если бы на лето оттянули войну, с осени было бы очень трудно ее начать. До сих пор удавалось дипломатически оттянуть войну, а когда это не удастся, никто не мог заранее сказать. А промолчать – значит вызвать нападение»[1889].

Разведывательная информация, указывающая на скорое начало военных действий, продолжала поступать в Москву. Посол СССР в Германии Деканозов не мог скрыть собственного мнения, что германское правительство «явно готовит страну к войне с Советским Союзом, привлекая внимание населения к ресурсам Украины и распространяя слухи о слабости Советского Союза, изучая при этом реакцию немецкого народа». Он также доложил о 170–180 дивизиях, большей части германской армии, противостоящих Красной армии на всей протяженности границы. С начала июня в сторону границы шел поток тяжелой артиллерии, танков и самолетов. В ночь с 12-го на 13 июня отмечалась массовая транспортировка войск и снаряжения[1890].

Немцы усиленно распространяли дезинформацию, оказавшуюся смертоносным оружием в атмосфере взаимного недоверия и подозрительности. Противоречивые слухи в Москве и Лондоне играли на руку германской стороне. В своем дневнике Геббельс с удовлетворением отмечал, что относительно Советского Союза «нам удалось вызвать огромный поток ложных слухов. Газетные домыслы окончательно запутали дело, так что уже невозможно разобраться, где правда, где ложь. Именно такая атмосфера нам и нужна»[1891]. Германская пропаганда поощряла «непрерывное распространение всяческих слухов: мир с Москвой, Сталина ждут в Берлине, в ближайшем будущем начнется наступление на саму Англию»[1892]. Апофеозом информационной войны стала провокация, организованная Геббельсом в отношении якобы написанной им статьи «Крит как образец», опубликованной в газете «Фёлькишер беобахтер» 13 июня 1941 года, тираж которой был немедленно конфискован. После окончания Второй мировой войны из дневников Геббельса выяснилось, что и конфискация «Фёлькишер беобахтер», и последовавшая затем «стычка» Гитлера с Геббельсом были провокацией, придуманной самим же нацистским министром пропаганды в целях дезинформации мирового общественного мнения[1893]. Но именно эта провокационная акция, пожалуй, нагляднее всего показывает, с каким дьявольским коварством, цинизмом и изворотливостью гитлеровцы готовили операцию «Барбаросса».

«Старшина» на основе документов, прошедших через его руки, докладывал: «В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен. Будут ли предъявлены какие-либо требования Советскому Союзу – неизвестно, и поэтому следует считаться с возможностью неожиданного удара»[1894].

Когда нарком НКГБ Меркулов 16 июня ознакомил Сталина с дальнейшими сведениями от «Старшины», указывавшими на то, что приняты уже последние меры перед нападением, Сталин вышел из себя и сказал, что это не источник, а дезинформатор. Проигнорировал Сталин и донесения Зорге[1895]. Он также полностью пренебрег сообщением, будто Розенберг уже подобрал администрацию для управления советской экономикой после оккупации советских территорий и пообещал «стереть название „Россия“ с географических карт»[1896].

Сталин все же потребовал, чтобы все разведывательные донесения были пересмотрены, так как кажутся «противоречивыми». Он «приказал подготовить более убедительную и доказательную сводку всей разведывательной информации»[1897]. 20 июня 1941 года появился документ «Календарь сообщений агентов берлинской резидентуры НКГБ СССР „Корсиканца“ и „Старшины“ о подготовке Германии к войне с СССР за период с 6 сентября 1940 года по 16 июня 1941 года». Он попал в руки Меркулова через несколько часов после нападения немцев. В итоге документ был возвращен начальнику немецкого отдела управления внешней разведки и отправлен в архив. В Разведуправлении в конце июня также подготовили «Перечень донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР (январь – июнь 1941 года)», но этот документ, очевидно, также не докладывался руководству в связи с тем, что события опередили его – началась война.

Сталин отказывался воспринимать сообщения, подвергавшие сомнению проводимую им политику в течение двух предшествующих лет. Конечно, многие документы составлялись с учетом мнения наверху, и разведчикам приходилось искать способы не слишком отклоняться от истины и исполнить свой долг, все же предупредив об опасности. Вера Сталина в провокации англичан, с одной стороны, и в ультиматум немцев, который должен предшествовать нападению, с другой, оставалась незыблемой.

Несмотря на чистки, нанесшие большой ущерб советской разведке, она оставалась весьма эффективной и получала ценные разведывательные сведения. Однако информация, докладываемая руководству, предварительно анализировалась с учетом «мнения наверху», что приводило к тенденциозному пониманию материала. В итоге в массе разведывательных сведений было достаточно двусмысленных фактов, что убеждало Сталина, будто нападение Германии может быть отсрочено или по крайней мере начнется в тот момент, который он сам выберет, если правильно разыграет дипломатические карты. Сообщения разведки указывали на возможность раскола между Гитлером и военными: Гитлер надеялся добиться своих целей путем переговоров, а вермахт хотел войны[1898]. Это усиливало уверенность Сталина в том, что объявить всеобщую мобилизацию и начать развертывание войск на границе равносильно началу военных действий. Сталин находился в плену своих иллюзий, постоянно находя рациональные на вид оправдания своим поступкам.

То, что страна не сумела должным образом подготовиться к нападению нацистской Германии, является безусловной ошибкой советского руководства. Объективности ради необходимо отметить, что даже с позиций нашего времени, зная все то, что произошло, достаточно трудно выбрать верный альтернативный вариант, который должно было выбрать советское правительство. Скорее всего, это могло бы быть решение без объявления всеобщей мобилизации привести части прикрытия госграницы в полную боевую готовность с выводом их в районы сбора и сосредоточения с одновременным выдвижением войск второго стратегического эшелона из глубины. Кстати, те командиры, которые так и поступили (например, командующий 5-й армией КОВО генерал М. И. Потапов[1899]), смогли сохранить свои войска и оказать организованное сопротивление агрессору. Если были бы приняты упреждающие меры, последствия нападения можно было бы в лучшем случае смягчить, но не предотвратить. И, конечно, не могло идти речи не только о каком-то превентивном ударе, но и даже о развертывании дополнительных сил вдоль границы. Маршал Жуков впоследствии спорил с маршалом Василевским, который утверждал, будто Сталин совершил ошибку, не развернув все силы прикрытия и второй эшелон на границе. Г. К. Жуков считал, что «точка зрения Василевского не вполне соответствует действительности. Я уверен, что Советский Союз был бы разбит в самом начале, если бы мы развернули все наши силы на границах накануне войны, а немецкие войска смогли бы выполнить свой план, окружить и уничтожить их на границе… Тогда гитлеровские войска смогли бы ускорить свою кампанию, а Москва и Ленинград пали бы в 1941 году»[1900].

С другой стороны, Василевский совершенно прав, когда утверждает, что если бы Сталин своевременно принял решение о приведении войск в состояние полной боеготовности, то «уже в первые дни войны были бы нанесены противнику такие потери, которые не позволили бы ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место»[1901].

Жуков тем не менее вынес весьма мягкий вердикт по поводу проводимой Сталиным линии. Возлагая на него вину, он все же считал: «Нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов, во всем противоборстве сил, противопоставлении множества мнений, сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент»[1902]. Над Сталиным «тяготела опасность войны с фашистской Германией, и все его помыслы и действия были пронизаны одним желанием – избежать войны или оттянуть сроки ее начала и уверенностью в том, что это ему удастся… В этих сложных условиях стремление избежать войны превратилось у И. В. Сталина в убежденность, что ему удастся ликвидировать опасность войны мирным путем. Надеясь на свою „мудрость“, он перемудрил себя и не разобрался в коварной тактике и планах Гитлера»[1903].

Таким образом, задолго до июня 1941 года советская разведка информировала руководство страны о подготовке Германии к войне с СССР, называла примерные сроки нападения и даты начала войны. Свой профессиональный и патриотический долг разведка выполнила. Поступавшие весной и летом 1941 года разведывательные данные позволяли правильно оценить военно-стратегическую обстановку и недвусмысленные военные приготовления Германии.

Советской разведке не удалось добыть документов германского Верховного командования о намерениях Германии на Востоке. Разведка имела источники в окружении военно-политического руководства Германии, но не имела доступа к документам германского командования. Поэтому получаемая информация во многом строилась на слухах и отражала колебания в германском руководстве по вопросу об отношениях с СССР[1904]. Все это также затрудняло советскому руководству возможность дать правильную оценку обстановки.

Информация о военных приготовлениях вероятного противника, докладываемая руководству страны в разобщенном виде, не создавала убедительной целостной картины происходящих событий, не отвечала своевременно на главный вопрос: с какой целью эти приготовления осуществляются, принято ли правящими кругами Германии политическое решение о нападении, когда следует ожидать агрессии, каковы будут стратегические и тактические цели ведения противником военных действий[1905].

Источники разведывательной информации политическим-руководством СССР брались под сомнение. Стремление избежать или отсрочить войну в связи с неготовностью армии привело Сталина к особому отношению к той информации, которая вскрывала подготовку Германии к агрессии против СССР. И все же основной поток разведывательных данных говорил об интенсивной подготовке Германии к войне против СССР.

Советская разведка добыла максимально возможный объем информации. Но в условиях целенаправленной дезинформации и высокоэффективных мер по сохранению секретности, проводимых немецкими спецслужбами, эта информация оказалась слишком противоречивой[1906]. Слабость аналитического аппарата спецслужб в Москве не позволила отфильтровать немецкую дезинформацию, что в итоге дезориентировало советское руководство, не позволив ему вовремя предугадать истинную направленность приготовлений Германии.

Стратегическое развертывание Вооруженных сил

Вопрос о стратегическом развертывании Вооруженных сил СССР перед войной – один из важнейших в плане подготовки к отражению агрессии нацистской Германии. Он тесно связан с целым комплексом проблем, и прежде всего с оценкой обоснованности внешнеполитических и военно-стратегических решений политического руководства и высшего командования страны. До сих пор многие историки и исследователи пытаются решить проблему, насколько предпринимаемые действия советских лидеров соответствовали реальной обстановке и не в них ли заключается одна из основных причин трагедии начального периода войны.

В наши дни окончательно решен вопрос «внезапности» нападения Германии на СССР в тех конкретных исторических условиях. Высшее политическое и военное руководство СССР к войне готовилось, ее ждали. Вместе с тем по-новому встают вопросы, касающиеся степени готовности нашей страны и Красной армии к войне, правильности конкретных шагов советского руководства в формировании этой готовности и его ответственности за тяжелые поражения первых месяцев войны.

С лета 1940 года советские лидеры располагали сведениями о прямой подготовке Германии к войне против СССР. С начала 1941 года появились данные о формировании вероятным противником трех армейских групп, имеющих целью нанесение удара в направлении на Ленинград, Москву, Киев, и о переброске до 66 дивизий к советской границе. К 20 апреля группировка войск вермахта, согласно поступавшей разведывательной информации, увеличилась до 90 дивизий. Разведка также докладывала о силах и средствах союзников Германии, сосредоточившихся вдоль западной границы СССР[1907].

В этих условиях советское командование спланировало и осуществляло комплекс мероприятий по подготовке Вооруженных сил к отражению усиливавшейся с каждым днем угрозы вторжения вероятного противника. С января по июнь 1941 года стратегическое развертывание Красной армии проходило в три этапа.

Первый этап (январь – март) – решения по реорганизации и модернизации Вооруженных сил; принятие под давлением высшего военного руководства постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 8 марта 1941 года о призыве на большие учебные сборы военнослужащих запаса. Были приняты меры по реорганизации войск ПВО, бронетанковых войск, формированию механизированных корпусов, ускоренному оборудованию ТВД. Промышленность получила заказы на новое вооружение, в частности на производство танков KB и Т-34. Однако эти меры не коснулись войск второго стратегического эшелона. Требование Сталина «не давать немцам повода» для обострения отношений неукоснительно соблюдалось.

Второй этап (апрель – начало июня) – скрытое отмобилизование и выдвижение армий второго стратегического эшелона в районы оперативного предназначения. В апреле с Дальнего Востока на Запад были переброшены три корпуса; с 13 мая началось выдвижение четырех армий второго эшелона (19, 16, 22 и 21-й) в Западный и Киевский ОВО. Готовилось выдвижение управлений еще четырех армий, в составе которых было 28 дивизий.

На третьем этапе (начало июня – 22 июня 1941 года) в соответствии с принятыми решениями началось выдвижение вторых эшелонов (резервов) западных приграничных военных округов. Принимались меры по повышению боевой готовности войск армий прикрытия.

В феврале – марте 1941 года дальнейшее развитие получила крупнейшая программа по развертыванию Красной армии со всеми ее структурными элементами. Реорганизация и организационное укрепление Вооруженных сил требовали величайшего напряжения и колоссальной работы штабов и войск. Особенно резко возросло количество мобилизационных мероприятий в Западном и Киевском особых военных округах.

Одновременно переводились на новые штаты все бронетанковые войска, воздушно-десантные бригады, инженерные, части, а с апреля 1941 года – стрелковые дивизии. В соответствии с оперативными планами осуществлялись их перегруппировка и передислокация.

Однако развертывание и доукомплектование новых соединений (на базе боеспособных и слаженных) проводилось с большими просчетами и ошибками. Новые соединения развертывались в более крупные, но не доведенные до штатной численности формирования. В результате снижалась боеспособность прежних соединений.

Так, в частности, получилось с танковыми (механизированными) бригадами и механизированными дивизиями, на базе которых формировались механизированные корпуса. Одновременное развертывание и формирование большого количества этих корпусов в короткие сроки привели не к повышению, а к снижению боеспособности бронетанковых сил Красной армии.

Действия высшего военно-политического руководства страны в последние перед войной месяцы не отличались решительностью и определенностью. С одной стороны, было признано, что противник ведет непосредственную подготовку к войне, с другой – основные мероприятия по развертыванию планировалось завершить только в 1942 года. С поступлением новых разведывательных данных в апреле – мае 1941 года мероприятия по оперативному и мобилизационному развертыванию войск приобрели более широкий и конкретный характер.

В середине мая генералами А. М. Василевским и Н. Ф. Ватутиным была разработана записка, в которой указывалось, что германские войска могут упредить Красную армию в стратегическом развертывании. Чтобы не дать таких преимуществ противнику, предлагалось провести скрытую мобилизацию под видом учебных сборов запаса, под видом учебных сборов и тыловых учений развернуть тыл и госпитальную базу и придвинуть войска к границе. Первым предусматривалось перебросить на Запад резерв Главного Командования, так как на его выдвижение и развертывание требовалось значительно больше времени, чем для войск первого стратегического эшелона. Затем должны были начать выдвижение дивизии, расположенные в глубине приграничных военных округов[1908].

Развертывание армии и флота потребовало увеличения численности командного, политического и инженерно-технического состава. В апреле – мае 1941 года командование приняло решение по представленной записке и с согласия правительства проводить скрытное отмобилизование военнообязанных запаса под прикрытием «больших учебных сборов». Ставилась задача усилить войсковые части и соединения в 14 военных округах. Всего на «учебные сборы» до объявления войны было призвано свыше 802 тыс. человек, что составляло 24 % приписного личного состава по мобилизационному плану МП-41[1909].

Учитывая взрывоопасную обстановку, Сталин одобрил предложение Наркомата обороны о досрочном выпуске курсантов училищ. По приказу наркома обороны СССР № 0170 от 13 мая молодые командиры и политработники направлялись в войска.

Эти мероприятия позволили усилить половину всех стрелковых дивизий (99 из 198), предназначенных в основном для действий на Западе. При этом состав стрелковых дивизий приграничных округов при штатной численности 14483 чел. был доведен: 21 дивизии – до 14 тыс. чел., 72 дивизий – до 12 тыс. чел. и шести стрелковых дивизий – до 11 тыс. чел.

Одновременно пополнились части и соединения других родов войск и видов Вооруженных сил. Приписной состав саперных батальонов стрелковых корпусов и дивизий (около 28,5 тыс. человек) был переброшен в составе батальонов к границе на оборонительные работы. Одновременно было поставлено из народного хозяйства в армию 26 620 лошадей. Вместе с тем работа по повышению мобилизационной готовности приграничных округов не носила последовательного характера. В частности, соединения и части не укомплектовывались до штатной численности автомобилями, тракторами и лошадьми. Их полная готовность к боевым действиям снижалась и определялась временем поступления техники из народного хозяйства уже после начала войны.

В соответствии с рекомендациями Генштаба было принято важное решение на выдвижение войск второго стратегического эшелона армий резерва ГК. Эти действия явились началом стратегического выдвижения и развертывания группировок войск на театре военных действий.

26 апреля Генштаб отдал предварительное распоряжение Военным советам Забайкальского и Дальневосточного военных округов быть готовыми к отправке на Запад 5-го механизированного, двух (32-го и 31-го) стрелковых корпусов (в общей сложности девять дивизий) и двух (211-й и 212-й) воздушно-десантных бригад[1910].

После 15 мая 1941 года приграничные военные округа – Ленинградский, Прибалтийский, Одесский, Киевский и Западный – получили директивы наркома обороны о подготовке планов обороны и прикрытия границы. Им предлагалось срочно разработать и от 25-го до 30 мая представить в Наркомат обороны и Генштаб планы обороны госграницы и противовоздушной обороны с целью:

«1. Не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа.

2. Упорной обороной созданных укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа.

3. Противовоздушной обороной и действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточение войск.

4. Всеми видами разведки округа своевременно определить характер сосредоточения и группировку войск противника.

5. Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным железнодорожным узлам, мостам, переправам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника.

6. Не допустить сбрасывания и высадки на территории округа воздушных десантников и диверсионных групп противника.

Оборону государственной границы организовать, руководствуясь следующими основными указаниями:

1. В основу обороны положить упорную оборону укрепленных районов и созданных по линии госграницы полевых укреплений с использованием всех сил и возможностей для дальнейшего развития их. Обороне придать характер активных действий. Всякие попытки противника к прорыву обороны немедленно ликвидировать контратаками корпусных и армейских резервов.

2. Особое внимание уделить противотанковой обороне. В случае прорыва фронта обороны крупными мотомехчастями противника борьбу с ними и ликвидацию прорыва осуществить непосредственным распоряжением Командования округа, для чего массированно использовать большую часть противотанковых артиллерийских бригад, механизированных корпусов и авиацию. Задача противотанковых бригад – на подготовленных рубежах встретить танки мощным, артиллерийским огнем и совместно с авиацией задержать их продвижение до подхода и контрудара наших мотомехкорпусов. Задача мехкорпусов – развертываясь под прикрытием противотанковых бригад, мощными фланговыми и концентрическими ударами совместно с авиацией нанести окончательное поражение мехчастям противника и ликвидировать прорыв»[1911].

С 13-го по 22 мая поступили распоряжения Генерального штаба о начале выдвижения к западной границе трех армий (22, 21 и 16-й) из Уральского, Приволжского и Забайкальского военных округов. 22-я армия (62-й и 51-й стрелковые корпуса – шесть дивизий) выдвигалась в район Идрица, Себеж, Витебск со сроком окончания сосредоточения 1–3 июля. 21-я армия (66, 63, 45, 30, 33-й стрелковые корпуса – 14 дивизий) сосредоточивалась в район Чернигов, Гомель, Конотоп 17 июня – 2 июля. 16-я армия (12 дивизий) перебрасывалась 22 мая – 1 июня в район Проскуров, Хмельники. Переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения в районах, намечаемых оперативными планами, с 1 июня по 10 июля 1941 года.

Наряду с этим был разработан график переброски из Северо-Кавказского военного округа в район Черкассы, Белая Церковь 19-й армии (34-й, 67-й стрелковые, 25-й механизированный корпуса) со сроками сосредоточения к 10 июня[1912]. Харьковский военный округ получил задачу выдвинуть к 13 июня 25-й стрелковый корпус в район Лубны в оперативное подчинение командующего 19-й армией. В Одесский округ для обороны Крыма в период с 19-го по 23 мая передислоцировались из Северо-Кавказского округа управление 9-го стрелкового корпуса и 106-я стрелковая дивизия из Киевского особого военного округа.

Общий объем перевозок войсковых соединений составлял 939 железнодорожных эшелонов. Растянутость выдвижения войск и поздние сроки сосредоточения определялись мерами маскировки и сохранением режима работы железных дорог по мирному времени. К началу войны из 77 перебрасываемых дивизий успели сосредоточить в новых районах только девять дивизий, а остальные соединения либо находились в пути, либо готовились к погрузке в железнодорожные эшелоны[1913]. Перебрасываемым соединениям предписывалось иметь только часть запаса боеприпасов, горючего, продовольствия, предусмотренного мобилизационными и оперативными планами.

Директива от 13 мая приказывала передислоцировать соединения из Московского, Волжского, Сибирского, Архангельского, Орловского и Дальневосточного военных округов для формирования трех дополнительных армий (20-й, 24-й и 28-й). Хотя основная масса 20-й армии, в первую очередь из Орловского военного округа, начала сосредоточение к западу от Москвы, остальные армии к 22 июня еще не начинали передислокацию. Первоначально эти армии предназначались для использования в качестве стратегического резерва – но с началом военных действий они стали ядром Резервного фронта под командованием маршала С. М. Буденного. Всего из внутренних округов в соответствии с планом стратегического развертывания началось выдвижение 28 дивизий, девяти управлений корпусов и четырех армейских управлений.

Большинство соединений в резервных армиях были неполной численности. До 80 % дивизий имели сокращенный штат мирного времени, и только с началом войны они стали получать личный состав и дополнительное вооружение, снаряжение и транспорт. В конечном итоге большинство дивизий было доведено до 60 % штатной численности, но в них по-прежнему не хватало многих видов оружия и особенно транспортных средств, необходимых для перевозки войск и материальных средств.

Серьезные недоработки в планировании и неэффективность работы органов тыла не позволили обеспечить выдвигаемые войска требуемым вооружением и необходимым военным имуществом. Особенно серьезным был провал в системе мобилизации транспорта. Реквизиция для военных нужд гражданских грузовиков и тракторов осуществлялась с огромными трудностями. Вследствие этого соединения и части вынуждены были передвигаться в районы сбора с помощью тех средств, какими могли воспользоваться, – обычно по железной дороге или пешим порядком. Они не могли взять с собой тяжелое вооружение, артиллерию, горючее, боеприпасы и даже необходимый объем продовольствия. Особенно тяжело это сказалось на дивизиях, выдвигавшихся из внутренних военных округов. Большинству пришлось оставить на месте снаряжение и запасы, которые к ним позже так и не прибыли.

Невозможность довести дивизии до штатов военного времени была вызвана нехваткой снаряжения в военных округах и неверной оценкой Генштабом и округами возможностей железнодорожного транспорта.

Советское командование, осуществляя выдвижение войск в районы оперативного предназначения дивизий из внутренних военных округов без укомплектования их положенным по штату транспортом, допускало грубую ошибку. Генеральный штаб в условиях реальной угрозы войны неправильно полагал, что недостающие по плану личный состав, боеприпасы, средства МТО, транспорт могут быть своевременно доставлены в новые места сосредоточения дивизий, которые выдвигались туда «походом» и брали с собой только полностью возимые запасы огнеприпасов и горюче-смазочных материалов[1914]. В складывающихся условиях следовало проводить перевозку на театры военных действий только укомплектованных, обученных соединений, имеющих войсковые запасы горючего, продовольствия и боеприпасов.

Это было тем более необходимо, что был определен совершенно нереальный порядок отмобилизования дивизий в новых районах. К 5 июня 1941 года оставленные в пунктах постоянной дислокации мобилизационные ячейки должны были составить план приема лошадей, обоза и механизированного транспорта и предъявить заявки на их перевозку в новые районы. Генеральный штаб раньше этого времени уже располагал фактическими данными о завершающемся сосредоточении войск противника.

Конечно, перед Главным Командованием Вооруженных сил стояла сложнейшая проблема. С одной стороны, им предпринимались попытки призвать часть транспорта из народного хозяйства, что нельзя было полностью скрыть, с другой – советское правительство не хотело давать Германии повода к обострению отношений и тем самым спровоцировать войну. Решение вопроса усложнялось также и тем, что изъятие транспорта из народного хозяйства ставило под угрозу проведение уборочной кампании.

16 мая 1941 года с большим запозданием приграничные военные округа получили указания ускорить строительство укрепленных районов на новой государственной границе. В это же время Генеральный штаб в целях сокращения сроков боеготовности частей прикрытия и отрядов, выделяемых для поддержки погранвойск, разрешил провести ряд мероприятий, в частности, касающихся готовности боеприпасов и материальных средств к немедленной выдачи войскам по боевой тревоге[1915].

27 мая в целях повышения боевой готовности штабов к управлению войсками командующие западными приграничными округами получили приказ наркома обороны немедленно приступить к строительству командных пунктов фронтов и завершить его к 30 июля.

Войскам ПВО страны предписывалось закончить к 15 июля 1941 года оборудование командных пунктов и артиллерийских позиций. 5 июня была проведена проверка оперативной готовности на Черноморском флоте.

С поступлением разведывательных данных о непосредственных сроках нападения нацистской Германии военно-политическое руководство страны разрешило сосредоточить соединения второго оперативного эшелона западных приграничных военных округов в районах, предписанных планами прикрытия.

Директивой начальника Генерального штаба западным приграничным округам предписывалось с 12-го по 15 июня скрытно вывести дивизии, расположенные в глубине, ближе к государственной границе. Так, в директиве Военному совету КОВО указывалось: «Для повышения боевой готовности войск округа к 1 июля 1941 года все глубинные дивизии и управления корпусов с корпусными частями перевести ближе к госгранице в новые лагеря…»[1916]. Время с 10-го по 15 июня являлось тем последним критическим рубежом, когда советские войска приграничных округов в случае принятия решения успевали перейти в состояние полной готовности с развертыванием соединений на театре военных действий.

Выдвижение сильно осложнялось из-за недостатка транспортных средств. В связи с этим к началу войны во всех приграничных округах и новых районах успели сосредоточиться лишь четыре дивизии, а 28 дивизий война застала в движении[1917].

Войскам Киевского ОВО (как и другим округам) ставилась сугубо оборонительная задача по организации в приграничной полосе округа четырех районов прикрытия:

«1. Район прикрытия № 1. Начальник района прикрытия – командующий 5-й армией… Задача – оборонять госграницу на фронте иск[лючая] Влодава, Устмилуг, Крыстынополь, не допустив вторжения противника на нашу территорию…

2. Район прикрытия № 2. Начальник района прикрытия – командующий 6-й армией… Задача – оборонять госграницу на фронте иск[лючая] Крыстынополь, Махнов, Сенява, Радымно, не допустив прорыва противника на нашу территорию…

3. Район прикрытия № 3. Начальник района прикрытия – командующий 26-й армией… Задача – оборонять госграницу на фронте иск[лючая] Радымно, Перемышль иск[лючая] Лютовиска, не допустив вторжения противника на нашу территорию.

4. Район прикрытия № 4. Начальник района прикрытия – командующий 12-й армией… Задача – оборонять госграницу на фронте Лютовиска, Ужок, Ворохта, Волчинец, Липканы, не допустив вторжения противника на нашу территорию…»[1918].

Но этим новые, сугубо оборонительные задачи не исчерпывались. Войскам Киевского ОВО приказывалось: «Обрекогносцировать и подготовить тыловые оборонительные рубежи на всю глубину обороны до р. Днепр включительно. Разработать план приведения в боевую готовность Коростеньского, Новгород-Волынского, Летичевского и Киевского укрепленных районов, а также всех укрепрайонов строительства 1939 года. На случай вынужденного отхода разработать план создания противотанковых заграждений на всю глубину и план минирования мостов, железнодорожных узлов и пунктов возможного сосредоточения противника (войск, штабов, госпиталей и т. д.)»[1919].

В директиве нет и речи о подготовке или нанесении упреждающего удара. Разрешалось только «при благоприятных условиях быть готовым, по указанию Главного Командования, нанести стремительные удары для разгрома группировок противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей». Лишь авиации ставилась задача «разрушением железнодорожных мостов, узлов Катовице, Кельце, Ченстохов, Краков, а также действиям по группировкам противника нарушить и задержать сосредоточение и развертывание его войск», в то время как войска 5, 6, 12, 26-й армий Киевского ОВО организовывали бы оборонительные рубежи от западной границы и вплоть до Днепра[1920].

В конце весны – начале лета 1941 года обстановка складывалась серьезнейшая: Германия завершала последние приготовления по плану «Барбаросса». В то же время нарком обороны СССР и начальник Генштаба РККА, с одной стороны, выдвигали к западной границе СССР крупные воинские соединения из восточных районов страны и перегруппировывали силы приграничных округов. Однако при этом советское командование не готовилось в случае необходимости упредить противника и тем самым ставило свои войска под его первый удар. С другой стороны, предписания по принятию мер по оборудованию оборонительных рубежей в тылу в силу недостатка времени и средств практически не могли быть выполнены.

Стратегическое развертывание вермахта и непосредственное выдвижение германских войск с 10 июня к советским границам привели к кардинальному изменению обстановки на западе СССР. С военной точки зрения являлось недопустимым дальнейшее промедление в выполнении мероприятий по приведению Вооруженных сил в полную боевую готовность.

Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков находились в весьма трудном положении. Несмотря на то, что они стремились проводить мероприятия по стратегическому развертыванию, адекватному действиям противника, эти действия вступали в противоречие с мнением Сталина.

Не давая согласия на приведение войск приграничных округов в полную боевую готовность, Сталин часто подчеркивал, что этот шаг может быть использован нацистским руководством как предлог для войны. К сожалению, у военного руководства не хватило смелости и настойчивости отстоять свои взгляды. Когда 10 июня Жукову пограничники доложили, что части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье, он сразу же издал жесткую директиву, приказывавшую отменить этот приказ и доложить ему, «кто конкретно дал такое самочинное распоряжение», которое «может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями»[1921].

12 июня командование приграничных военных округов под видом учений и изменения дислокации летних лагерей приступило к скрытому развертыванию войск вторых эшелонов округов в соответствии с планами обороны государственной границы[1922]. К 15 июня более половины дивизий, составлявших второй эшелон и резерв западных военных округов, были приведены в движение. Всего к началу войны осуществляли выдвижение из резерва приграничных округов около 32 дивизий. Эти мероприятия проводились с особой осторожностью и соблюдением мер маскировки. Нарком обороны, Генеральный штаб и командующие военными приграничными округами были предупреждены Сталиным о личной ответственности за последствия, которые могут возникнуть из-за неосторожных действий наших войск.

Соблюдая меры предосторожности в условиях нарастающей военной угрозы, военное руководство продолжало с запозданием проводить мероприятия по стратегическому развертыванию. С 15 июня в приграничные округа начали прибывать дополнительные соединения: 16-й армии – в КОВО, пять дивизий 22-й армии – в ЗапОВО. Но к 22 июня смогла прибыть только примерно половина запланированных сил и средств: пять дивизий (две стрелковых, две танковых, одна моторизованная), две воздушно-десантные бригады, два отдельных полка. В изданном 19 июня приказе наркома обороны Тимошенко предписывалось замаскировать аэродромы, воинские части и другие военные объекты[1923]. В тот же день начальник Генерального штаба от имени наркома отдал распоряжение округам о выделении фронтовых управлений и выводе их к 22–23 июня на командные пункты, а нарком ВМФ Кузнецов приказал привести флоты и флотилии в оперативную готовность № 2[1924].

Некоторые командиры и командующие на свой страх и риск предпринимали меры по повышению боеготовности войск. Так, командующий Прибалтийским Особым военным округом Ф. И. Кузнецов 15 июня своим приказом потребовал максимально повысить боеготовность частей и соединений, рассредоточить авиацию. Через три дня Военный совет округа отдал распоряжение «о приведении в готовность театра военных действий»[1925]. Начальник противовоздушной обороны округа получил приказ к исходу 20 июня привести в полную боевую готовность подчиненные ему войска. 18 июня были подняты по тревоге и приведены в полную боевую готовность штабы армий, корпусов и дивизий, к утру следующего дня их узлы связи развернулись на полевых пунктах управления[1926]. Дивизии, в том числе танковые и моторизованные, расположенные в глубине территории округа и приграничной зоне, еще в ночь на 19 июня начали выдвижение на запад.

С 14-го по 19 июня командование приграничных округов получило указания к 22–23 июня вывести фронтовые (армейские) управления на полевые пункты. Так, в телеграмме начальника Генерального штаба от 19 июня командующему войсками КОВО указывалось: «Народный комиссар обороны приказал: к 22.06.1941 управлению выйти в Тернополь, оставив в Киеве подчиненное вам управление округа… Выделение и переброску управления фронта сохранить в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа»[1927]. 16 июня ЦК ВКП(б) и СНК СССР принимает запоздалое постановление «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов».

Одновременно принимаются меры по повышению боевой готовности Военно-морского флота. 19 июня флоты и флотилии получили приказ перейти в оперативную готовность № 2. 20 июня 1941 года командующие Ленинградским, Прибалтийским особым и Одесским военными округами получили указание в двухдневный срок отработать вопросы взаимодействия с флотами в соответствии с планом прикрытия. В тот же день Главный военный совет флота, учитывая непосредственную опасность войны, потребовал от военных советов флотов, политорганов, партийных организаций усилить политическую работу в духе постоянной готовности вступить в бой с врагом.

В соответствии с поставленными задачами Северный флот должен был уничтожить флот противника в Баренцевом и Белом морях и вести крейсерские операции подводных лодок у западного побережья Норвегии и в проливе Скагеррак. Балтийскому флоту предстояло уничтожить боевые флоты Финляндии и Швеции (при выступлении последней против СССР), прервать морские коммуникации этих стран в Балтийском море и Ботническом заливе, во взаимодействии с авиацией Красной армии нанести поражение германскому флоту при его попытке пройти в Финский залив. Основной задачей Черноморского флота являлось обеспечение господства на Черном море, а в случае вступления Румынии в войну против Советского Союза уничтожить ее флот и блокировать ее побережье. Флотам предписывалось оказывать содействие сухопутным войскам, вести борьбу с высадкой морских десантов и действиями флота противника у своего побережья и островов.

Приказом наркома обороны СССР от 19 июня предписывалось провести маскировку аэродромов, воинских частей и важных военных объектов западных округов; к 1 июля произвести маскировку складов, мастерских, парков[1928].

21 июня было принято решение об образовании Южного фронта. В состав фронта включались войска 9-й и 18-й армий. Управление 18-й армии выделял Харьковский военный округ. Армии второго стратегического эшелона, выдвигающиеся из глубины страны на рубеж Западная Двина, Днепр, объединялись в группу армий резерва Главного Командования (19, 20, 21 и 22-я армии). Одновременно генералу армии Г. К. Жукову поручалось общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, а генералу армии К. А. Мерецкову – Северным фронтом с выездом на места.

Некоторые мероприятия по развертыванию и повышению боевой готовности проводились в войсках по личной инициативе командиров и начальников штабов частей и соединений. Они включали выдачу боеприпасов, отмену отпусков личному составу, строительство командных пунктов соединений[1929]. В Одесском военном округе вооружение, боевая техника и имущество неприкосновенного запаса приводилось в состояние, готовое к немедленному действию. Штабы округов отдали указания командирам соединений и частей по отработке «Плана-инструкции по подъему войск по боевой тревоге». В Киевском особом военном округе было принято решение переместить запасы дизельного топлива в тыловые районы округа и поднять уровень боевой готовности войск второго эшелона к уровню боеготовности войск прикрытия.

Командующий Прибалтийским особым военным округом в приказе от 15 июня 1941 года требовал выполнения мероприятий по рассредоточению авиации, максимальному повышению боевой готовности частей и соединений.

К сожалению, эти важные и неотложные мероприятия по ряду причин к началу войны осуществить полностью не удалось. Они не носили общего характера, проводились с большим опозданием и потому не были доведены до конца; во многом сказался и так называемый человеческий фактор, то есть низкий уровень исполнительной дисциплины. Здесь вполне уместно процитировать выдержку из приказа войскам Прибалтийского Особого военного округа № 0052 от 15 июня 1941 года по обеспечению боевой готовности войск округа: «Указанные ошибки в действиях командиров частей и соединений показывают, что немалое количество командиров живет и работает старыми порочными методами, совершенно не понимая современной международной обстановки, не понимая главного, что именно сегодня, как никогда, мы должны быть в полной боевой готовности. Этого многие командиры не понимают. Но это надо всем твердо и ясно понять, ибо в любую минуту мы должны быть готовы к выполнению любой боевой задачи»[1930].

Кроме того, недостатки оперативного и мобилизационного планирования не позволили достигнуть главной цели проводимых мероприятий – своевременно привести в полную боевую готовность первый эшелон приграничных военных округов, осуществить их оперативное развертывание согласно планам прикрытия. Задерживала приведение войск в полную боевую готовность и боязнь спровоцировать преждевременное выступление немецких войск.

11 июня командующие приграничными округами получили указание «полосу предполья без особого на то приказания полевыми и УР-овскими частями не занимать». 12 июня нарком обороны приказал запретить полеты нашей авиации в приграничной полосе 10 км от госграницы»[1931].

В последние часы, когда вермахт уже был приведен в готовность к началу широкомасштабного наступления, советское высшее руководство продолжало настаивать на том, чтобы не давать никакого повода для войны, ставя тем самым наши войска в крайне неблагоприятное положение. В результате войска армий прикрытия оказались своевременно не готовы отразить мощные удары противника, несмотря на то, что для этого они имели все возможности.

Наступил последний предвоенный день. С поступлением из разных источников прямых данных о неизбежном нападении на нашу страну нарком обороны и начальник Генерального штаба вечером 21 июня предложили Сталину направить в округа директиву о приведении войск в полную боевую готовность и получили от него указание подготовить проект соответствующей директивы.

Однако эта директива была отправлена в приграничные округа лишь в 23:30 21 июня. В директиве предписывалось проведение только части мероприятий по приведению войск в полную боевую готовность, которые определялись оперативными и мобилизационными планами. Командующие войсками округов получили указание принять меры, чтобы в течение ночи на 22 июня были скрытно заняты подготовленные рубежи обороны, позиции в укрепленных районах на государственной границе. Все части, в том числе и ПВО, должны были быть приведены в полную боевую готовность; предусматривались меры по их рассредоточению и маскировке; готовилось затемнение городов и важных объектов. При этом в директиве содержалось требование не поддаваться ни на какие провокационные действия, которые могли бы вызвать крупные осложнения. На передачу директивы в войска ушло несколько часов. Многие соединения и части не успели получить необходимых распоряжений и поэтому не заняли рубежи обороны.

Директива, по существу, не давала разрешения на ввод в действие плана прикрытия в полном объеме. Половинчатые меры вызвали новые запросы в Москву, в то время как до начала войны оставались уже считанные минуты.

Просчет во времени усугубил имевшиеся недостатки в боеготовности Красной армии и тем самым резко увеличил объективно существовавшие преимущества нападавшей стороны. Времени, которым располагали войска округа для приведения в полную боевую готовность, оказалось явно недостаточно. На оповещение войск для приведения их в боевую готовность вместо 25–30 минут ушло в среднем 2 часа 30 минут. Вместо сигнала «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года» объединения и соединения получили зашифрованную директиву с ограничениями по вводу плана прикрытия.

В этих условиях даже соединения и части первого эшелона армий прикрытия, имевшие постоянную боевую готовность в пределах 6–9 часов (2–3 часа – на подъем по тревоге и сбор, 4–6 часов – на выдвижение и организацию обороны), не получили необходимого для этого времени. В их распоряжении оказалось не более 30 минут, а некоторые соединения вообще не получили сигнал оповещения. Сказались также слабая оперативная подготовка и слаженность в работе органов управления. Задержка, а в ряде случаев и срыв передачи команды были обусловлены и тем, что противнику удалось в значительной степени нарушить проводную связь с войсками в приграничных районах. В результате штабы округов и армий не имели возможности быстро передать свои распоряжения. Поэтому для многих частей сигналом боевой тревоги явилось начало вторжения противника на территорию СССР. Хотя необходимо отметить, что накануне войны предусматривались меры и на этот случай: «Донесение посылать одновременно по радио, телефону, телеграфу, самолетом и делегатом на автомашине, имея целью в кратчайший срок информировать Военный совет округа. Помни, что противник примет все меры, чтобы дезорганизовать связь и не дать возможности донести о нападении»[1932].

В результате запоздалого принятия решения обстановка для оперативного развертывания войск приграничных округов стала крайне сложной.

В Ленинградском военном округе (командующий генерал-лейтенант М. М. Попов, член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Клементьев, начальник штаба генерал-майор Д. Е. Никишев) все войска прикрытия находились в пунктах постоянной дислокации и в лагерях; 1-я танковая дивизия перевозилась из района Пскова в район Алакурти. 11-я стрелковая дивизия начала передислокацию в состав 8-й армии Прибалтийского военного округа, 52-я стрелковая дивизия выдвигалась на мурманское, а 104-я стрелковая дивизия на кандалакшское направление.

Активные боевые действия на границе с Финляндией начались только 29 июня, поэтому войска округа были в основном развернуты в соответствии с планом прикрытия.

Вместе с тем даже в этих условиях группировка войск начала создаваться с запозданием на трое суток, так как имелось распоряжение Главного Командования не проводить мероприятия по развертыванию, чтобы не давать финнам повода для провокации. Явным просчетом Генерального штаба явилось также недостаточное прикрытие петрозаводского направления. Войска 23-й армии на Карельском перешейке заняли крайне невыгодный рубеж на государственной границе. Наиболее целесообразным рубежом для организации обороны, как показали последующие события, был рубеж в 15–30 км от границы.

В составе округа имелось три стрелковых и два механизированных корпуса: 15 стрелковых, четыре танковые и две моторизованные дивизии, одна стрелковая бригада (табл. 35).

В Прибалтийском особом военном округе (командующий генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, член Военного совета корпусной комиссар П. А. Диброва, начальник штаба генерал-лейтенант П. С. Кленов) на государственной границе к началу войны находились 10-я стрелковая дивизия и по три батальона от 90, 125, 5, 33, 188-й стрелковых дивизий. Всего 15 стрелковых батальонов на фронте 165 км. Войска частично были приведены в боевую готовность, отдельные соединения выдвигались в новые районы. К государственной границе совершали марш 23, 48 и 162-я стрелковые дивизии, 11-я стрелковая дивизия перевозилась из Ленинградского военного округа и выгружалась из эшелонов юго-восточнее Шяуляя, 21-й и 24-й стрелковые корпуса находились на переформировании в пунктах постоянной дислокации, кроме 181-й стрелковой дивизии, которая совершала марш из района Гулбене в Рижский лагерь. 3-й и 12-й механизированные корпуса были подняты по тревоге и выдвинуты в районы боевого предназначения согласно плану прикрытия. Штабы 8-й и 11-й армий и их корпусов находились на полевых командных пунктах в готовности взять на себя управление войсками с началом боевых действий. Всего командованию округа удалось привести в боевую готовность шесть стрелковых дивизий из 19 имеющихся в округе и два механизированных корпуса.

Таблица 35. Группировка войск западных приграничных военных округов к началу войны

В Западном особом военном округе (командующий генерал армии Д. Г. Павлов, член Военного совета корпусной комиссар А. Ф. Фоминых, начальник штаба генерал-майор В. Е. Климовских) войска первого и второго эшелонов армий прикрытия дислоцировались в пунктах постоянной дислокации. Наиболее боеспособные войска 10-й армии находились в белостокском выступе вблизи границы в лагерях и казармах. Из внутренних районов округа (150–400 км от госграницы) к государственной границе выдвигались стрелковые корпуса: 2-й (100я, 161-я стрелковые дивизии), 47-й (55, 121, 143-я стрелковые дивизии), 44-й (62-я и 108-я стрелковые дивизии), 21-й (17, 37, 50-я стрелковые дивизии). Управление 13-й армии, предназначенное для объединения 49-й, 113-й стрелковых дивизий и 13-го механизированного корпуса, которые планировались для прикрытая государственной границы, продолжало оставаться в Могилеве. Части 30-й танковой дивизии проводили тактические учения, 42-я стрелковая и 22-я танковая дивизии готовились к учению, которое было отменено в последние часы перед началом войны. Зенитные артиллерийские части 4-й армии находились в окружном лагере под Минском. Непосредственно на границе, осуществляя ее охрану, находились только пограничные войска. Здесь же, не имея оружия, на строительстве укрепленных районов были заняты инженерные части и подразделения, а также выделенные для этих работ военнослужащие из дивизий первого эшелона.

Всего имелось восемь стрелковых, шесть механизированных корпусов и кавалерийский корпус (24 стрелковые, 12 танковых, шесть моторизованных и две кавалерийские дивизии).

В Киевском особом военном округе (командующий генерал-полковник М. П. Кирпонос, член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Вашугин, начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев) войска, назначенные в первый и второй эшелоны армий прикрытия, находились в местах постоянной дислокации, на полигонах, стационарных и временных лагерях, а также на марше. Стрелковые соединения резерва округа выдвигались по плану прикрытия в предусмотренные районы сосредоточения и находились в 100–150 км от государственной границы. В движении находились 31-й (193, 195, 200-я стрелковые дивизии), 36-й (140, 146, 228-я стрелковые дивизии), 37-й (80, 139, 141-я стрелковые дивизии), 55-й (130, 169, 189-я стрелковые дивизии) стрелковые корпуса. В состав 12-й армии прибывали: 49-й стрелковый корпус (190-я, 198-я стрелковые дивизии) – по железной дороге; 109-я стрелковая дивизия – походным порядком.

Наиболее сильная группировка войск находилась в львовском выступе, по существу, в стороне от главного удара противника. Оперативное развертывание войск округа не было завершено, не были подготовлены оборонительные рубежи. Всего в округе насчитывалось 11 стрелковых, восемь механизированных корпусов и кавалерийский корпус (26 стрелковых, шесть горнострелковых, 16 танковых, восемь моторизованных и две кавалерийские дивизии).

В Одесском военном округе (командующий генерал-полковник Я. Т. Черевиченко, член Военного совета корпусной комиссар А. Ф. Колобяков, начальник штаба генерал-майор М. В. Захаров) войска прикрытия находились в пунктах постоянной дислокации. 14 июня 48-й стрелковый корпус (30-я и 74-я стрелковые дивизии) прибыл походным порядком в район Флорешти, Рыбница. В Крыму к 5 июня сосредоточились управление 9-го стрелкового корпуса, 106-я стрелковая к 32-я кавалерийская дивизии. Всего в округе было четыре стрелковых, два механизированных корпуса и кавалерийский корпус (13 стрелковых, три горнострелковые, четыре танковые, три моторизованные и три кавалерийские дивизии).

В Прибалтийском, Западном и Киевском особых военных округах артиллерийские полки, противотанковые и зенитные дивизионы некоторых стрелковых дивизии находились на артиллерийских полигонах, где они проводили артиллерийские стрельбы по учебному плану.

На западной границе от Мурманска до Черного моря охрану осуществляли 47 сухопутных и шесть морских пограничных отрядов, девять отдельных пограничных комендатур, 11 полков внутренних войск НКВД.

В целом к началу войны командования западных военных округов не успели создать ни наступательных, ни оборонительных группировок. Войска не были отмобилизованы и оставались в штатах мирного времени, имея большой некомплект в личном составе, транспортных средствах, средствах связи и т. д. Полная готовность не была достигнута. Более того, как уже указывалось выше, 28 дивизий приграничных округов война застала в движении, выдвигающимися ближе к государственной границе в районы, предназначенные им по плану обороны.

Немецкие войска, завершив развертывание, получили возможность наносить поражение советским войскам по частям.

Из 108 дивизий войск прикрытия в первые часы войны вооруженный отпор совершившему нападение противнику могли оказать около 40 не полностью отмобилизованных дивизий, из которых лишь незначительная часть успела занять на границе предусмотренные планом полосы обороны. Остальные войска в основном находились в пунктах постоянной дислокации, в лагерях или на марше. Обстановка усугублялась недостаточной подготовленностью войсковых штабов, слабой слаженностью частей и соединений, их неустойчивым управлением.

Кроме 170 дивизий (56 %) на Западе в состав войск первого стратегического эшелона входили: укрепленных районов – 33, противотанковых бригад – десять, артиллерийских полков РГК – 41, воздушно-десантных корпусов – четыре.

Войска второго стратегического эшелона (16, 19, 20, 21, 22, 24, 28-я армии) – 77 дивизий (25 %) только начинали сосредоточиваться в назначенных районах, девять дивизий вышли в районы, 19 дивизий 16, 21, 22-й армий находились на марше или перевозились по железной дороге, остальные дивизии 20, 24, 28-й армий оставались в пунктах постоянной дислокации. На Дальнем Востоке находилась 31 дивизия (10 %), на южных границах – 25 дивизий (табл. 36).

Таблица 36. Распределение Сухопутных войск по ТВД к началу Великой Отечественной войны

Таким образом, против главного противника на Западном ТВД и в резерве Главного Командования было выделено 247 дивизий, то есть около 80 % всех сухопутных сил.

Главную группировку советских войск на западной границе составляли войска Киевского и Западного особых военных округов. Правый фланг данной группировки обеспечивался 25 дивизиями Прибалтийского особого военного округа во взаимодействии с силами Краснознаменного Балтийского флота. Левый фланг обеспечивался 22 дивизиями Одесского военного округа во взаимодействии с силами Черноморского флота.

Северное крыло стратегического направления на Финляндию обеспечивали войска Ленинградского военного округа (в составе 21 дивизии), взаимодействующие с двумя флотами.

В группировке ВВС из 79 дивизий 48 дивизий базировались в приграничных военных округах на постоянных аэродромах. 15 дивизий входили в состав армий прикрытия, 20 подчинялись командованию округов, 13 находились в распоряжении Главного Командования (табл. 37).

Таблица 37. Распределение авиационных соединений на Западном ТВД[1933]

Самолеты на аэродромах продолжали находиться скученно. На некоторых аэродромах по-прежнему имелся двойной комплект самолетов, часть из них находилась без летного состава. В Прибалтийском особом военном округе без летного состава насчитывалось 188 самолетов, в Западном – 430, в Киевском – 342. Нарушалась маскировка, прикрытие аэродромов средствами ПВО было слабое. Передовые части армейской авиации базировались чрезмерно близко от границы (10–30 км), а фронтовой и дальней – были слишком удалены от нее (300–500 км и 600–900 км соответственно).

Группировка войск ПВО имела в своем составе: первый эшелон (пять зон ПВО) – 579 зенитных батарей (56 % от их общего количества) и 17 истребительных авиационных полков (иап) (43 %), основные усилия были сосредоточены на ПВО Ленинграда и Киева; второй эшелон (три зоны ПВО) – 223 зенитные батареи (21 %) и 11 иап (28 %). Основные усилия были сосредоточены на прикрытии Москвы. Закавказская и Северо-Кавказская зоны ПВО прикрывали 237 зенитных батарей (23 %).

Части ВНОС (войска воздушного наблюдения, оповещения и связи) к началу войны были развернуты и несли дежурство в полосе глубиной до 150–200 км, на боевом дежурстве находилось до 20–22 % зенитных батарей[1934]. На каждом аэродроме находилось дежурное звено. Средства ПВО имели короткие сроки приведения в боевую готовность (до двух часов), но они не были в нее своевременно приведены. Часть войск ПВО (около 40 % зенитных батарей) находилась вдали от объектов прикрытия, выполняя стрельбы на полигонах.

В главных силах Военно-морского флота все крупные надводные корабли и подавляющая часть подводных лодок были сосредоточены в базах и акваториях Балтийского и Черного морей. Северный флот, имеющий свободный выход в открытый океан, существенно уступал по численности и боевой мощи другим флотам. Следует отметить, что флоты, имевшие разработанную и освоенную систему оперативных готовностей, сумели в короткие сроки перейти в готовность № 1 и наиболее организованно встретить начало войны.

Таким образом, Красная армия и, в частности, войска первого стратегического эшелона оказались не готовы к отражению внезапного удара противника и были застигнуты врасплох.

Упредив советские войска в стратегическом развертывании, создав мощные оперативные группировки своих сил на избранных направлениях главного удара, имея более высокий уровень боеготовности и боеспособности соединений, германское командование заложило основы для успешного проведения первых наступательных операций.

В первом эшелоне Германия развернула против Советского Союза 77 % пехотных дивизий, 90 % танковых, 94 % моторизованных дивизий и 100 % самолетов, оставив в резерве до 12 % имевшихся сил и средств. Таким образом, с первых же часов войны в удар по советским войскам вкладывалась практически вся мощь вермахта (табл. 38).

Таблица 38. Состав сил и средств по стратегическим эшелонам на Западе к началу войны

В группировке советских войск 43 % дивизий были включены в состав армий первого эшелона (против 77 % у противника), 25 % входило в состав вторых эшелонов округов (фронтов) и 32 % составляли резерв Главного Командования. Обе стороны развернули главные силы, но у советского командования они были развернуты на фронте до 2800 км и в глубину до 500 км. Рассредоточение на большом пространстве такой стратегической группировки не обеспечивалось своевременным развертыванием и оперативно-стратегическим взаимодействием и позволяло противнику разбивать ее по частям.

Стремление германского командования вложить в первый удар всю мощь своих вооруженных сил предопределило во многом неожиданные для советских войск условия вступления в войну, а также ожесточенный характер боевых действий с самого начала агрессии.

Для понимания причин поражения советских войск в начальном периоде войны достаточно рассмотреть построение группировок войск на стратегических направлениях – Северо-Западном, Западном и Юго-Западном (табл. 39). Очевидно, что на всех направлениях противник добился существенного превосходства, прежде всего над войсками армий прикрытия, обеспечив, таким образом, возможность быстрого прорыва обороны советских соединений и развития наступления в глубину.

Таблица 39. Группировка войск по стратегическим направлениям

Несмотря на стремление советского военно-политического руководства провести масштабные мероприятия по укреплению обороноспособности страны и повышению боеспособности Вооруженных сил, многие из важных мероприятий по ряду объективных и субъективных причин были проведены со значительным опозданием. Завершить их к началу Великой Отечественной войны не удалось.

Просчет в определении сроков начала войны наложил отпечаток на всю систему реорганизации Вооруженных сил и умножил ошибки, допускавшиеся при ее проведении. Комплекс основных мероприятий по перевооружению и оснащению формируемых частей и соединений Красной армии, в первую очередь танками, артиллерией и самолетами, планировалось завершить лишь к концу 1942 года, поэтому к началу войны он оказался невыполненным.

В подготовке военных кадров большое значение имело понимание ими природы войны, характера возможных боевых действий, способов использования в них войск. В Красной армии в обучении войск преобладала наступательная тематика, особенно по теории глубоких операций и боев. По сути дела, это была передовая теория, но она значительно опережала реальное положение тех лет – уровень технической оснащенности войск, их подготовки, способность командных кадров управлять войсками в таких операциях. В то же время при обучении штабов, войск и военных кадров уделялось мало внимания организации и ведению обороны, боям в окружении и при отходе. Фактически игнорировался важнейший принцип в планировании и ведении войны; готовя глубокие и решительные операции по разгрому противника, нельзя было исключать подобных действий с его стороны, необходимости организации эффективного им противодействия.

Одна из главных трудностей состояла в том, что начальствующий состав армии не мог действовать самостоятельно. Большинство спешно повышенных в званиях командиров не имели достаточных навыков управления войсками в бою. Многие офицеры были не способны умело организовать взаимодействие, правильно решать вопросы разведки, маскировки, боевого и тылового обеспечения, пользоваться техническими средствами связи. Все это сказалось на неудачах начального периода войны и больших потерях в личном составе Красной армии.

Советское командование не рассчитывало, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов[1935]. Следует подчеркнуть, что подобный способ развязывания войны Германия уже применяла при нападении на страны Западной Европы и Польшу. Было время его проанализировать, учесть в подготовке наших войск и военных кадров. К сожалению, этого в полной мере сделано не было. По этой причине часть командиров Красной армии оказалась неподготовленной к управлению войсками в сложной обстановке.

Исторический опыт свидетельствует, что в связи с развитием научно-технического прогресса всегда происходит моральное устаревание находящихся на вооружении образцов оружия и техники, поэтому требуется постоянная разработка научных программ, адекватных программам перевооружения потенциальных противников. Однако в СССР была создана такая система управления в военном строительстве, которая не позволяла ни один из вопросов в этой области решить без личного участия Сталина и его непосредственного окружения.

Недостаточно глубокая проработка планов реорганизации Вооруженных сил, поспешность в осуществлении экономически необоснованных программ приводили к парадоксальным результатам, когда боеспособность Вооруженных сил не только не повышалась, но в ряде случаев даже снижалась. Особенно это проявилось в автобронетанковых войсках, авиации, воздушно-десантных войсках, войсках укрепрайонов. Они оказались недостаточно укомплектованными, плохо оснащенными и слабо подготовленными.

В предвоенные годы было выпущено большое количество оружия и боевой техники. Однако вследствие развертывания в короткий срок большого количества новых соединений войска не смогли получить необходимого количества боевой техники, оружия и транспортных средств. К тому же боевая техника оказалась рассредоточенной на громадной территории.

Безусловно, ошибочной явилась одновременная реорганизация основных родов войск в западных приграничных военных округах. В условиях непосредственной угрозы нападения со стороны Германии это привело к тому, что в момент агрессии, по существу, не оказалось полностью боеспособных стрелковых, танковых, моторизованных, авиационных соединений и частей. В свою очередь, организационные формы во многом зависят от способности военного руководства своевременно оценить значение новых видов вооружения и найти им подобающее место в организационной структуре войск.

Опыт строительства Красной армии накануне войны со всей очевидностью показал, что изменение организационно-штатной структуры войск не всегда проводилось исходя из реальных возможностей экономики государства, характера будущей войны, особенностей театра военных действии, мобилизационных возможностей страны, уровня развития военной науки и состояния военного потенциала вероятного противника. Отрицательную роль играло субъективное мнение отдельных политических и военных руководителей.

Была допущена переоценка роли и места укрепленных районов в будущей войне. Недостаточное внимание уделялось развитию и оснащению частей и подразделений боевого, технического и тылового обеспечения.

Организация боевой подготовки соединений и частей, сколачивание штабов в различных звеньях проводились упрощенно, без учета характера современной войны.

Были допущены просчеты и в строительстве ВВС. Распыление авиационных частей и соединений между РГК, фронтами, армиями и корпусами противоречило выработанным научным концепциям их массированного применения. Имелись и другие недостатки, такие как слабое знание руководящим составом Красной армии опыта применения авиации в начальном периоде войны; низкая техническая готовность самолетов; оснащение авиационных соединений и частей авиатехникой с устаревшими тягами машин; недостаточно быстрые темпы переучивания личного состава и освоения им новых образцов самолетостроения; скученное базирование авиации; слабое прикрытие аэродромов от ударов с воздуха; отсутствие авиационных резервов; наличие большого количества неисправных самолетов.

Противовоздушной обороне страны, ее укреплению было уделено явно недостаточное внимание, выразившееся в недостаточном количестве вооружения и боевой техники. Не было создано единой системы управления ПВО. Слабой оставалась и организация боевого дежурства.

Существенное место в боеспособности вооруженных сил принадлежит их стратегическому развертыванию перед войной. Степень стратегического развертывания вооруженных сил является концентрированным выражением их готовности организованно вступить в войну, реализовать заложенную в них боеспособность в решение задач, поставленных перед ними накануне и в ходе начавшейся войны. Своевременность и полнота проведения всех мероприятий по стратегическому развертыванию вооруженных сил обеспечивает успех их действий, особенно в начале войны, в ее первых операциях.

Решение проблемы стратегического развертывания и использования Вооруженных сил являлось наиболее сложным во всей системе подготовки к войне. Главный вопрос, который определял весь характер развертывания и использования Вооруженных сил, заключался в четком определении вида стратегических действии с началом войны.

В основу всех оперативно-стратегических планов была заложена идея отражения нападения агрессора, а затем перехода в мощное контрнаступление и завершение разгрома противника на его территории. Данная концепция требовала от Генерального штаба исключительной четкости в планировании, глубокого научного предвидения характера войны и особенно се начального периода, высокой бдительности в отношении намерений вероятного противника и поддержания постоянной боевой готовности войск. Однако достаточно четкой системы планирования в этот сложный период добиться не удалось.

Оперативные планы были рассчитаны на отмобилизование и приведение в полную боевую готовность первого стратегического эшелона в течение двух недель с момента начала войны. После этого предусматривался мощный ответный удар с целью отражения вторжения противника и перенесения боевых действий на его территорию.

Это мнение Наркомата обороны и Генерального штаба в теоретическом плане было явно устаревшим, а на практике не соответствовало реально сложившейся обстановке. Главные силы противника оказались полностью отмобилизованными, развернутыми и готовыми по получении приказа начать вторжение, в то время как на приведение Красной армии в полную боевую готовность требовалось определенное время. Войскам и командному составу вермахта были поставлены конкретные задачи, какого противника (соединения, части), в каком месте, к какому времени разгромить (окружить, уничтожить), какой местностью овладеть и т. п. В этом заключалось кардинальное отличие процесса стратегического развертывания группировок войск Германии и ее союзников, предназначенных для вторжения на территорию СССР, от аналогичного процесса в Красной армии.

Советское командование не учитывало, что противник сможет достичь большого превосходства в силах и средствах и в короткие сроки нанесет поражение армиям прикрытия. В планах советского командования не учитывалась возможность захвата противником стратегической инициативы, ведения войсками первого стратегического эшелона длительной обороны и отхода их на глубину 300–500 км. Замысел на стратегическое развертывание Вооруженных сил и построение оперативных группировок войск на Западном стратегическом направлении в большей мере отражал наступательные цели. В силу этого нанесение главного контрудара было спланировано по наиболее слабой группировке войск противника.

В Наркомате обороны и Генеральном штабе в предвоенный период не было четкого понимания сущности и содержания начального периода надвигающейся войны и вероятных способов ее развязывания. По существу, нерешенными оказались проблемы построения обороны в оперативно-стратегическом масштабе при отражении наступления крупных масс пехоты и танков. Планирующие документы практически не основывались на фактических данных, которыми располагал Генеральный штаб. Оперативно-стратегические расчеты и замыслы зачастую отрабатывались без учета реальной обстановки. Выводы из ее анализа подгонялись под указания сверху. Вместо аналитической работы Наркомат обороны и Генеральный штаб занимались составлением боевых документов с учетом субъективного мнения одного лица.

Необходимые планы разрабатывались с большим опозданием, а уже имевшиеся корректировались несвоевременно и с ошибками. Генеральный штаб к началу войны не успел завершить разработку детального оперативного плана войны, и ему не удалось в полной мере выполнить свою основную функцию стратегического планирующего органа, готовящего Вооруженные силы к войне. Мероприятия по отражению первых ударов противника в оперативных планах разрабатывались Генеральным штабом недостаточно полно, а содержание оборонительных действий в оперативно-стратегическом масштабе не отрабатывалось вообще.

Нападение Германии застало Вооруженные силы СССР в разгар стратегического развертывания, когда все необходимые мероприятия были уже начаты, но к началу войны не завершились. В наиболее тяжелом положении оказались Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты (бывшие Прибалтийский, Западный и Киевский особые военные округа), войска которых приняли на себя с первых дней войны удары главных группировок войск противника – групп армий «Север», «Центр» и «Юг». Объединения, соединения и части на указанных направлениях должны были в наиболее полной мере осуществить оперативное развертывание, занять исходное положение для отражения ударов противника. Однако этого сделано не было.

Мобилизационный план МП-41, разработанный Генеральным штабом, войсками не был освоен и в материальном отношении в полной мере не мог быть обеспечен. Он не позволял приводить войска в боевую готовность поочередно. В результате этого мобилизация войск западных особых округов фактически ставилась под угрозу срыва. К тому же меры по управлению процессом мобилизации достаточно полно разработаны не были. Не было сделано главного – не проведено отмобилизование и приведение в полную боевую готовность войск армий прикрытия (108 дивизий) и не созданы боеспособные группировки войск. Руководство Вооруженными силами совершенно необоснованно полагало, что это можно будет осуществить в течение короткого времени, в период, когда война фактически станет неизбежной.

В целом советское военно-политическое руководство провело крупные мероприятия, направленные на повышение боевой и мобилизационной готовности Вооруженных сил. Однако они не в полной мере соответствовали реальной складывавшейся на тот момент времени обстановке, уровню подготовки германского вермахта и оценке возможных сроков нападения Германии на СССР. В условиях реальной угрозы нападения на Советский Союз (июнь 1941 года), когда все предпринимаемые меры дипломатического характера не давали желаемых результатов, решение о приведении Вооруженных сил в полную боевую готовность следовало принять и осуществить своевременно. Отсутствие такого решения привело к чрезвычайно тяжелым последствиям, в значительной мере предопределившим крупные неудачи и поражения Красной армии в начальном периоде войны.

Вместе с тем следует отметить, что допущенные просчеты и упущения, имевшие тяжелые последствия и создавшие ряд непредвиденных ситуаций для советского военно-политического руководства и Вооруженных сил в начальном периоде войны, имели временный характер и не привели к полной военной катастрофе. Несмотря на то, что оперативные и мобилизационные планы исполнялись с существенными изъянами, к 1941 году советская мобилизационная система сумела сформировать общий резерв живой силы в 14 млн военнослужащих. Это позволило Красной армии создать уже в начальный период войны значительное число новых армий, дивизий и других соединений. В конечном счете именно эта система дала возможность Красной армии и Советскому государству пережить катастрофический по неудачам первоначальный период войны и оказаться победителями в 1945 году.

Заключение