нем Востоке и в Европе, а также процессу создания фашистско-милитаристского блока. Авторы стремились показать взаимосвязь германской внешнеполитической стратегии «Дранг нах Остен» с гитлеровской доктриной завоевания «жизненного пространства» на Востоке и их прямым следствием – Генеральным планом «Ост», предполагавшим массовое истребление «неполноценных» с расовой точки зрения народов. В этом контексте рассмотрены ключевые аспекты внешнеполитических доктринальных установок германского национал-социализма, лежавших в основе главной цели нацистских планов «устремления на Восток» – завоевания Советского Союза. Во многом по-новому раскрыты мотивы внешнеполитического поведения малых европейских стран, вступивших на путь сотрудничества с нацистской Германией и ее союзниками по «Оси».
С современных позиций, на основе ставших ныне известными документальных данных в книге освещаются особенности оккупационных режимов в оккупированных странах Европы до начала фашистской агрессии против СССР. Рассматриваются причины и характер движения Сопротивления в Европе в 1939–1941 годах. Авторы не обошли вниманием и проблему истоков появления коллаборационизма на территории СССР после начала Великой Отечественной войны.
На перечисленные проблемы и ряд других вопросов отвечает предлагаемый читателям труд, основанный на большом документальном и архивном материале. Авторы стремились дать непредвзятую оценку многим, ранее мало исследованным аспектам трагического сползания мира во Вторую мировую войну и усилиям Советского Союза по укреплению обороноспособности страны, что в конченом счете стало фундаментом для Победы СССР в Великой Отечественной войне в 1945 года. В итоге советское государство имело целью защитить свои и другие народы, сокрушить фашизм в Европе. Как известно, планы Гитлера кончились полным провалом, а Советский Союз и его Вооруженные силы выполнили свою историческую миссию. В конечном счете не фашисты пришли в Ленинград, Москву или Лондон, а Красная армия и ее союзники по Антигитлеровской коалиции пришли в Берлин, Рим и Токио.
СССР в водовороте мировых событий. 1920-е – начало 1940-х годов
В отличие от Первой мировой войны, начавшейся одновременным вступлением в вооруженную борьбу противостоящих коалиций, во Вторую мировую войну мир втягивался постепенно. Современные ученые, политики и все люди, интересующиеся историей, продолжают задумываться над вопросами, вызвана ли Вторая мировая война, впрочем, как и другие войны, объективными причинами, в данном случае неравномерностью экономического и политического развития ведущих стран капиталистического мира, неотвратимым глобальным противоборством антагонистических сил? Или все же ближе всего к познанию тайны того, как «война рождалась», подошли те исследователи, которые видят проблему в контексте альтернативности развития, учитывают объективные и субъективные факторы, более отдаленные и непосредственные, которые в конечном счете сделали невозможным избежать военной катастрофы, создали экстремальную ситуацию к 1 сентября 1939 года.
У истоков новой мировой войны
Как известно, любая война завершается миром. Однако лишь победители в Первой мировой (Великой) войне впервые поставили в практическую плоскость вопрос о создании нового мирового порядка, который бы служил стабильности и предотвращению новых военных катастроф. Поэтому еще до формального окончания войны правящие круги будущих держав-победительниц пришли к выводу о необходимости создания именно такой системы международных отношений, которая позволила бы не только закрепить и упрочить их ведущую роль на мировой арене, но и предохранила бы от опасных потрясений в будущем, а также обеспечила бы им определенный контроль за положением в Европе и мире.
Союзники по Антанте впервые сформулировали политические условия будущего мира в коллективной ноте от 10 января 1917 года на имя президента США В. Вильсона, являвшейся ответом на его ноту от 18 декабря 1916 года, в которой предлагалось высказаться по поводу условий заключения мира. В ответной ноте союзников содержались требования о том, чтобы была признана ответственность Германии за войну и обеспечено возмещение понесенных ими убытков. Союзники также потребовали восстановления Бельгии, Сербии и Черногории, очищения Германией занятых территорий Франции, России и Румынии, возвращения областей, «ранее отнятых у союзников насильно или против воли их населения», освобождения итальянцев, южных славян, румын, чехов и словаков «от иностранного владычества», освобождения «нетурецких народностей, подчиненных кровавой тирании турок», и изгнания из Европы Оттоманской империи, «которая показала себя совершенно чуждой западной цивилизации»; проведения в жизнь царского манифеста об освобождении Польши[15]; избавления «всех стран Европы от грубого насилия прусского милитаризма»[16].
Другим знаковым документом, который должен был стать основой для мирных переговоров, явилась декларация президента США (так называемые четырнадцать пунктов Вильсона), изложенная в его послании Конгрессу 8 января 1918 года. Американский президент выдвинул принцип коллективной безопасности в качестве фундамента прочного мира. Определение того, был ли на деле нарушен мир, должно быть вменено в обязанность создаваемому в этих целях международному учреждению – Лиге Наций. Восемь пунктов декларации Вильсон назвал «обязательными». К ним были отнесены: открытая дипломатия, свобода мореплавания, всеобщее разоружение, устранение экономических барьеров, беспристрастное разрешение колониальных споров, воссоздание Бельгии, вывод войск с русской территории, учреждение Лиги Наций. Остальные шесть пунктов, с точки зрения Вильсона, не являлись абсолютно обязательными. Так, возврат Франции Эльзас-Лотарингии попал у него в необязательную категорию, несмотря на то, что цель вернуть этот регион доминировала во французской политике в течение полувека.
Несмотря на то что стержень программы Вильсона составляли принципы: «восстановление исторической справедливости» и «право народов на национальное самоопределение», тем не менее лишь в качестве «желательных» были включены пункты о предоставлении автономии для национальных меньшинств Австро-Венгерской и Оттоманской империй, пересмотре границ Италии, выводе иностранных войск с Балкан, интернационализации Дарданелл и создании независимой Польши с выходом к морю.
Шестой пункт декларации Вильсона посвящался России. Он предусматривал предоставление России беспрепятственной возможности принять независимое «решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики» и обеспечить «радушный прием» в «сообществе свободных наций при том образе правления, который она сама для себя изберет»[17]. Однако в комментариях к декларации, которые были предназначены для руководства американской делегации на мирной конференции, этот пункт расшифровывался как проект ликвидации России как великой державы путем отторжения от нее Прибалтики, Украины, Кавказа, Средней Азии. «Основной вопрос заключается в том, следует ли считать русскую территорию равнозначной территории, принадлежавшей ранее Российской империи. Ясно, что это не так…»[18] – отмечалось в комментариях, составленных полковником Э. Хаузом, являвшимся личным представителем американского президента и членом делегации США на Парижской конференции.
Декларация Вильсона завершалась призывом к Германии – сделать все во имя умиротворения: «Мы не хотим наносить вред или ограничивать каким бы то ни было образом ее законное влияние и мощь… если она готова ассоциироваться с нами и другими миролюбивыми нациями мира посредством справедливых договоров, законных и честных сделок. Мы лишь хотим, чтобы она заняла равное место среди народов мира…»[19] – отмечалось в декларации.
«14 пунктов» Вильсона относительно новой организации мирового порядка появились отнюдь не только в связи со стремлением избежать повторения трагедии Великой войны, но главным образом были своего рода ответом на мирные инициативы, выдвинутые советским правительством после Октября 1917 года. Хорошо известно, что в числе первых декретов, принятых 26 октября (8 ноября) 1917 года II Всероссийским съездом Советов, был написанный В. И. Лениным Декрет о мире. В нем прозвучал призыв ко всем воюющим народам и их правительствам немедленно начать переговоры о справедливом демократическом мире – мире без аннексий и контрибуций[20]. Большинство тезисов этого документа почти полностью совпадало с принципами, провозглашенными Вильсоном: мир «без аннексий и контрибуций», равноправие и самоопределение всех народов, отмена тайной дипломатии. Кроме того, большевики приступили к публикации секретных документов из архива российского МИДа, вскрывая тем самым первоосновы «империалистического хищничества»[21]. Таким образом, нетрудно заметить совпадения между большевистскими и вильсоновскими внешнеполитическими представлениями о новом миропорядке.
По всей видимости, цель Вильсона, помимо всего прочего, состояла и в том, чтобы не дать Советской России захватить монополию на планы реконструкции послевоенного мира, а также ограничить влияние большевистских идей. Это был его принципиальный ответ на вызов большевиков, провозгласивших идею мировой революции. Поэтому можно считать, что «14 пунктов» Вильсона разрабатывались под мощным влиянием «русского фактора».
11 ноября 1918 года в Компьенском лесу в вагоне маршала Ф. Фоша германская мирная делегация во главе со статс-секретарем по иностранным делам Германии М. Эрцбергером подписала условия перемирия, предложенные военным командованием государств Антанты. Британский премьер-министр Дэвид Ллойд-Джордж отметил это событие следующими словами: «Надеюсь, что в это судьбоносное утро мы все вправе сказать, что пришел конец всем войнам». В действительности лишь два десятилетия отделяли мир от новой катастрофической войны.
Примечательно, что державы-победительницы в Компьенском перемирии в статье XII предусматривали, что Германия должна сохранить свои войска на Украине и в Прибалтике, пока страны Антанты и США будут считать это необходимым[22].
На Парижской мирной конференции (январь 1919-го – январь 1920 года) были разработаны условия Версальского мирного договора, который был подписан 28 июня 1919 года Германией и «союзными и объединившимися державами[23]. Версальский договор вступил в силу 10 января 1920 года после его ратификации Германией и четырьмя главными союзными державами (Великобританией, Францией, Италией и Японией). Сенат США под влиянием изоляционистов отказался ратифицировать договор ввиду нежелания вступать в состав Лиги Наций. Взамен Парижскому мирному договору США заключили с Германией в августе 1921 года особый договор, по содержанию почти идентичный Версальскому, но не имевший статей о Лиге Наций. Правительство Китая также не подписало мирный договор, выразив таким образом протест против передачи Японии своей провинции Шандунь. Версальский договор не подписала и Советская Россия. Тем самым изначально был поставлен под вопрос ключевой пункт всей системы обеспечения безопасности согласно Версальскому миру, предполагавший сотрудничество государств-победителей.
Условия Версальского мирного договора 1919 года оказались весьма тяжелыми в первую очередь для Германии. Они ставили ее в обособленное, униженное положение, отводя ей второстепенную роль в Европе. Германия обязана была отказаться почти от 13 % своей предвоенной территории. Верхняя Силезия отходила к Польше, которая также получала выход к Балтийскому морю и территорию вокруг Познани («Польский коридор»). Город Данциг (Гданьск) был объявлен вольным городом, город Мемель (Клайпеда) передан в ведение держав-победительниц (в феврале 1923 года присоединен к Литве[24]). Вопрос о государственной принадлежности Шлезвига, южной части Восточной Пруссии и Верхней Силезии должен был быть решен плебисцитом (северная часть Шлезвига перешла в 1920 году к Дании, часть Верхней Силезии в 1922 году – к Польше). Эльзас-Лотарингия (в границах 1870 года) возвращалась Франции. Левый берег Рейна и 50-километровая зона вдоль его правого берега получали статус демилитаризованных.
Исконные польские земли на правом берегу Одера, Нижняя Силезия, большая часть Верхней Силезии и другие остались у Германии. Саар переходил на 15 лет под управление Лиги Наций, а затем его судьба должна была решиться путем плебисцита[25].
К главным экономическим последствиям для Германии Версальского мирного договора можно отнести то, что расчет стран-победительниц на ограничение экономических возможностей этой страны путем лишения ее колоний привел к прямо противоположному результату. В итоге еще более возросло несоответствие между довольно высоким уровнем развития германской экономики и слабостью ее позиций на мировом рынке, а также в сферах приложения капиталов, что являлось одним из наиболее существенных противоречий, приведших к Первой мировой войне. Именно это стремление германских финансовых и промышленных кругов к беспрепятственному вывозу капитала не было удовлетворено, а их борьба за ведущую роль на мировых рынках и «место под солнцем» в дальнейшем должна была неизбежно обостриться. Таким образом, создатели Версальской системы заложили мощную «экономическую» мину в фундамент возводимого ими здания «справедливого и длительного мира».
Военные ограничения договора сводили численность германской армии (рейхсвера) к 100 тыс. человек, а военно-морской флот – к шести броненосцам типа «Deutschland» или «Lothringen», шести легким крейсерам, 12 эсминцам и 12 миноносцам. Германии запрещалось владеть наступательным оружием, а Генеральный штаб был распущен. Производство и импорт оружия запрещались[26]. Цифра репараций, налагаемых на Германию, была определена в 31,5 млрд долларов, при этом 5 млрд подлежали к немедленной выплате наличными или натурой. Франция должна была получить значительное количество угля в качестве компенсации за разрушение Германией во время оккупации шахт в Восточной Франции. Были арестованы и секвестрованы германские заграничные активы в размере 7 млрд долларов, а также взяты многие германские патенты[27].
Система мирных договоров в рамках Парижской мирной конференции вызвала новые территориальные и этнические споры и конфликты, особенно между малыми государствами Центральной и Юго-Восточной Европы. Декларированное право народов на национальное самоопределение натолкнулось в реальности на серьезные препятствия, с одной стороны – на различные интересы и соперничество внутри антантовского блока, а с другой – на противоречия этнотерриториального характера между народами, ранее входившими в состав четырех рухнувших империй: Российской, Германской, Австро-Венгерской и Османской. В результате распада Австро-Венгерской монархии Австрия признала отделение от нее Венгрии, Чехословакии, части польских территорий, сделала территориальные уступки в пользу Королевства сербов, хорватов и словенцев (СХС) (Сен-Жерменский мирный договор). К Польше была присоединена Западная Галиция. Румынии была передана Буковина, а позднее, в 1920 году, Бессарабия[28]. Венгрия потеряла Трансильванию, восточную часть Баната, которые были присоединены к Румынии. Словакия и Подкарпатская Русь вошли в состав Чехословакии (Трианонский мирный договор). Побежденная Болгария также потеряла часть территории: к Королевству СХС отходила часть Македонии; Западная Фракия объявлялась юрисдикцией «главных союзных держав», но вскоре была передана Греции; Добруджа была закреплена за Румынией (Нейиский мирный договор). Условия мирных договоров, вместо того чтобы способствовать установлению нового международного порядка, напротив, содействовали его дестабилизации.
Таким образом, декларированные державами-победительницами принципы восстановления исторической справедливости и репараций поставили Германию и ее союзников в ряд униженных и наказанных государств.
Версальская система не оправдала возлагавшихся на нее надежд и в результате создания универсальной международной организации – Лиги Наций, с помощью которой и провозглашенных правовых основ и принципов решения международных споров, по замыслу ее создателей, будто бы можно было предотвратить новые конфликты и гарантировать безопасность государств. При всем историческом значении создания этой организации следует отметить, что устав Лиги Наций не предусматривал никаких действенных мер в отношении тех государств, которые нарушали общепризнанные нормы международного права и проявляли агрессивные стремления.
Несомненно, что на состояние международных отношений и территориальные проблемы в соседних с Россией странах оказали влияние события Октября 1917 года. Так, принятая 2 (15) ноября 1917 года Декларация прав народов России, признавшая их право на самоопределение «вплоть до отделения и образования самостоятельного государства» явилась стимулом для образования самостоятельных государств на территории бывшей Российской империи, а также аннексионистских устремлений соседней Румынии и ранее зависимой от России Польши. Центральная Рада на Украине 20 ноября объявила о создании Украинской народной республики (УНР). На начавшихся 22 декабря 1917 года российско-германских переговорах в Брест-Литовске по требованию немецкой делегации представители УНР были допущены на переговоры. 20 декабря 1917 года (2 января 1918 года) Совет народных комиссаров (СНК) РСФСР предложил Центральной Раде начать переговоры об урегулировании отношений, которые так и не состоялись, поскольку Германия решила сыграть на противоречиях Петрограда и Киева. В итоге 9 февраля 1918 года был подписан отдельный мирный договор УНР со странами Четверного союза, согласно которому УНР получала Холмщину, а Австро-Венгрия брала на себя обязательство подготовить к 31 июля 1918 года проект выделения из состава Галиции ее восточной части, населенной украинцами, и присоединить ее в качестве коронной земли к Буковине[29].
Как известно, после отказа советской стороны подписать предложенный Германией текст мирного договора и заявления Л. Д. Троцкого о том, что «Россия мира не подпишет, а армию демобилизует», советская делегация покинула Брест-Литовск. 18 февраля германские войска возобновили наступление и заняли Прибалтику. В итоге советское правительство вынуждено было 3 марта 1918 года подписать в Брест-Литовске мирный договор, предложенный ей странами Четверного союза. Россия потеряла два миллиона квадратных километров территории – часть Белоруссии, Украину, Прибалтику, Бессарабию, Польшу и Финляндию. Согласно договору, РСФСР признавала независимость Финляндии и УНР и должна была вывести свои войска с их территорий, а также из Эстляндии и Лифляндии. РСФСР также надлежало вывести свои войска из округов Ардаган, Карс и Батум. Западная граница Советской России устанавливалась по линии Рига – Двинск – Друя – Дрисвяты – Михалишки – Дзевинишки – Докудова – р. Неман – р. Зельва – Пружаны – Видомль[30]. Тем самым РСФСР отказывалась от прав на Польшу, что было благоприятно воспринято в Варшаве[31]. Кроме того, Россия должна была незамедлительно произвести полную демобилизацию своей армии, включая и войсковые части, сформированные советским правительством[32].
Завоеванная слишком дорогой ценой так называемая «мирная передышка» оказалась для Советской России недолгой. Германия под разными предлогами стала занимать части российской территории и Украины. Поэтому не была проведена демобилизация армии.
Антанта не признала Брестского мира, и 6 марта 1918 года британские войска высадились в Мурманске, положив начало иностранной военной интервенции в Россию[33].
В этой неблагоприятной для Советской России ситуации правящие круги Польши все более стремились реализовать экспансионистскую программу территориального расширения государства «от Балтийского до Черного моря», возрождения Польши в границах бывшей Речи Посполитой, которая включала не только этнически польские, но и восточнославянские земли с украинским, белорусским и литовским населением. Поэтому справедлив вывод о том, что «намерение создать Польшу в границах Первой Речи Посполитой с неизбежностью должно было породить на окраинах межнациональные конфликты в самой острой форме»[34].
Примечательно, что на совещании союзников по польскому вопросу 2 ноября 1918 года накануне подписания перемирия с Германией Франция поддержала Польшу в ее требовании относительно границ 1772 года. Однако делала это она отнюдь не в интересах Польши, а в целях создания противовеса Германии и Советской России. Однако французский проект в отношении Польши, означавший, в свою очередь, усиление французского влияния в Европе, не был поддержан ни Великобританией, ни США. Великобритания придерживалась принципа включения в состав польского государства земель, населенных исключительно поляками. Поскольку полковник Э. Хауз от имени президента США Вильсона также поддержал английскую позицию, то пункт о польских границах 1772 года не был принят для внесения в условия перемирия[35].
В результате подписания Компьенского перемирия Германия отказалась от Брестского договора. Это позволило Советской России 13 ноября 1918 года также аннулировать этот договор, что сделало его установления несуществующими. 16 ноября того же года Ю. Пилсудский уведомил все страны, кроме РСФСР, о создании независимого польского государства. 26–28 ноября, в ходе обмена нотами по вопросу о судьбе находящейся в Москве миссии Регентского совета, советское правительство заявило о готовности установить дипломатические отношения с Польшей[36]. 4 декабря Варшава заявила, что до решения вопроса о миссии никакого обсуждения этой проблемы не будет. В ходе обмена нотами в декабре 1918 года советская сторона трижды предлагала установить дипломатические отношения, но Польша под разными предлогами отказывалась от этих предложений. 2 января 1919 года поляки расстреляли миссию Российского Красного Креста, что вызвало новый обмен нотами, на этот раз с обвинениями со стороны РСФСР[37].
Таким образом, Советская Россия признала Польшу и была готова нормализовать отношения с ней, однако польское руководство во главе с Ю. Пилсудским стремилось использовать ситуацию для реализации собственных проектов создания ряда национальных государств, своеобразной «конфедерации» под влиянием Варшавы. По идее Пилсудского, это территориальное образование от Черного моря до Балтийского моря служило бы барьером от доминирования как Германии, так и России.
Не успела Германия после подписания капитуляции в ноябре 1918 года вывести свои войска с оккупированных территорий бывшей Российской империи, как проживавшие в Литве и Белоруссии поляки создали так называемый комитет защиты восточных окраин. Новоиспеченная польская армия уже в январе 1919 года начала активные действия на всем восточном направлении от Литвы до Волыни, а в Галиции и Подолии – против Западно-Украинской Народной Республики (образована в 1918 года на бывших австрийских землях). Таким образом, обретшая независимость Польша отнюдь не собиралась признавать ее в отношении соседних народов.
Между Польшей и главными союзными державами 28 июня 1919 года был подписан особый договор, вводная часть которого устанавливала, что Польша осуществляет суверенитет «над частью бывшей Российской империи, населенной в большинстве поляками». На основе этого положения и 87-й статьи Версальского мирного договора Верховный совет Антанты принял 8 декабря 1919 года «Декларацию по поводу временной восточной границы Польши». В этом документе в основу определения восточной границы польского государства был положен этнографический принцип. «Декларация» не отразилась на политике великих держав, продолжавших активно содействовать антисоветской агрессии со стороны Польши.
Согласно статье 88 Версальского договора Верхняя Силезия не была передана Польше, а этот вопрос должен быть решен путем проведения плебисцита среди жителей о том, желают ли они «быть присоединенными к Польше или Германии»[38]. Результатом этого плебисцита впоследствии стал раздел Верхней Силезии между Польшей и Германией. 26 июня 1919 года по настоянию Франции Парижская мирная конференция уполномочила Польшу оккупировать Восточную Галицию, входившую до войны в состав Австро-Венгрии. Однако вопрос о государственной принадлежности этой территории не был решен, и восточные границы Польши не были определены ни Версальским, ни Сен-Жерменским договорами. Последний зафиксировал лишь отказ Австрии от каких бы то ни было прав на Восточную Галицию.
Правящие круги Польши, игнорируя решения Верховного совета Антанты и в то же время используя разностороннюю помощь Франции, Великобритании и других держав, упорно отклоняли предложения советского правительства о мире и об установлении советско-польской границы. В апреле 1920 года Польша возобновила войну против Советского государства: начался поход войск Ю. Пилсудского «на Советы» с целью захвата части украинских и белорусских земель. Польским войскам удалось оккупировать значительную часть Украины, включая Киев, и ряд районов Белоруссии.
После того как Красная армия перешла в успешное контрнаступление, 11 июля 1920 года министр иностранных дел Великобритании лорд Дж. Керзон направил советскому правительству ноту с предложением немедленно приостановить военные действия и заключить перемирие с условием, что линия, намеченная Верховным советом Антанты в Декларации от 8 декабря 1919 года в качестве восточной границы Польши, приблизительно проходит: Гродно – Яловка – Немиров – Брест-Литовск – Дорогуск – Устилуг, восточнее Грубешова, через Крылов и далее западнее Равы-Русской, восточнее Перемышля и до Карпат[39]. С этого времени восточная граница Польши, установленная Декларацией 1919 года, стала обычно именоваться «линией Керзона».
Советское правительство, отказавшись от посредничества Керзона, настаивало на непосредственных переговорах о мире с Польшей, соглашаясь отступить от линии Керзона в пользу Польши, например, в районе Холма (Хелма). В ходе советско-польской войны 1920-х годов после неудачного наступления Красной армии на Варшаву советская Россия по Рижскому мирному договору от 18 марта 1921 года вынуждена была признать границу, проходящую далеко к востоку от «линии Керзона». В результате восточная граница Польши была проведена по линии: Десна – Докшицы – р. Случ – Корец – Острог – р. Збруч. Западные земли Украины и Белоруссии отошли к Польше. Кроме того, Польша вероломно захватила часть Литвы с г. Вильно (Вильнюс). Советско-польская война породила еще одну проблему, которая на многие последующие десятилетия осложнила советско-польские отношения и до настоящего времени не получила удовлетворительного решения. Это судьба красноармейцев в польском плену[40].
Следует еще раз подчеркнуть, что Парижская мирная конференция начала свою работу, когда государства Антанты, реализуя англо-французское соглашение от 23 декабря 1917 года «о разделе зон влияния в России», уже осуществляли военную интервенцию на территории Советской России. В соответствии с этим соглашением Франция способствовала захвату Румынией Бессарабии, приступила к интервенции в Крыму и на Украине, а Великобритания совместно с Францией и США высадили свои войска (в марте 1918 года) в Мурманске и Архангельске под предлогом необходимости не допустить проникновения в мурманский край немцев[41]. С конца мая 1918 года Великобритания и Франция руководили восстанием чехословацких легионов, растянувшихся от Волги до Сибири и Дальнего Востока. В апреле 1918 года Япония начала военную интервенцию на Дальнем Востоке, а в августе 1918 года к Японии присоединились Великобритания, США и Франция.
В дальнейшем многоплановая поддержка государствами Антанты белого движения и вообще мятежей и акций, направленных против советской власти, длительное время не прекращалась[42].
Были и еще важные обстоятельства, которые стимулировали правительства государств Антанты к активному применению военной силы с целью содействия в ликвидации большевистской власти в России. Как известно, 21 января 1918 года ВЦИК РСФСР принял декрет, согласно которому аннулировались все государственные займы царского правительства, а также все гарантии, данные по займам различных предприятий и учреждений; «безусловно и без всяких исключений» аннулировались все иностранные займы вплоть до 1917 года. С первых месяцев 1918 года новая власть в России провела сплошную национализацию во всех отраслях промышленности и транспорта, включая собственность всех иностранных владельцев. К концу года была завершена ликвидация всех иностранных банков, независимо от национального состава их владельцев, акционеров или вкладчиков[43]. Такой ультрареволюционный способ обобществления промышленности и финансов вызвал состояние «шока» во всех зарубежных странах, особенно во Франции, Великобритании, Бельгии и США, потерявших многомиллиардные суммы.
Руководители Парижской конференции, ставившие перед собой задачи переустройства мира и перекройки карты Европы, не только не пытались стабилизировать ситуацию в послевоенной Европе, но практически поощряли вооруженную интервенцию в Советской России. Французский премьер-министр Ж. Клемансо как председатель Парижской конференции был сторонником всемерного усиления вооруженной интервенции в Советском государстве и исключал какую бы то ни было возможность соглашения с советским правительством, он первым в то время употребил термин установления «санитарного кордона» вокруг Советской республики.
В итоге Версальский мирный договор представлял собой попытку закрепить соотношение сил, установившееся в Европе в результате Первой мировой войны 1914–1918 годов. Вместе с последовавшими за ним Сен-Жерменским, Трианонским, Нейиским и Севрским договорами он создал целую политическую и экономическую систему, известную под именем Версальской. Эта система создавала условия для гегемонии Франции на континенте Европы, преобладания Великобритании на Ближнем Востоке и на морях, предоставляя одновременно Японии огромные преимущества на Дальнем Востоке. Что касается США, то хотя они и не приобрели никаких новых территорий, однако после окончания войны это государство заняло ведущее место в соотношении мировых сил. Сыграв решающую роль в разгроме Германии своим вступлением в войну на заключительном ее этапе, особенно после выхода из войны Советской России, США к 1918 году оказались основным кредитором стран Антанты, которым они предоставили 11 млрд долларов[44]. Накопив огромные военные и экономические ресурсы, США после Версаля могли претендовать на лидирующую роль в мировой политике.
Надежды держав – победительниц в Первой мировой войне с помощью Версальской системы раз и навсегда разрешить противоречия и предотвратить конфликты современного им мира оказались иллюзорными. Более того, весь версальский менталитет, основанный на праве сильного, на получении и сохранении односторонних преимуществ за счет побежденных или более слабых стран и народов, нес в себе семена новой мировой войны. Версальский мир вызвал значительные перемещения населения ряда европейских государств. Например, немцы покидали Верхнюю Силезию, сотни тысяч венгров были переселены из территорий, перешедших к Румынии, Югославии, Чехословакии. Несколько миллионов украинцев были поделены между Польшей, Румынией, Чехословакией.
В центре Европы напряженные отношения складывались между Германией и Польшей, Польшей и Чехословакией, Чехословакией и Австрией. Обострены были взаимоотношения чехов с венграми и поляками, румын с венграми, нарастали территориальные и этнические противоречия между народами балканских стран. Развивалось соперничество государств-победителей Великобритании и Франции из-за гегемонии в Европе, на Балканах и на Ближнем Востоке. Усугублялись противоречия между Францией и Германией, Италией и Францией. Чтобы укрепить Версальскую систему в 1920–1921 годах был создан военно-политический союз, в который вошли Чехословакия, Румыния и Королевство СХС (с 1929 года – Югославия), получивший название Малая Антанта. Наряду со стремлением к закреплению своих территориальных приобретений правящие круги Чехословакии, Румынии и Югославии рассматривали этот союз и как орудие борьбы против революции в Центральной Европе. В то же время, будучи одним из звеньев версальской системы европейских отношений, этот союз должен был содействовать обеспечению гегемонии Франции в Центральной и Юго-Восточной Европе и являлся важным звеном «санитарного кордона» против СССР. В июле 1921 года Румыния и Польша заключили военный союз якобы в целях обеспечения своих восточных границ, а в действительности с целью проведения антисоветской политики. В том же 1921 году был заключен франко-польский договор о союзе, гарантировавший границы Польши с Германией. В марте 1922 года не без участия Франции был создан польско-балтийский блок в составе Польши, Финляндии, Эстонии и Латвии.
Таким образом, территориальный передел на основе мирных договоров породил новые конфликты, вызвал рост реваншистских, ревизионистских настроений и стал главным козырем националистов и различных экстремистских сил в ряде европейских стран, не удовлетворенных итогами войны.
Урегулированию международных отношений в Азиатско-Тихоокеанском регионе служила конференция в Вашингтоне (12 ноября 1921-го – 6 февраля 1922 года)[45], на которой было зафиксировано новое соотношение сил на Дальнем Востоке. Россия не была приглашена на конференцию, в связи с чем народный комиссар иностранных дел РСФСР направил протест правительствам стран-участниц и заявил, что не признает никаких решений конференции. Хотя согласно подписанному Японией договору «девяти держав» по отношению к Китаю должна была проводиться политика «открытых дверей» и «равных возможностей», тем не менее были подтверждены японские «права» на Маньчжурию, что создавало условия для последующего наступления на Китай. Не устраивал правящие круги Японии подписанный в Вашингтоне под давлением США «договор пяти держав», по которому Японии запрещалось иметь линейные корабли в количестве, превышающем 2/3 от численности американских или английских кораблей того же класса[46]. Кроме того, Япония сделала заявление о намерении эвакуировать свои войска с Советского Дальнего Востока, однако это произошло только в конце 1922 года под давлением действий войск Красной армии.
Вместе с тем гарантами от японского экспансионизма могли быть только дальневосточные державы – СССР и Китай в сотрудничестве с США и Великобританией, но первые две были исключены из системы международных отношений.
В итоге в рамках послевоенного мирового порядка, который стал именоваться Версальско-Вашингтонской системой международных отношений, великие державы-победительницы преследовали собственные цели, колеблющиеся в диапазоне от полного изменения мирового порядка до его значительной трансформации.
Одной из преобладающих тенденций в развитии международных отношений после победы Октябрьской революции и окончания Первой мировой войны стало системное противоречие между Советской Россией – государством, осуществлявшим революционные преобразования во всех сферах общественно-экономических, идеологических и других отношений, и странами, принадлежавшими к старому миропорядку, основанному на капиталистическом способе производства.
Вместе с тем российские большевики после Октябрьской революции стремились строить свою внешнюю политику на достижении двух трудно совместимых целей: инициирования и поддержки «мировой революции» и выхода России из войны и установления для нее мира в той форме, в какой считало необходимым большевистское руководство[47].
Действительно, Первая мировая война вызвала большие социальные потрясения не только в государствах, принявших непосредственное участие в боевых действиях, но и во многих странах, прямо в войне не задействованных. Эти явления воспринимались лидерами большевиков, прежде всего В. И. Лениным, как признаки надвигавшейся мировой пролетарской революции. В 1920-е годы решение внешнеполитических задач по обеспечению международной безопасности Советской России (СССР) ставилось в расчете на революции в соседних странах, свержение в них правящих режимов и насильственное изменение политического строя.
На практике реализация данной утопической стратегии вступала в противоречие с объективными условиями международной жизни, реальными геополитическими, стратегическими, экономическими и прочими интересами как самого СССР, так и других государств.
К началу 1920-х годов в основном сформировались направления, формы и методы, а также организационные структуры, с помощью которых советские руководители собирались воплощать в жизнь задуманные идеи «мировой революции». Организационным центром такой деятельности стал Коминтерн, который виделся как своего рода политический и военный штаб мировой революции. В Манифесте Коммунистического Интернационала (Первый конгресс Коминтерна – март 1919 года) ставились задачи «опрокинуть» буржуазный миропорядок и воздвигнуть на его месте «здание социалистического строя». Эти цели могли быть достигнуты лишь «путем насильственного ниспровержения всего современного общественного строя[48]. VIII съезд РКП(б) (18–23 марта 1919 года), принявший новую программу партии, в специальной резолюции выразил готовность всеми силами и средствами «бороться за осуществление великих задач III Интернационала». Например, в манифесте второго конгресса Коминтерна (июль-август 1920 года), проект которого написал Л. Д. Троцкий, провозглашался тезис о всемирной гражданской войне[49].
В 1920-е годы на этой идее формировались концепция безопасности советского государства и его военная доктрина. При этом советское военно-политическое руководство исходило из того, что между пролетарским государством и всем остальным капиталистическим миром неизбежно будет продолжаться состояние войны, как писал председатель Реввоенсовета Советской республики М. В. Фрунзе, «не на живот, а на смерть», будь то состояние «открытой войны» или какая-либо форма «договорных отношений, допускающих до известной степени мирное строительство враждующих сторон. Но основного характера взаимоотношений эти договорные формы изменить не в состоянии…»[50].
Можно возразить, что такая концепция формировалась под влиянием иностранной военной интервенции и действительных попыток зарубежных государств уничтожить Советскую республику. Но, к сожалению, принцип «революционной целесообразности», «революционного права» был перенесен и на международные отношения, что способствовало формированию в зарубежных странах «образа врага» в лице СССР и подчас русского народа и позволяло агрессивным, империалистическим силам реализовывать свои внешнеполитические цели под предлогом борьбы против «угрозы большевизма».
В стране, измученной революцией, гражданской войной и разрухой, Политбюро РКП(б) определило бюджет Коминтерна на 1922 год более чем в три миллиона рублей золотом[51]. Известная ныне структура Коминтерна свидетельствует, что в 1921–1922 годах в состав его Исполнительного комитета (ИККИ) входили представители коммунистических партий почти всех стран мира и всех континентов, включая не только Европу, но и Азию, Африку, Австралию, Америку[52].
Хотя в силу исторической неизбежности преодоления изоляции Советской России и развития экономических отношений с другими странами советское руководство вынуждено было публично отмежеваться от Коминтерна, тем не менее осуществлялась поддержка революционного движения в других странах (Ноябрьской революции в Германии в 1918 году, революционных выступлений в Венгрии, Баварии и Словакии в 1919 году, коммунистических партий и массовых выступлений трудящихся Европы в начале 1920-х годов, поддержка революционных выступлений в Китае). Эта политика встречала решительное противодействие со стороны ведущих политических партий и правительств капиталистических государств, которые изначально не приняли социальный эксперимент, начатый большевиками в России. Советская страна и капиталистический мир оказались в жестком идеологическом и политическом противостоянии. Немаловажное значение имели и экономические трения[53].
Германский национал-социализм – наиболее реакционное политическое и социальное явление XX века
В то же время кризисные явления, внутренняя нестабильность и социальные конфликты в послевоенной Европе, а также неблагоприятная внешнеполитическая ситуация заставляли властные круги ряда европейских стран искать выхода в ограничении гражданских свобод, для упрочения своего положения идти на союз с реакционными движениями, прибегать к их помощи, что в конечном итоге вело к установлению авторитарных, диктаторских режимов. Такие режимы в разных формах, с различной идеологией в 1920-е – начале 1930-х годов были установлены в значительной части государств Центральной и Юго-Восточной Европы: в Венгрии (1920), Болгарии и Испании (1923), Албании (1924), Греции (1925), Литве, Польше и Португалии (1926), Югославии (1929), Латвии и Эстонии (1934).
После Первой мировой войны практически одновременно в Италии и Германии возникли движения и организации фашистского толка. Подобные движения появились и в ряде других европейских стран: в Венгрии – под названием «Скрещенные стрелы», в Румынии – «Железная гвардия», в Испании – «Испанская фаланга» (с 1937 года во главе с Ф. Франко), в Великобритании – «Британский союз фашистов» во главе с О. Мосли, в Хорватии – усташи (повстанцы) А. Павелича и пр.
Однако прежде всего в Италии и Германии фашизм победил на государственном уровне и получил государственное оформление в форме открытой террористической диктатуры. Досконально изучено происхождение термина «фашизм». Действительно, как справедливо отметил германский историк В. Випперман, «само по себе это определение ничего не говорит о духе и целях» этого движения и лишено содержания, «в отличие от таких понятий, как, например, консерватизм, либерализм, социализм, коммунизм»[54]. Хорошо известно и значение итальянского слова «Fascio» как «объединение» или «союз»[55].
Создание итальянской фашистской партии и само движение неразрывно связаны с именем Б. Муссолини, чья личность, несомненно, наложила существенный отпечаток на всю историю этого первого в Европе фашистского режима. Он начинал свою политическую карьеру еще до Первой мировой войны как социалист, но когда разразилась война и Италия вступила в нее на стороне стран Антанты, он перешел на националистические позиции, служил в армии и стал ратовать за установление диктатуры.
Итальянская фашистская партия была создана на базе «Союза революционных действий» («Fascio d’azione rivoluzionari», 1915 год) и организованного Бенито Муссолини в 1919 году «Союза ветеранов войны». С 1921 года эта партия получила название Национальной фашистской партии (НФП, Partito Nazionale Fascista)[56]. В это время в ней насчитывалось до 200 тыс. членов[57]. В мае 1921 года новой партии удалось провести в итальянский парламент 35 своих представителей, среди которых был и Муссолини. Именно с этого времени слово «фашизм» как новое понятие входит в лексикон международной политической жизни.
В Италии это движение было весьма разнородным. В нем активно участвовала молодежь, как правило, представленная бывшими фронтовиками, мелкая буржуазия, его поддерживали промышленники и землевладельцы, а также значительное количество тех обнищавших в результате войны и экономических трудностей слоев общества, которые утратили веру в способность государства решить их проблемы[58]. На рост националистических настроений среди итальянцев во многом повлияли последствия для Италии Первой мировой войны. Хотя эта страна вошла в число стран-победителей, однако создатели Версальской системы оставили ее без колоний и практически без сырья. По результатам Парижской мирной конференции Италия получила лишь Южный Тироль – Трентино и Истрию с Триестом, которые оказались бесхозными после развала Австро-Венгерской империи. Подобный итог Парижской конференции воздействовал на национальные чувства большинства итальянского населения, что в сочетании с тяжелыми экономическими последствиями войны и кризисом государственной власти, неспособной справиться с возникавшими проблемами, стало благодатной почвой для деятельности фашистских организаций и распространения ими идей воинствующего национализма под прикрытием мифа об «украденной победе». Муссолини и сгруппировавшиеся вокруг него сторонники, умело используя общественные настроения, в своей пропаганде озвучивали требования восьмичасового рабочего дня, расширения системы социального страхования, введения прогрессивного налога и пр. Привлекательным для итальянцев было то, что фашисты выступали в качестве новой силы, оппозиционной, с одной стороны, либералам, с другой – коммунистам и социалистам, а также существовавшим общественным порядкам. Из молодежи, учащихся и студентов, крестьян-собственников, бывших офицеров создавались военизированные отряды – «сквадры», устраивавшие общественные беспорядки с применением насилия, нападая на своих политических оппонентов, прежде всего социалистов, лидеров профсоюзного движения и пр. Сквадристы стали носить черные рубашки военного образца как обязательную форму и приняли приветствие поднятием руки. Вскоре отряды сквадристов были реорганизованы в фашистскую милицию.
Фашисты в Италии пришли к власти 30 октября 1922 года в результате так называемого «похода на Рим», организованного фашистами в ночь с 27-го на 28 октября. Король Виктор-Эммануил III, признавая авторитет фашистской партии, назначил ее руководителя Б. Муссолини премьер-министром, который позднее, в 1932 году, возглавил и министерство иностранных дел.
В 1925 году были приняты «высшие фашистские законы», расширившие полномочия Муссолини как главы правительства, затем распущены местные собрания депутатов, отменены свобода собраний и объединений, свобода печати, началось увольнение политически неблагонадежных граждан и пр.[59]
В то же время итальянские фашисты, представляя себя как силу, действующую в интересах народа, в соответствии с названием «связка», «союз» и согласно теоретическим взглядам Муссолини, демагогически провозгласили идею национального и государственного единства в качестве альтернативы марксистскому учению о классовой борьбе, а также создание корпоративного государства, построенного не на партийном принципе, когда партии участвуют в выборах, а на корпорациях, формирующихся на основе производственной, профессиональной общности людей. Действительно, в области внутренней политики у итальянских фашистов имелись попытки решать социальные вопросы путем построения «корпоративного государства» и осуществления крайних форм политики экономической автаркии.
Однако все эти меры в конечном итоге были маневром для обмана народных масс. В составе фашистской правящей элиты решающее преобладание имелось у финансовой олигархии. По данным на 1932 год, 112 сенаторов, 175 депутатов и значительное число членов Большого фашистского совета, а также руководителей фашистской партии, входили в состав руководящих органов банков и крупных акционерных компаний[60].
Следует отметить, что первоначально во внешнеполитических концепциях Муссолини явно не просматривалась их агрессивная направленность, хотя уже в 1925 году на съезде фашистской партии он заявил о плане создания Итальянской империи. В основе его идей лежал принцип универсализма итальянского фашизма, его превосходства над всеми другими политическими течениями, подразумевавший «историческую неизбежность» распространения фашизма по всему миру. 27 октября 1930 года Муссолини заявил: «Я утверждаю, что фашизм в своей идее, доктрине, осуществлении универсален. Поэтому можно предвидеть фашистскую Европу, Европу, следующую в своих учреждениях доктрине и практике фашизма»[61].
Если в Италии фашисты пришли к власти практически сразу же после создания своей партии, то в Германии для этого потребовался более длительный период. Фашистское политическое течение и идеология (национал-социализм) были вызваны к жизни обстановкой общественно-политического кризиса после Первой мировой войны, когда авторитет традиционных институтов власти упал и у немецкого народа усилилась тяга к радикальным идеям и экстремистским теориям. Вместе с тем благоприятной почвой для этого в Германии было то, что еще во время Первой мировой войны представители крайне правых сил объединились в «Обществе Туле». Это общество стояло у истоков нацизма, пропагандировало расизм и антисемитизм в традиции созданной в Лейпциге в 1912 году секты «Германен-Туле», члены которой должны были быть «арийских кровей». Своими экстремистскими лозунгами общество «Туле» нагнетало атмосферу расовой ненависти. Уже в октябре 1918 года в его кружках вынашивались планы правого переворота. Это общество способствовало объединению многих будущих сторонников и последователей Гитлера. Оно имело связи с русскими эмигрантскими кругами и их штаб-квартирой в Мюнхене, в поддержке которых большую роль сыграл бывший студент-архитектор из Прибалтики, будущий главный «теоретик» нацизма Альфред Розенберг, который после российской революции бежал в Германию, став непримиримым врагом «большевизма» и России[62]. В 1921 году он занял должность редактора в газете «Фёлькишер беобахтер», связав свою судьбу с Гитлером.
Установление Веймарской буржуазно-демократической республики в Германии (1919) было воспринято в штыки лагерем реакции. Именно активность представителей консервативной части буржуазии, отстраненной от власти и использовавшей в пропаганде псевдореволюционную риторику, способствовала активизации деятельности консервативно-фёлькишеских[63] обществ и союзов, которые еще до выхода на историческую арену национал-социализма развернули антисемитскую кампанию, устраивали еврейские погромы и акции устрашения. Возникло множество милитаристских союзов и незаконных вооруженных экстремистских организаций, которые своими действиями провоцировали конфликты. Большую роль в этом сыграл «Немецко-фёлькишеский союз защиты и отпора». Он стремился возглавить фёлькишеский фронт борьбы против демократии. Этот союз был также связан с аналогичными фёлькишескими организациями, в том числе и с «Обществом Туле».
В январе 1919 года, за шесть месяцев до подписания Версальского мирного договора, возникла небольшая политическая партия, практически малочисленная группа, под названием Германская Рабочая партия.
12 сентября 1919 года в партию был зачислен Адольф Гитлер (Шикльгрубер[64]). Появление Гитлера в партии не было его собственной инициативой. Этого ефрейтора 2-го полка, бывшего фронтовика, после разгрома Баварской советской республики, в котором он также принимал участие, командование направило в качестве осведомителя для изучения обстановки в различных политических группах и партиях. Гитлер совершенно случайно оказался на собрании упомянутой партии; его привлекли некоторые партийные идеи националистического толка и вождизма. Командование разрешило Гитлеру вступить в эту партию с целью выяснения возможности установления контроля рейхсвера над этой организацией. Гитлер получил билет № 7[65]. В том же году к партии примкнул капитан Эрнст Рем (Рём), который постепенно вовлек в нее многих своих сослуживцев из рейхсвера. Таким образом, костяком новой партии стали солдаты и офицеры рейхсвера и полиции. Кроме того, к нацистскому движению примкнули члены «Немецко-фёлькишеского союза защиты и отпора» после запрета его властями (1922).
Уже на первом открытом собрании Германской рабочей партии 24 февраля 1920 года Гитлер объявил партийную программу, остававшуюся в неизменном виде до конца Третьего рейха. Она имела 25 пунктов, из которых большинство содержали военно-реваншистские, националистические, расистские, антисемитские положения. Уже в этом документе было выдвинуты требования «жизненного пространства» – «земли и территории для существования нашего народа и для колонизации их нашим избыточным населением»; «объединения всех немцев в великую Германию на основе права народов на самоопределение», а также «отмены Версальского и Сен-Жерменского мирных договоров».
Содержались пункты, которые составили важнейшую основу нацистской расистской идеологии, пропаганды и политики. Так, в четвертом пункте указывалось: «Только тот, кто принадлежит к германской расе, может быть гражданином; только тот принадлежит к германской расе, в чьих жилах течет германская кровь, независимо от вероисповедания. Следовательно, ни один еврей не может принадлежать к германской расе». А в шестом пункте говорилось: «Право участвовать в управлении и законодательстве государства может принадлежать только гражданину государства. Поэтому мы требуем, чтобы на все должности во всех государственных учреждениях любого рода, будь то в империи, земле или общине, назначались только граждане государства»[66]. В программе также было заявлено, что партия ведет борьбу «против еврейско-материалистического духа внутри нас и вне нас»[67].
Для вовлечения в партию представителей различных слоев немецкого населения в программе наряду с антисемитскими и реваншистскими лозунгами имелись демагогические параграфы с «антикапиталистическими» требованиями. Так, например, выдвигались требования о том, чтобы государство взяло на себя «обязательство в первую очередь заботиться о заработке и пропитании граждан», о наделении всех граждан «равными правами», о «полной конфискации всех военных прибылей» и пр.
Таким образом, в самом начале возникновения национал-социализма в программе были сформулированы его основные цели: требования территориальных приобретений и отмены решений Версаля должны были служить для оправдания германской внешней экспансии и завоевания «жизненного пространства», а исключение лиц, не принадлежавших к «единству германской крови», из числа граждан явилось идейно-политическим обоснованием антисемитизма и политики геноцида в отношении других народов. Так что этот документ был рассчитан на представителей различных слоев населения, далеких от политики, но в то же время недовольных порядками, существовавшими в Веймарской республике.
Общее недовольство в стране усиливалось под воздействием послевоенного экономического кризиса, особенно в условиях выплаты Германией значительных репараций, что привело к невиданной инфляции, безработице и катастрофическому падению жизненного уровня населения. «Умирающие от голода инвалиды войны – это немецкая реальность начала двадцатых годов прошлого века. Нетопленые дома, полуголодные дети, волна самоубийств. Слабые духом люди выход из окружающего кошмара видели в открытии газового краника или хорошо намыленной веревке. Иногда кончали с собой целые семьи»[68] – так описывал послевоенную обстановку в Германии один из биографов, знавший лично Гитлера. Недовольство Республикой у большинства немецкого населения выливалось в осознание, что именно эта форма государственного правления была неспособна защитить немецкий народ от тягот и унижения «позорного» Версальского мира. К таким настроениям у обывателей добавлялся страх перед возможным повторением событий Ноябрьской революции и захватом власти левыми силами.
29 июля 1921 года партия, переименованная ранее в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию (НСДАП), была реорганизована, и Гитлер стал ее первым «председателем». Нацисты для привлечения широких слоев немецкого народа в свои ряды, используя популярность социальных идей, не только включили в название партии слово «социалистическая», но выбрали партийным символом красный флаг с черной свастикой в белом круге.
В том же году были основаны штурмовые отряды, получившие окончательное название – СА (Sturmabteilungen), во главе с Гитлером, являвшиеся полувоенными отрядами личной охраны, которые предназначались якобы для защиты руководителей НСДАП от нападения со стороны соперничавших с ней политических партий и для поддержания порядка на митингах НСДАП, а на самом деле использовались для борьбы с политическими противниками. Главное, что эти военизированные формирования должны были стать орудием господства Гитлера над НСДАП. Согласно сформулированному Гитлером предназначению штурмовые отряды «должны быть не только орудием защиты движения, но в первую очередь школой для грядущей борьбы за свободу внутри страны», а также должны быть готовы «в любой момент перейти в наступление»[69].
По данным германского историка В. Мазера, в середине 1922 года среди членов НСДАП 27,91 % составляли служащие (в том числе с высшим образованием), 27 % – ремесленники и квалифицированные рабочие, 15 % – торговцы, остальные проценты приходились на преподавателей (6,74 %), студентов (4,83 %), крестьян (1,56 %) и прочие категории населения Германии[70].
В литературе подробно описана первая попытка захвата власти нацистами, которая вошла в историю под названием «Пивной путч». Так, в ночь на 8 ноября 1923 года в Мюнхене (Бавария) Гитлер и несколько его сторонников ворвались на митинг в погребке «Бюргерброй», на котором выступал генеральный комиссар Баварии Густав фон Кар, с намерением добиться от него решения идти на Берлин. Однако утром 9 ноября население не оказало им поддержки, а нацистская демонстрация была встречена вооруженными частями рейхсвера и полиции. Как зафиксировано в Приговоре Нюрнбергского трибунала, «после нескольких залпов, в результате которых несколько десятков сторонников Гитлера были убиты, сам он убежал, спасая свою жизнь. На этом демонстрация закончилась»[71]. Герман Геринг был тяжело ранен. Другие сподвижники Гитлера: один из идеологов расизма и антисемит Ю. Штрейхер; ближайший друг фюрера в первые годы борьбы за власть и в последующем рейхсминистр внутренних дел В. Фрик; известный «нацист номер три», заместитель Гитлера по партии Р. Гесс – также принимали участие в этой попытке к восстанию. Гитлер позднее предстал перед судом по обвинению в государственной измене, был осужден и приговорен к тюремному заключению. СА были объявлены вне закона. Однако вскоре, в 1924 году, Гитлер был освобожден из тюрьмы, а уже в 1925 году были созданы охранные отряды», или СС[72].
В том же 1925 году Гитлер опубликовал книгу «Майн Кампф» («Моя борьба»)[73], в которой он изложил свои политические взгляды и цели. Эта книга стала рассматриваться впоследствии в качестве первоисточника нацистской доктрины. Известно также, что в тюрьме Ландсберг Гитлер диктовал свой труд Р. Гессу. Многие исследователи именно его считают соавтором «Майн Кампф», так как Гесс ранее учился в университете и был более образованным человеком, чем Гитлер. К тому же он был лично знаком с некоторыми философами и теоретиками 1920-х годов, в том числе с геополитиком К. Хаусхофером[74], который передал ему в тюрьму «Политическую географию» Ф. Ратцеля, одного из основоположников геополитики и теории «народа без жизненного пространства», положившей начало географическому оправданию политики экспансии и захватов[75].
В новейших отечественных исследованиях нацизма появилась версия о том, что Гитлер создал свой «труд» не без влияния Эрнста Ганфштенгля, немца по происхождению и гражданина США, связанного с американской разведкой. Позднее он написал две книги мемуаров под названием «Мой друг Адольф, мой враг Гитлер» и «Гитлер. Потерянные годы». Судя по этим воспоминаниям, Гитлер, даже не закончивший средней школы в Линце и увлекавшийся лишь рисованием и спортом, именно Ганфштенглю во многом был обязан своему «образованию» и помощи по целенаправленному подбору соответствующей литературы, на основе которой были сформулированы идеи «Майн Кампф»[76]. Тот же Ганфштенгль одним из первых оказывал значительную финансовую помощь Гитлеру и нацистской партии в их первоначальной пропагандистской деятельности. В литературе есть и другие сведения о контактах Гитлера с представителями американской разведки[77].
В «Майн Кампф», несмотря на беспорядочный разброс и компиляцию различных реакционных теорий и идей как германского, так и зарубежного происхождения, в 1-й и 2-й книгах сконцентрированы все развитые в последующем, но по сути неизменные постулаты нацистской идеологии: борьба за завоевание «жизненного пространства» для Германии, расовое превосходство арийцев над другими «неполноценными» представителями «низших рас» (согласно терминологии нацистов – «недочеловеках»: Untermenschen), антисемитизм и антимарксизм, борьба против унизительных для Германии положений Версальского мира, возвращение утраченных территорий в результате внешней экспансии и покорение другие народов.
В книге содержались не только эти идеи, но и конкретные предложения и рекомендации о характере нацистской внутренней и внешней политики, пропаганде и методах борьбы для достижения экспансионистских целей. Гитлер также утверждал, что лично способен осуществить эти планы.
Знаменитая 14-я глава, гитлеровской книги называется «Восточная ориентация или восточная политика». Именно в этой главе Гитлер выдвинул альтернативу «буржуазной национальной политике», целью которой, по его словам, «было восстановление границ 1914 года», что является «бессмысленным и катастрофическим». «Это волей-неволей вводит нас в конфликт со всеми государствами, которые приняли участие в Мировой войне. Таким образом, гарантируется продолжение коалиции победителей, которая медленно удушит нас». По словам Гитлера, подобная германская политика «всегда гарантирует Франции благоприятную официальную точку зрения и в других частях мира для ее вечных козней против Германии. Даже если бы они были успешными, это не будет означать ничего вообще для будущего Германии по своим результатам и все-таки заставит нас вести борьбу кровью и сталью. Кроме того, она вообще не позволяет, в частности, какой-либо стабильной немецкой внешней политики»[78].
Гитлер прямо указывал на цель завоевания Германией «жизненного пространства» как на единственное средство ее превращения в «мировую державу»: «Дело обстоит так, что Германия либо будет мировой державой, либо этой страны не будет вовсе. Для того же, чтобы стать мировой державой, Германия непременно должна приобрести те размеры, которые одни только могут обеспечить ей должную роль при современных условиях и гарантировать всем жителям Германии жизнь».
И далее он писал о том, что стало квинтэссенцией всей будущей нацистской военно-политической стратегии: «Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на Востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе.
Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. Сама судьба указывает нам перстом. Выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование и которая одна только служила залогом известной прочности государства. Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам – превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Именно так были созданы многие могущественные государства на земле… В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения. Теперь это ядро истреблено полностью и до конца. Место германцев заняли евреи. Но как русские не могут своими собственными силами скинуть ярмо евреев, так и одни евреи не в силах надолго держать в своем подчинении это громадное государство. Сами евреи отнюдь не являются элементом организации, а скорее ферментом дезорганизации. Это гигантское восточное государство неизбежно обречено на гибель. К этому созрели уже все предпосылки. Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства. Судьба предназначила нам быть свидетелем такой катастрофы, которая лучше, чем что бы то ни было, подтвердит, безусловно, правильность нашей расовой теории. Наша задача, наша миссия должна заключаться прежде всего в том, чтобы убедить наш народ: наши будущие цели состоят не в повторении какого-либо эффективного похода Александра, а в том, чтобы открыть себе возможности прилежного труда на новых землях, которые завоюет нам немецкий меч»[79].
Таким образом, в «Майн Кампф» ясно просматривались основные черты гитлеровской внешнеполитической концепции, главное в которой составляла идея очередного «Дранг нах Остен», то есть великого похода Германии на Восток, в сторону российских территорий, и планы создания огромной континентальной империи. Именно эта цель в дальнейшем становится стержнем всей внешней политики нацистов.
Таким образом, западным странам, бывшим членам Антанты и авторам Версальского мирного договора уже в 1925 году был дан четкий ориентир, против какой страны будет в дальнейшем направлена германская экспансия. Вероятно, поэтому правящие круги западноевропейских стран так спокойно отнеслись к возникновению национал-социализма и НСДАП во главе с Гитлером и в дальнейшем оказывали всестороннюю помощь в возрождении милитаризма и военной мощи нацистской Германии.
Итак, в результате Первой мировой войны, ее итогов, зафиксированных системой мирных договоров, Октябрьской революции 1917 года в России был сдвинут целый цивилизационный пласт, на карте появились новые государства, на 1/6 части земной суши укрепился новый общественный строй. Все это обусловило складывание принципиально новой геополитической ситуации в Европе и мире.
Во-первых, Первая мировая война привела к существенному перераспределению сил в капиталистическом мире. Сформировалось несколько групп государств, различавшихся по уровню суверенитета и влиянию на процессы мирового развития. Первую из них составляли державы-победительницы: Великобритания, Италия, США, Франция и Япония. В Европе в лидеры вышли Великобритания и Франция, которые стали определять основы послевоенных международных отношений. Их преобладающее политическое и экономическое положение стало неоспоримым, и именно они намеревались диктовать свои условия остальным народам. Вторую группу образовали страны, потерпевшие поражение в войне: Германия, осколки Австро-Венгерской империи, длительное время игравшей заметную роль в европейской политике, – Австрия и Венгрия, а также воевавшие против Антанты Болгария и Турция. Они в значительной мере утратили прежние экономические и политические позиции. Германия перестала считаться ведущей политической силой в Европе, а Турция лишилась своего былого влияния в районах Черного моря, Восточном Средиземноморье и на Ближнем Востоке. Третью группу сформировали страны, находившиеся в той или иной степени политической и экономической зависимости от великих держав: Бельгия, Греция, Португалия, Румыния и другие, которые вели войну против Четверного союза, а также вновь созданные государства – Польша, Латвия, Литва, Финляндия, Чехословакия, Эстония, Югославия и страны, сохранявшие нейтралитет в период войны, – Люксембург, Швейцария, Швеция.
Во-вторых, в системе европейских стран возникло новое государство – Советская Россия, приступившее к коренным общественно-политическим преобразованиям. Это оказало решающее влияние на доминирование идеологических мотивов в отношениях между страной Советов и государствами остального мира, принадлежавшими к старому миропорядку. Хотя идеологизация международных отношений по линии «антикоммунизма» и «антиимпериализма» скрывала в той или иной мере более прагматические и реальные интересы и цели, тем не менее взаимная конфронтация и формирование «образа врага» шли на основе классового противостояния социализма и капитализма.
В-третьих, в определенном смысле изгоями в международных делах оказались две бывшие великие державы: Германия и Россия. Первая расплачивалась за свое поражение в войне, а национальное «унижение» как последствие Версальского мира явилось благоприятной предпосылкой для возникновения национал-социализма как наиболее реакционной идеологии и движения. Советская Россия не признавала Версальскую систему мирных договоров, рассматривая их как «империалистический, грабительский передел мира». Устранение странами Антанты России как субъекта международных отношений при решении послевоенных территориальных проблем в Европе и формировании нового миропорядка, ликвидация ее статуса великой державы привели к серьезному нарушению европейского баланса сил.
Европа, так и не найдя решения политических и территориальных проблем, замерла в ожидании новых конфликтов и войн.
Основные направления внешней политики СССР в послеверсальском мире
Современные знания о формировании и реализации внешнеполитического курса советского государства в 1920-х годах свидетельствуют о том, насколько сложным и противоречивым был этот процесс и какие серьезные изменения претерпевал механизм принятия соответствующих внешнеполитических решений на протяжении этих лет[80].
После победы Октября в капиталистическом мире весьма отчетливо выявились две основные тенденции по отношению к советскому государству. Одна из них отражала позицию откровенно враждебно настроенных представителей зарубежного капитала, которые понесли в результате революции в России значительный ущерб из-за аннулирования внешних займов и национализации промышленных предприятий, банков и т. п. К тому же некоторые из них стали приобретать в лице Советской России серьезного конкурента на мировом рынке, в частности в области вывоза нефти, сырья и т. п.
Другая тенденция выражалась в признании возможности компромиссов и расширения политических и деловых связей с советским государством и отражала позицию тех финансово-экономических и политических сил в капиталистических странах, которые были заинтересованы в импорте советского сырья, а также представителей ряда отраслей тяжелой индустрии, начавших получать весьма крупные заказы из России на промышленные изделия и рассчитывавших на их увеличение в будущем, наконец, связанных с ними банковских учреждений и т. д.[81]
Что касается Советской России (СССР), то в начале двадцатых годов два главных приоритетных направления в ее внешней политике заключались в борьбе за создание благоприятных международных условий для дальнейшего укрепления и развития Советского государства и всемерное содействие мировому революционному процессу. В соответствии с конкретной политической целесообразностью и потребностью советское руководство каждый раз определяло приоритеты во внешней политике того или иного направления. Но нередки были и периоды, когда оно стремилось действовать в обоих направлениях одновременно. Эти обстоятельства в основном обусловили двойственный характер внешнеполитической деятельности советской державы в 1920-е годы.
В то же время в начале 1920-х годов внешняя политика советского руководства сводилась к поискам выхода из тяжелого экономического положения. Поэтому оно вынуждено было искать компромисса с ведущими капиталистическими державами. Еще 28 октября 1921 года советское правительство обратилось к правительствам Великобритании, Франции, Италии, Японии и США с нотой, в которой выразило готовность обсудить вопрос о признании довоенных долгов России при условии возмещения ущерба, причиненного Советской республике интервенцией, предоставления займов и юридического признания советского правительства. Одновременно Страна Советов высказывалась за созыв международной конференции для обсуждения взаимных претензий и выработки условий восстановления экономических отношений[82].
10 апреля 1922 года в Генуе открылась международная конференция по экономическим и финансовым вопросам с участием представителей всех европейских государств и Советской России. Делегацию от РСФСР возглавлял нарком иностранных дел Г. В. Чичерин. 11 апреля представители западных стран вручили советской делегации меморандум, в котором выдвигались многочисленные требования: признание всех долгов царского и Временного правительств, финансовых обязательств всех бывших до 1922 года в России властей; возвращение всех национализированных предприятий иностранным владельцам и пр. Хотя в самом меморандуме не была названа возможная сумма по старым долгам и обязательствам, однако в иностранной экономической печати были опубликованы подсчеты, согласно которым сумма долгов должна равняться приблизительно 18,5 млрд золотых рублей, что составляло около 80 % всего государственного бюджета России того периода[83].
Для Советской России большинство из этих «предложений» было совершенно неприемлемо, ибо принятие их означало не только новые экономические трудности, но и перевод всей жизни страны под контроль иностранных государств[84]. 15 апреля на очередном заседании экспертов советские представители объявили о контрпретензиях советского правительства западным странам. По подсчетам советской стороны, убытки, причиненные экономике Советской России в результате интервенции и блокады, организованных иностранными государствами, исчислялись в 39 млрд золотых рублей[85]. Никакого компромисса в ходе переговоров достичь не удалось.
В условиях отсутствия взаимопонимания советская дипломатия успешно использовала противоречия между державами-победительницами и побежденной Германией. В местечке Рапалло (пригород Генуи) 16 апреля 1922 года был подписан советско-германский договор (вошедший в историю как Рапалльский договор), в соответствии с которым обе стороны взаимно отказывались «от возмещения военных расходов, равно как и от возмещения военных убытков, которые были причинены им и их гражданам в районах военных действий вследствие военных мероприятий»[86]. Германия отказывалась от претензий в связи с национализацией собственности своих граждан в России. Обе стороны договорились о расширении своих экономических и торговых отношений на взаимовыгодной основе.
Таким образом, план по изоляции Советской России западным сообществом был благополучно провален. Появление Рапалльского договора означало прорыв Версальской системы, когда два крупнейших государства Европы, поставленные творцами этой системы в положение «изгоев», разорвали кольцо экономической и политической изоляции.
Заключение Рапалльского договора вызвало резкое недовольство правящих кругов в ряде стран Западной Европы. В то же время на конференции в Генуе 20 апреля был оглашен меморандум советской делегации, который содержал изложение мотивов, по которым советское руководство решительно отвергло претензии западных держав к РСФСР[87].
После переговоров в Генуе по инициативе российской стороны была созвана конференция в Гааге (15 июня – 19 июля 1922 года) с участием представителей деловых кругов Великобритании, Франции, а также Латвии, Польши, Финляндии и Эстонии. Однако она окончилась для РСФСР безрезультатно, так как представители капиталистических стран отвергли все предложения советской делегации о предоставлении кредитов и настаивали на возвращении национализированного в России имущества. На Лозаннской конференции (20 ноября 1922-го – 24 июля 1923 года) западные державы практически не приняли ни одного предложения, выдвинутого Москвой относительно режима международного судоходства в районе проливов Босфор и Дарданеллы. Советский представитель в Италии В. В. Воровский, весной 1923 года одновременно представлявший советскую сторону и на конференции в Лозанне, на каждом шагу сталкивался с большими трудностями. Швейцарские власти отказывались обеспечить советскому делегату и сопровождавшим его сотрудникам соблюдение элементарных дипломатических норм, в том числе права личной безопасности и дипломатической неприкосновенности. В конце концов все обернулось трагедией. 10 мая 1923 года Воровский был убит в гостинице белогвардейскими эмигрантами Б. Конради и А. Полуниным. В итоге советская делегация не согласилась с условиями принятой конференцией конвенции о режиме Черноморских проливов, и СССР отказался от ее ратификации, так как она предусматривала свободный проход в Черное море военных кораблей любой страны, поскольку это создавало угрозу безопасности СССР на юге[88].
Важной вехой в развитии внешнеполитических связей страны Советов стал сам факт образования СССР 30 декабря 1922 года. Как отмечалось в Декларации об образовании Советского Союза, одним из обстоятельств, «повелительно требовавших» объединения советских республик в одно союзное государство, была «неустойчивость международного положения и опасность новых нападений», что делало неизбежным «создание единого фронта советских республик перед лицом капиталистического окружения»[89].
В соответствии с Договором об образовании СССР ведение всех внешнеполитических дел республик переходило в компетенцию верховных органов власти СССР и общесоюзного Наркомата иностранных дел. Был образован также единый общесоюзный Военный и морской наркомат, а также единый Наркомат внешней торговли. После вступления в силу в июле 1923 года Договора об образовании СССР ЦИК СССР утвердил 12 ноября 1923 года новое положение о НКИД, определившее его основные задачи, главными из которых были защита внешнеполитических и внешнеэкономических интересов Союза ССР, выполнение постановлений о заключении договоров и соглашений с иностранными государствами и пр.[90]
1923 год начался с резкого обострения международной обстановки в Западной Европе. 11 января Франция и Бельгия ввели свои войска на территорию Рурской области в Германии с целью заставить немцев более исправно платить репарации, определенные в Версале в пользу Франции и Бельгии. Оккупация Рура и Рейнской области франко-бельгийскими войсками усугубила и обострила и без того тяжелую ситуацию в Германии.
Советский Союз был единственным государством, которое сразу же, вслед за Германией, заявило решительный протест в связи с оккупацией Рура. Уже 13 января ВЦИК РСФСР выступил с Обращением к народам всего мира, в котором от имени Советской России выразил негодование и протест «против совершаемого правительством Франции преступления» и что вместе с Францией ответственность за эту акцию несут и другие империалистические державы[91].
В августе 1923 года под влиянием обострявшейся внутренней обстановки в Германии ушел в отставку правительственный кабинет во главе с В. Куно, который в большей мере был склонен к сотрудничеству с Москвой. Новое правительство во главе с Г. Штреземаном стремилось к укреплению связей с Великобританией и Францией. Когда в Москве стало известно о новых «внешнеполитических веяниях» в Германии, то советское руководство стало искать свой путь «решения германской проблемы». Несмотря на наличие Рапалльского договора, одним из главных пунктов которого было взаимное обязательство подписавших его сторон ни под каким видом не вмешиваться во внутренние дела друг друга, в августе-сентябре 1923 года руководство СССР совместно с руководством Коминтерна начало готовить революционный переворот в Германии с целью захвата власти германским пролетариатом.
Решением Политбюро ЦК РКП(б) от 4 октября 1923 года была создана специальная «четверка» в составе члена ЦК РКП(б) Г. Л. Пятакова, члена Исполкома Коминтерна К. Б. Радека, наркома труда В. В. Шмидта, советского полпреда в Германии Н. Н. Крестинского, которая командировалась в Германию для подготовки и непосредственного руководства восстанием. Кроме того, на 500 тыс. золотых рублей увеличивался «особый фонд» для финансирования германской революции[92].
Германские власти, резко протестуя против «большевистского вмешательства» во внутригерманские дела, все же не пошли на разрыв дипломатических отношений.
21 октября по приказу германского президента Ф. Эберта части рейхсвера вступили в Саксонию, а 2 ноября – в Тюрингию. 22 октября под руководством КПГ началось вооруженное восстание рабочих и портовиков Гамбурга. Однако оно не было поддержано в других землях Германии и к 25 октября было жестоко подавлено армией и полицией. Указами германского президента 29 октября было распущено «социалистическое правительство» Саксонии, а 12 ноября – «рабочее правительство» Тюрингии. 23 ноября официально была запрещена деятельность КПГ.
Параллельно с этим власти Германии сумели оперативно подавить и нейтрализовать «пивной путч», организованный 9 ноября 1923 года в Мюнхене национал-социалистической рабочей партией (НСДАП) во главе с А. Гитлером. «Пивной путч» стал одной из первых совместных попыток германских нацистов и реакционных генералов захватить власть путем государственного переворота.
Несмотря на то, что планы руководства СССР и Коминтерна осуществить «пролетарскую революцию» в Германии в ноябре 1923 года потерпели полный провал, в одобренных Политбюро ЦК в декабре 1923 года тезисах «Уроки германских событий и тактика единого фронта», подготовленных Г. Е. Зиновьевым, был сделан вывод, что КПГ ни в коем случае не должна снимать с повестки дня вопрос о вооруженном восстании, поскольку «пролетарская революция в Германии неизбежна»[93].
В этот же период в особое поле зрения руководства Коминтерна попал балканский регион как зона наиболее острых национальных и социальных противоречий и возможная база для революций. В Москве рассчитывали взорвать сложившуюся после Версаля под эгидой Франции систему союзов, прежде всего Малую Антанту в составе Югославии, Румынии и Чехословакии, путем образования новых самостоятельных государств с последующим их объединением в Балканскую социалистическую республику. Центрами подготовки революции на Балканах провозглашались Болгария и Сербия[94]. Одним из основных объектов деятельности Коминтерна в тот период стал также Китай.
Тем не менее период 1924–1925 годов вошел в историю СССР как «полоса признания» Советского государства капиталистическими странами. Так, в феврале 1924 года лейбористское правительство Великобритании, официально признав СССР, установило с ним дипломатические отношения. В итоге на неопределенное время были сняты взаимные финансовые претензии (по поводу компенсации потерь от национализации и интервенции). Вслед за Италией, Норвегией, Швецией, Австрией, Грецией и другими странами на путь нормализации отношений с СССР вступило французское правительство. Его глава Э. Эррио 28 октября 1924 года направил председателю ЦИК СССР М. И. Калинину телеграмму, в которой сообщалось, что правительство Франции признало де-юре правительство СССР и готово установить с ним дипломатические отношения путем взаимного обмена послами[95]. В Москве придавали большое значение факту нормализации отношений с Парижем, что получило подтверждение на II сессии ЦИК СССР второго созыва 28 октября 1924 года в выступлении Г. В. Чичерина, расценившего это событие как «серьезный сдвиг для всей европейской политики по отношению к Советской республике»[96].
Вместе с тем со стороны Великобритании и США начался активный процесс включения Германии в систему международных отношений и ревизии Версальских соглашений. Первым шагом в этом направлении явился репарационный план директора чикагского банка Ч. Дауэса, принятый на Лондонской конференции в августе 1924 года. Он предусматривал обеспечение уплаты Германией репараций на основе ее хозяйственного восстановления. Для этого было решено оказать ей содействие со стороны англо-американского капитала. План значительно снижал немецкие выплаты по репарациям и урезал возможности французских санкций через репарационную комиссию. По существу, план Дауэса явился победой англо-американского экономического партнерства над Францией. Основы будущей милитаризации создавались прежде всего благодаря развитию германской тяжелой промышленности, в которую вкладывались крупные американские и английские капиталы.
Международная конференция в Локарно (5–16 октября 1925 года), созванная по инициативе Великобритании, должна была служить подрыву советско-германских отношений и созданию антисоветского блока. СССР не был приглашен на эту конференцию, целью которой было приблизить Веймарскую республику к объединенному фронту «цивилизованных стран». В поднятой западной прессой шумихе по поводу этой конференции она представлялась как шаг на пути «умиротворения Европы». Однако Локарнские соглашения, состоявшие из нескольких документов, главным из которых был общий гарантийный пакт между Германией, Францией, Бельгией, Великобританией и Италией, предусматривал лишь гарантии границ западных держав, оставив без гарантий границы на востоке. Это дало СССР повод усмотреть в этом пакте антисоветскую направленность. Германия, Франция и Бельгия обязались не прибегать к нападению, вторжению или войне друг против друга. Великобритания и Италия выступили в качестве гарантов западных границ и демилитаризованной Рейнской зоны[97].
Участием в Локарнских соглашениях Германия сделала первый шаг на пути ревизии Версальского мирного договора. Ей удалось добиться «равноправия» среди европейских держав в ущерб создаваемой Францией системе военных союзов. Локарнские соглашения вступили в силу с принятием в 1926 году Германии в Лигу Наций, где она заняла место постоянного члена Совета Лиги.
В свою очередь, чтобы нейтрализовать отрицательные для СССР последствия Локарнских соглашений, советское руководство решило подписать серию соглашений с рядом соседних стран, которые содержали бы их обязательство воздерживаться от нападения на СССР, а в случае нападения какой-либо третьей стороны – сохранить нейтралитет. Первым таким договором стал советско-турецкий договор о дружбе и нейтралитете от 17 декабря 1925 года. Аналогичные договоры были подписаны с Афганистаном, Литвой, Ираном, Латвией, Эстонией, Польшей, Финляндией. Эти договоры демонстрировали стремление СССР преодолеть изоляцию страны и в определенной степени обеспечить ее безопасность.
Советская дипломатия продолжала свою линию, намеченную в Рапалло. На переговорах в Берлине в начале октября 1925 года Г. В. Чичерину удалось достичь принципиальной договоренности о заключении нового советско-германского политического соглашения, а также о подписании советско-германского торгового договора. Тогда же в Берлине немецкий банковский консорциум по соглашению от 3 октября 1925 года в виде обмена письмами между «Дойче Банк», Госбанком СССР и советским торгпредством предоставил СССР краткосрочный кредит в размере 75 млн марок (сначала речь шла о стомиллионном кредите) для закупки в Германии товаров. 12 октября того же года в Москве был подписан советско-германский торговый договор, который создавал основу для развития торговли между двумя странами на основе принципа наибольшего благоприятствования[98]. В соответствии с достигнутыми договоренностями на территории СССР были организованы военные учебные центры рейхсвера: военно-воздушная школа под Липецком (1924), танковая школа под Казанью (1926), аэрохимическая станция под Саратовом (1927), получившая название «объект Томка»[99]. Несколько позже эти договоренности легли в основу совместных секретных документов, которые закрепили начавшееся сотрудничество в военной области. Одновременно развивалось и военно-промышленное сотрудничество[100]. В период 1925–1930 годов в СССР находилось приблизительно 200 немецких военных специалистов, после 1930 года их численность возросла до 300 человек[101].
В конце 1920-х годов участились визиты руководителей рейхсвера в Советский Союз. Чаще всего они проходили в форме инспекционных поездок по германским военным школам, тренировочным базам и присутствия на маневрах Красной армии. Как правило, визиты сопровождались встречами с представителями высшего командования Красной армии. Генерал рейхсвера X. Шпейдель, проходивший подготовку на военно-воздушной базе в Липецке, отмечал, что выгоды рейхсвера, по его мнению, состояли прежде всего в практической области[102].
В то же время с согласия германской стороны командиры Красной армии обучались в академии германского генерального штаба и военно-учебных заведениях рейхсвера – в Берлине, Дрездене и других городах. Из представителей высшего комсостава Красной армии курс высшей военной академии германского генштаба прошли И. П. Уборевич и Р. П. Эйдеман (1927/28), И. Э. Якир (1928/29) и др. В те же годы в Германии учились И. Н. Дубовой, П. Е. Дыбенко, Э. Ф. Аппога, ставший затем начальником управления военных сообщений РККА. В 1930 году с группой высших командиров выезжал в Германию К. А. Мерецков[103]. В рамках военно-технического сотрудничества в Германию еще в 1927 году был командирован заместитель начальника управления ВВС РККА Я. И. Алкснис. Цель командировки заключалась в ознакомлении с германским самолето– и моторостроением.
Советские и немецкие военные специалисты посещали учения и маневры, проводившиеся в 1920-х годах в СССР и Германии. О результатах сотрудничества между Красной армией и рейхсвером полпред СССР в Германии Н. Н. Крестинский 28 декабря 1928 года подробно докладывал И. В. Сталину. В частности, он указывал, что ежегодно с советской стороны в течение трех или четырех лет группы красных командиров присутствовали на германских маневрах, «группы ответственных командиров направлялись в германскую военную академию для прохождения практического и теоретического курса». Отмечалось также, что германский рейхсвер «организовывает на нашей территории военно-технические школы» такого типа, которые «в Германии на основании Версальского договора существовать не могут»[104]. Полпред затем подробно освещал все виды военного сотрудничества двух стран. Он писал, что советские военные «получают в Германии современную военную школу», а немцы, приезжая в СССР, «убеждаются в силе нашей армии»[105].
Сотрудничество подобного рода, несмотря на его секретный характер, не было чем-то необычным в практике международных отношений того времени. В обход Версальского договора военно-технические связи с Германией поддерживали также США, Япония, Италия и другие страны[106]. Так, уже в 1920-е годы будущий руководитель немецкого абвера В. Канарис стал искать пути для восстановления флота с помощью фирм за пределами Германии. В Испании он наладил связи с промышленниками и политическими кругами, организовал производство торпед и кораблей, а также деятельно участвовал в различных проектах строительства подводных лодок по немецкому образцу в Голландии, Испании, Финляндии, был осведомлен о наличии подобных планов. В Финляндии строились 250-тонные подводные лодки, а самые крупные – 740-тонные подлодки строились в Испании[107].
К концу 1920-х годов экономические связи между СССР и Германией продолжали развиваться. М. М. Литвинов, ставший наркомом иностранных дел вместо Г. В. Чичерина в 1930 году, отмечал: «Чем шире идет процесс реконструкции и технического перевооружения нашей промышленности, тем больше увеличивается необходимость приобретения машин, точных приборов, аппаратов и технических материалов. Германия занимает первое место в советском экспорте… Наличие торгового соглашения с Германией создает возможность нормального развития деловых взаимоотношений»[108]. В 1931 году Германия для стимулирования своего экспорта предоставила СССР очередной кредит в 300 млн марок. Во время первой пятилетки СССР получил из Германии более 50 % всех закупленных машин и оборудования. А в 1932 году она экспортировала в СССР почти все производимые ею паровые и газовые турбины, прессы, краны и локомобили, 70 % станков, 60 % экскаваторов, динамомашин и металлических ферм, половину никеля, сортового железа, воздуходувок и вентиляторов[109].
В отличие от государств – творцов Версальской системы, для СССР военно-техническое сотрудничество с Германией являлось единственной возможностью выйти из международной изоляции, ознакомиться с передовыми достижениями в военной промышленности за границей. Западные же страны, проводя курс на ограничение экономических связей с СССР, в то же время, с одной стороны, стремились не допустить укрепления советско-германских военно-экономических отношений, а с другой – «не замечали» реальных целей союза военных и промышленников Германии по возрождению германской военно-экономической мощи.
Вторая половина 1920-х годов для СССР на международной арене, помимо позитивных тенденций, была отмечена новым обострением отношений с ведущими странами Европы. Так, следуя принципам пролетарского интернационализма, СССР в 1926 году по линии Коминтерна оказал материальную помощь бастовавшим в Англии шахтерам. Это вызвало ответную реакцию со стороны английского правительства, за которой последовали в мае 1927 года активные поиски «агентов Коминтерна». Английской полицией был совершен налет на советскую контору «Аркос» в Лондоне, в результате которого найденные при обыске документы якобы свидетельствовали об участии советской стороны в антиправительственной деятельности. Обвинив СССР во вмешательстве во внутренние дела Великобритании, правительство консерваторов разорвало дипломатические отношения с СССР и аннулировало торговое соглашение 1921 года. В июне 1927 года русский эмигрант Б. С. Коверда застрелил в Варшаве советского посла П. Л. Войкова. Советское правительство расценило это убийство как часть «международного империалистического заговора», чтобы спровоцировать войну против СССР. Тем не менее польское правительство не пошло на обострение отношений с СССР, поскольку опасалось, что страна будет втянута в военный конфликт (Коверда был осужден к длительному тюремному заключению).
Параллельно с нападками на СССР Великобритания и Франция стали активно содействовать пересмотру Версальских соглашений, решив свернуть свою контрольную деятельность в Германии. Необходимо заметить, что к этому времени в Германии явно наметилась активизация деятельности нацистов. Так, в 1927 году в НСДАП насчитывалось уже 100 тыс. членов и она становилась массовой партией немецкого народа[110].
Фактически после прекращения в 1927 году работы франко-английской контрольной комиссии в Германии осенью 1928 года германское правительство одобрило первую программу вооружений, выделив на оснащение рейхсвера 250 млн марок. Еще 80 млн марок было выделено на развитие «рейхсмарине». Главной целью программы было создание соответствующих прототипов современных самолетов и танков. Уже к 1929–1930 годам фирмы «Крупп», «Райнметалл», «Даймлер-Бенц» подготовили модели тяжелого и легкого танков[111]. В 1929 году репарационный план Ч. Дауэса был переработан комитетом финансовых экспертов во главе с американскими бизнесменами О. Юнгом и Д. Морганом. Новый репарационный план определил более низкую сумму платежей и изменил порядок взимания репараций. В 1931 году в соответствии с объявленным мораторием Германия вообще прекратила репарационные платежи. Это позволило ей восстановить свой промышленный потенциал.
Обострение международной обстановки в 1927 году было воспринято советским руководством как реальная угроза войны против СССР. 28 июля 1927 года в «Правде» была опубликована статья И. В. Сталина «Заметки на современные темы», в которой, в частности, говорилось: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет не о какой-то неопределенной и бесплотной «опасности» новой войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР – в особенности»[112]. Этот тезис нашел отражение в решениях XV съезда ВКП(б) (декабрь 1927 года). Был сделан вывод, что для Советского Союза это означало «прежде всего нарастающую напряженность отношений с буржуазными государствами, политика которых… становится все более и более враждебной по отношению к СССР и создает прямую угрозу империалистического нападения извне»[113]. Съезд одобрил проведенную Политбюро ЦК ВКП(б) работу по подготовке страны к обороне. Хотя развернутого постановления по этому вопросу съезд не принимал, в выступлении Наркома по военным и морским делам К. Е. Ворошилова установка на всестороннюю милитаризацию экономики СССР в связи с приближением войны была изложена достаточно четко[114].
Штаб РККА, анализируя тенденции развития военно-политической обстановки, в 1928 году делал вывод о неизбежности в ближайшем будущем агрессии против Советского Союза[115]. В зависимости от степени враждебности капиталистических стран по отношению к Советскому Союзу расстановка сил к концу двадцатых годов Штабу РККА представлялась следующим образом. Первую группу составляли государства, которые были отнесены к явно враждебным по отношению к СССР: Англия, Франция, Польша, Румыния, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва. Сюда же причислялась и Италия, которая, несмотря на отсутствие враждебности к СССР, «из соображений своей общей политики готова поддерживать антисоветские планы Англии». Ко второй группе относились страны, которые могли бы примкнуть к антисоветскому фронту: Германия, Чехословакия, Венгрия, Болгария, Югославия, Греция, Бельгия, Япония и США. Третью группу образовывали государства, не заинтересованные в войне с Советским Союзом по географическим, экономическим и политическим причинам: Швеция, Норвегия, Дания, Швейцария, Австрия, Албания, Персия и страны Латинской Америки. В четвертую группу включались государства, которые, по мнению Штаба РККА, были дружественно настроены по отношению к СССР: Турция, Афганистан, Китай (потенциально), страны арабского Востока и Африки, Индонезия и Британская Индия, Монголия[116].
Политическая линия Германии оценивалась как стратегия лавирования между Западом и Востоком с расчетом укрепления собственного международного положения и постепенного возрождения германского военного могущества. «Такая позиция Германии, – отмечалось в материалах Штаба РККА, – в потенции создает перспективы осуществления европейского антисоветского блока». Следует отметить, что в этом анализе особое место занимала оценка позиции Германии. В частности, подчеркивалось, «что в силу нынешней ситуации в Европе Германия явится важным (если не важнейшим) звеном в цепи этого предполагаемого блока». Штаб РККА полагал, что империалистическая интервенция в СССР без участия Германии (по крайней мере без ее нейтралитета) немыслима, так как главный противник на западных границах – Польша не рискнет на войну без обеспечения своего тыла со стороны Германии[117]. Одновременно Штаб РККА считал, что «в основном вопрос о создании антисоветского военного кулака на наших западных границах уже решается позицией Польши и Румынии, то есть теми государствами, которые принадлежат к числу наиболее враждебно относящихся к нам»[118]. Поэтому правильно будет сигнализировать непосредственную угрозу войны именно в тот момент, когда к антисоветскому блоку примкнет Германия[119]. По расчетам заместителя начальника Штаба РККА В. К. Триандафиллова, предполагалось, что вероятные противники СССР (лимитрофные государства – Польша, Румыния, Прибалтийские страны: Финляндия, Эстония, Латвия, Литва) могут выставить 106 перволинейных[120] дивизий. Из них одна только Польша способна выставить 48 таких дивизий[121].
Вместе с тем все же в конце 1920-х годов при определении степени военной угрозы советским политическим руководством и военными теоретиками роль Германии в антисоветском блоке оставалась в тени. Доминировало предположение, что война против СССР его будущими противниками планировалась как война коалиции при ведущей роли в ней Англии и Франции, а главной ударной силой в ней будут Польша и Румыния, а также белогвардейские формирования из эмигрантов, находившихся в различных странах[122]. Так, Б. М. Шапошников, являвшийся в 1928–1931 годах начальником Штаба РККА, в своем ответе на записку А. А. Свечина «Будущая война и наши военные задачи» отмечал: «…Со стороны коалиции план войны должен иметь целью – решительный удар по пролетарскому государству. Главное направление этого удара по нашей экономической базе. В нем принимают участие Румыния, 40 польских дивизий – для наступления к Днепру к югу от Полесья. Франция высаживает десант в Крыму… Английский флот с грузинской эмиграцией на борту захватывает Закавказье… Всего на европейском театре коалицией будет брошено в бой более 140 стрелковых дивизий…»[123].
Этот период вошел в советскую историографию как «военная тревога 1927 года». Несомненно, что партийные установки о нарастании военной угрозы служили внутриэкономическим и политическим целям советского руководства по мобилизации масс для проведения ускоренной индустриализации страны[124]. Именно в этот период И. В. Сталин выступил с известным тезисом: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[125].
Состоявшийся в ноябре 1928 года очередной пленум ЦК ВКП(б), отметив необходимость «догнать и перегнать в технико-экономическом отношении капиталистические страны», подчеркнул, что «международная обстановка, крупнейшие технические успехи капиталистических государств, военная угроза… делают осуществление этих задач совершенно неотложными»[126].
Такая линия, несомненно, отражала реалии того времени. Вместе с тем руководящая группа ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным использовала тезис о нарастании военной угрозы не только как пропагандистский лозунг для мобилизации масс для проведения ускоренной индустриализации страны, но и для концентрации единоличной власти, расправы с оппозицией под предлогом ложных обвинений в пособничестве «классовым» врагам и в шпионаже в пользу капиталистических государств.
Конечно, враждебность и неприятие большевистского режима правящими кругами ведущих капиталистических государств являлись неотъемлемыми чертами их позиции по отношении к СССР. Тем не менее подход к международным событиям, определявшим внешнеполитический курс советского руководства в этот период, затруднял проведение гибкой прагматической дипломатической деятельности в отношении отдельных стран, что в конечном счете не отвечало интересам безопасности СССР и поиску союзников за рубежом.
Далеко не лучшим образом на внешнюю политику СССР влияла деятельность Коминтерна с его установками на «вызревание объективных и субъективных предпосылок» пролетарских революций в зарубежных странах. VI Всемирный конгресс Коминтерна, открывшийся 17 июля 1928 года, принял Программу и Устав Коммунистического Интернационала, где говорилось, что эта организация представляет собой «единую мировую коммунистическую партию». Грядущий исторический период рассматривался как «приближение нового тура революций и войн»[127]. В тезисах конгресса содержались две противоречивые установки: с одной стороны, ставилась задача бороться против новой войны, с другой – указывалось на создание предпосылок «превращения пролетариатом капиталистических стран империалистической войны против Союза Советских Социалистических Республик в гражданскую войну против своей же буржуазии»[128].
VI конгресс одобрил стратегическую установку, согласно которой в капиталистических странах коммунистам противостоят две в одинаковой степени враждебные политические силы: открыто реакционная (фашизм) и демократически-реформистская (социал-демократия). В соответствии с этой линией отвергалась возможность союза коммунистов с социал-демократическими партиями и таким образом закреплялся раскол в мировом рабочем движении. 6 ноября 1929 года Политсекретариат ИККИ подчеркивал наличие «обстановки растущего революционного подъема»[129].
В секретном циркуляре Коминтерна в ноябре 1930 года всем компартиям определялась общая задача коммунистов: «переломить хребет социал-демократии и практически приступить к завоеванию большинства пролетариата», «во всеоружии встретить надвигающиеся бои»[130].
Вместе с тем советское правительство не игнорировало и главные события международной политики, например, проблему заключения Пакта Келлога – Бриана, предполагавшего отказ от войны как орудия национальной политики[131]. Отмечая определенные слабости этого документа, советская сторона тем не менее приняла решение о присоединении СССР к этому пакту. Соответствующее Постановление Президиума ЦИК о присоединении СССР к пакту было принято 29 августа 1928 года. А 31 августа М. М. Литвинов уведомил французского посла о согласии присоединиться к пакту[132].
Формальное присоединение состоялось 6 сентября 1928 года. По инициативе СССР еще до официального вступления пакта в силу 9 февраля 1929 года в Москве был подписан протокол о досрочном введении в действие Пакта против войны между СССР и соседними государствами – Эстонией, Латвией, Польшей и Румынией. Чуть позже к ним присоединились Литва, Турция и Иран. 24 июля 1929 года пакт Келлога – Бриана вступил в силу. К этому времени к нему примкнули уже 44 государства[133].
Последние месяцы 1929 года были ознаменованы началом мирового экономического кризиса, разразившегося сначала в США и Германии, а затем охватившего Великобританию, Францию, Японию и другие капиталистические страны. Сообщения о кризисе были восприняты советским руководством как подтверждение главных постулатов марксистско-ленинской теории о неизбежном углублении всеобщего кризиса капиталистической системы. В политическом отчете И. В. Сталина на XVI съезде ВКП(б) в июне 1930 года был сделан вывод о том, что стабилизации капитализма приходит конец и мировой экономический кризис в ряде стран будет перерастать в кризис политический. Из этого следовало, что буржуазии придется искать выход из трудного положения в дальнейшей фашизации внутренней политики, а также в новой империалистической войне. В то время как пролетариат, борясь с капиталистической эксплуатацией и военной опасностью, будет искать выход в революции[134].
Следует признать, что в странах капиталистического мира экономический кризис действительно вызвал рост социальной напряженности и одновременно укрепление авторитарных режимов (Югославия, Румыния, Венгрия, Польша), дальнейшую фашизацию общественной жизни (Италия, Германия), усиление агрессивных милитаристских тенденций во внешней политике (японская интервенция против Китая осенью 1931 года). Однако прогноз руководства ВКП(б) о революционном взрыве не сбылся ни для одного из капиталистических государств.
Напротив, провозглашенная в СССР «военная тревога 1927 года» закончилась в отношениях с Великобританией, когда в ноябре 1929 года в этой стране к власти пришли лейбористы, которые восстановили дипломатические отношения с СССР. Расширялись дипломатические и торговые контакты с США. Продолжали сохраняться связи СССР с Германией, предусмотренные Рапалльским соглашением. 24 июня 1931 года на пять лет был продлен договор о нейтралитете 1926 года; не прекращалось, хотя и в сократившихся объемах, германо-советское сотрудничество в военной области[135].
В 1930–1932 годах получили дальнейшее развитие отношения с Францией. В 1931 году она предложила СССР заключить пакт о ненападении, который был подписан в следующем году. В 1932 году двусторонние договоры о ненападении были также подписаны с Финляндией, Латвией, Эстонией, Италией и Польшей. Велись переговоры о таком же соглашении с Румынией, но они не увенчались успехом.
Таким образом, в начале 1930-х годов международное положение СССР по сравнению с 1920-ми годами значительно укрепилось. К этому времени, несмотря на сложный и неоднозначный характер внутренней и внешней политики, советское руководство проведением индустриализации, коллективизации, культурной революции пыталось ликвидировать вековую отсталость России от Запада, повысить военную мощь государства и его обороноспособность. Поэтому оно было чрезвычайно заинтересовано в целом в сохранении мира, как в Европе, так и на Дальнем Востоке. Рост агрессивных устремлений империалистических кругов в Германии, Италии, Японии настоятельно требовал от советской внешней политики шагов, направленных на ослабление конфронтации с капиталистическими государствами – творцами Версальской системы.
Наступление сил реакции и фашизма в Европе. Усилия СССР по созданию системы коллективной безопасности
Начало 1930-х годов ознаменовалось новым витком нестабильности в международных отношениях, когда наиболее реакционные силы в ряде государств стремились использовать ситуацию для осуществления своих экспансионистских замыслов, а другие страны оказались перед драматическими альтернативами определения своего места на международной арене в целях обеспечения собственной безопасности.
Вызревание кризиса международных отношений началось исподволь. Сначала возник очаг войны на Дальнем Востоке. Японские правящие круги взяли курс на насильственное включение азиатских народов в сферу господства Японии. В 1931 году японская армия оккупировала северо-восточную часть Китая, создав там в начале марта 1932 года марионеточное государство Маньчжоу-го, которое стало плацдармом для подготовки нападения на Монгольскую Народную Республику, расширения агрессии против Китая, а также для организации враждебных действий против СССР. Этот регион тем не менее затрагивал интересы США и Великобритании.
Обсуждение агрессивных действий Японии в Лиге Наций сразу зашло в тупик, хотя вслед за оккупацией Маньчжурии были осуществлены бомбардировки Шанхая. Призывы Лиги Наций к мирному урегулированию с Китаем японская дипломатия проигнорировала. 27 марта 1933 года Япония официально объявила о выходе из Лиги Наций, нанеся тем самым удар по престижу этой организации и показав ее полное бессилие.
Захват Японией Маньчжурии продемонстрировал, что Версальско-Вашингтонская система и Лига Наций не представляют никакого реального препятствия для развязывания агрессии. Начав насильственный передел мира и планируя захват новых районов Китая, а в дальнейшем и Советского Союза, японские агрессоры создали очаг войны на Дальнем Востоке.
В обстановке нового обострения противоречий активизировались силы реакции и фашизма в Европе. Важным фактором этого процесса явился тяжелейший экономический кризис 1929–1933 годов, охвативший все капиталистические страны. Особенно острый и глубокий характер принял экономический кризис в Германии. Поражение страны в Первой мировой войне, закрепленное Версальским диктатом, поставило германскую промышленность в зависимость от западного капитала. Это отразилось на экономике, и прежде всего на промышленном производстве, которое сократилось с 1929-го по 1933 год на 20,6 %, производство средств производства – на 53 %, а производство предметов потребления – на 25 %[136].
Для немецкого народа кризис имел катастрофические последствия. К середине 1932 года армия зарегистрированных безработных и частично безработных превысила 5 млн человек. К этому времени приблизительно каждый четвертый рабочий или служащий был безработным, жил в нужде. Кризис в промышленности сопровождался глубоким аграрным кризисом, который вел к разорению миллионов крестьян, ремесленников, мелких предпринимателей и торговцев. Последствием кризиса явилось ухудшение положения средних слоев населения, так как имущество мелких лавочников, ремесленников скупалось за бесценок мощными корпорациями, владельцами более крупных предприятий, магазинов и пр.
Стремление германских правящих кругов переложить экономические последствия кризиса на плечи трудящихся привело к обострению социальных противоречий, к забастовочной борьбе и резкому росту антикапиталистических выступлений. Все это вызывало у представителей крупного капитала и властей Веймарской республики страх перед новыми революционными потрясениями. Они все в большей мере стали склоняться к поддержке нацистов, надеясь с помощью их силовых методов подавить выступления недовольных, в первую очередь левых сил во главе с коммунистами. В стране были значительно ограничены права парламента, в конституцию внесены поправки, позволявшие президенту Веймарской республики управлять на основе чрезвычайного законодательства, то есть не считаясь с парламентом. Таким образом было введено президентское правление. Если раньше рейхсканцлером мог стать лишь лидер парламентского большинства, то с марта 1930 года, согласно поправкам к Конституции, рейхсканцлера стал назначать президент страны. Поэтому вполне справедливым является вывод о том, что свертывание демократических институтов в Германии началось еще до прихода Гитлера к власти[137].
До захвата власти нацистам удалось создать своего рода «теневое государство», например, в НСДАП были внешнеполитический отдел, отделы правовой и военной политики. Другие отделы занимались вопросами расы, пропаганды, аграрной политикой и пр.[138]
Германская крупная буржуазия и юнкерство, а также ведущие представители генералитета видели единственный путь преодоления кризисной ситуации в установлении диктатуры нацистов во главе с Гитлером. Это, по их расчетам, являлось не только гарантией выхода из кризиса и предотвращения социальных протестов, но одновременно казалось единственным способом для обеспечения подготовки реванша и новых захватнических войн. В начале экономического кризиса резко возросло число членов НСДАП: с 108 тыс. в 1928 году до 178 тыс. в 1929 году[139].
Поворотным пунктом в судьбе Веймарской республики стали парламентские выборы 14 сентября 1930 года, когда за НСДАП проголосовало 18 % участников выборов, и эта партия получила вместо 12 – 107 мандатов. Таким образом, НСДАП заняла второе место после СДПГ, что содействовало превращению Гитлера в ключевую фигуру в германской политике[140]. Именно с этого времени финансирование нацистской партии германскими финансово-промышленными кругами приобретает регулярный характер. Доказано, что именно Э. Кирдорф, Ф. Тиссен, Ф. Флик, Г. Крупп и другие выступали за тотальное вооружение Германии, развязывание агрессии с целью завоевания господства в Европе, захвата колоний, источников сырья. Например, глава Рейнско-Вестфальского угольного синдиката Кирдорф после своего знакомства с Гитлером в 1926 году стал активным пропагандистом идей нацизма и инициатором отчислений фирмами синдиката денежных средств в кассу НСДАП. С января 1931 года эти отчисления составили 6 млн марок в год[141]. 24 марта 1931 года председатель наблюдательного совета «ИГ Фарбениндустри» и член президиума Имперского союза немецкой промышленности К. Дуйсберг заявил: «Узкие национальные границы должны быть упразднены в интересах экономической деятельности стран путем создания наднациональных экономических сфер… Лишь сплоченный экономический блок от Бордо до Софии придаст Европе основу, в которой она нуждается для утверждения своей мировой роли»[142]. В 1932 году начал действовать так называемый «кружок Кепплера», организованный экономическим советником Гитлера из видных деятелей германской промышленности.
Несомненно, что возрождению военной мощи Германии способствовала политика ведущих западных держав в рамках Локарнского договора, планов Дауэса, Юнга и пр. Следует особо отметить роль США и прежде всего американского капитала в содействии нацистам. Семейство Рокфеллеров, владевшее корпорацией «Стандарт ойл», контролировало германскую корпорацию «ИГ Фарбениндустри», участвовавшую в финансировании избирательной кампании нацистов в рейхстаг в 1930 году. Американский автомобильный концерн «Дженерал моторс», принадлежавший семейству Дюпона, который не только материально, но и идейно помогал Гитлеру и создавал в США националистические организации, с 1929 года стал осуществлять свой контроль над германской автомобильной корпорацией «Опель» и пр.[143]
В современных исследованиях имеются сведения о поездке главы Рейхсбанка Я. Шахта осенью 1930 года в США. В ходе встречи с представителями американского бизнеса немецкий банкир познакомил их с планами прихода Гитлера к власти и перспективами реализации им стратегии «борьбы с большевизмом»[144].
В работе отечественного историка и журналиста Л. А. Безыменского приводится красноречивый факт, что 23 сентября 1930 года американское посольство в Берлине сообщало в государственный департамент США: «Нет сомнения в том, что Гитлер получает значительную финансовую поддержку от крупных промышленников… Как раз сегодня получены сведения из обычно хорошо информированных источников, что представленные здесь различные американские финансовые круги проявляют большую активность именно в этом направлении»[145].
19 ноября 1932 года промышленники, банкиры и крупные аграрии направили президенту Паулю фон Гинденбургу секретное заявление, под которым стояли подписи двадцати представителей финансово-промышленных кругов, среди них – Шахт, Шредер, Тиссен, Верман, Оппен, Кастль, Ростерг и другие. В нем практически выражалось их согласие на передачу руководства страны «кабинету во главе с фюрером»[146].
12 ноября 1932 года Шахт писал Гитлеру: «Я не сомневаюсь в том, что настоящее развитие событий может привести только к тому, что вы станете канцлером. Как мне кажется, наша попытка собрать подписи в деловых кругах с этой целью в общем не была напрасной…»[147].
Банкир барон Курт фон Шрёдер на Нюрнбергском процессе по делу концерна «ИГ Фарбениндустри» в 1947 году раскрыл причины, побудившие магнатов капитала поддержать Гитлера: «Общие устремления… сводились к тому, чтобы получить сильного фюрера… Когда… НСДАП потерпела свое первое поражение и миновала свой зенит, поддержка ее со стороны немецких экономических кругов стала особенно важной. Общий для этих кругов интерес обусловливался страхом перед большевизмом и надеждой, что национал-социалисты в случае их прихода к власти создадут устойчивую политическую и экономическую базу в Германии. Другой общий интерес определило желание осуществить экономическую программу Гитлера, причем существо вопроса заключалось в том, что экономические силы должны были сами направлять дело к решению проблем, поставленных политическим руководством. Кроме того, ожидалось, что возникнет подходящая экономическая конъюнктура благодаря размещению крупных государственных заказов»[148]. Решающую поддержку нацистам промышленные монополии стали оказывать тогда, когда убедились, что в новых условиях именно фашисты способны лучше других служить их целям.
Определенную роль в успешной реализации планов Гитлера сыграл раскол в германском рабочем движении. Исторические документы свидетельствуют, что Коминтерн и ВКП(б) оказались неподготовленными к приходу к власти в Германии национал-социалистов. Например, в феврале 1930 года состоялось расширенное заседание Президиума ИККИ, обсудившее отчет компартии Германии и ориентировавшее ее «на беспощадное разоблачение социал-демократии как главной опоры и основной силы для установления фашистской диктатуры и как главного организатора войны против Союза Советских Социалистических Республик»[149]. В первые месяцы 1933 года руководство Коминтерна вместо пересмотра отношения к социал-демократам продолжало призывать коммунистов готовиться «к решительным боям за диктатуру пролетариата»[150]. Однако ошибки Коминтерна и ВКП(б), которые, безусловно, способствовали расколу германского рабочего класса, не стояли в ряду решающих причин прихода нацистов к власти. Национал-социализм был порождением внутренних противоречий и исторических предпосылок, связанных с итогами Первой мировой войны для Германии.
В обстановке кризиса и обострения всех противоречий германского общества начала 1930-х годов нацисты умело использовали идею национального единства, основу которой в 1928 году Гитлер определил как «борьбу за жизненное пространство»[151]. Кроме этого, нацистская пропаганда постоянно муссировала тезис о «несправедливости» Версальского мирного договора[152].
30 января 1933 года Гитлер стал 15-м канцлером (рейхсканцлером) Германии. В новый кабинет министров помимо Гитлера от НСДАП вошли всего два человека: министр внутренних дел В. Фрик и министр без портфеля Г. Геринг (позднее министр ВВС). Однако практически с этого момента в стране была установлена диктатура фюрера и НСДАП. 28 февраля 1933 года президент Гинденбург подписал декрет «О защите народа и государства», который «временно» отменял все гражданские права, однако продолжал действовать в течение всех лет существовании Третьего рейха. Этот декрет стал активно использоваться гестапо для арестов и заключения всех противников нацистского режима. Это позволяло Гитлеру править страной в условиях своего рода непрерывного чрезвычайного положения[153]. Нацистский режим окончательно утвердил свои позиции приблизительно к осени 1934 года, после смерти президента П. фон Гинденбурга. 2 августа того же года посты рейхспрезидента и рейхсканцлера были объединены. Гитлер получил титул «фюрер и рейхсканцлер», и рейхсвер[154] присягнул германскому диктатору, а не конституции, как это было ранее. 19 августа 1934 года в стране прошел референдум по поводу закона «О главе Германского рейха»; 90 % участвовавших в нем избирателей проголосовали за Гитлера[155].
Установление национал-социалистической диктатуры в Германии знаменовало образование второго очага войны в центре Европы.
Известно, что весь нацистский «континентальный план» завоевания Европы, как и его конечная цель – завоевание мирового господства, был заимствован из пангерманских идей, получивших распространение еще до Первой мировой войны. Именно тогда родилась внешнеполитическая концепция – «натиск на Восток» (нем. Drang nach Оsten), трактовавшая необходимость территориальных захватов для продвижения германского империализма. В конце 1880-х годов политик и философ Эдуард фон Гартман опубликовал проекты по разделу России. Предлагалось «из российских территорий, расположенных к западу от Москвы и прилегающих к Балтийскому морю», образовать «Балтийское королевство». Юго-запад России с Украиной и Крымом мыслился как «Киевское королевство»[156]. В 1891 году представители реакционных кругов германской промышленной и финансовой олигархии создали шовинистическую организацию «Пангерманский союз», провозгласившую идеи создания «Великой Германии». Документы, обнаруженные в Государственном политическом архиве Бонна в семидесятые годы XX века, подтверждают наличие в Германии в начале прошлого века планов создания «Срединной Европы», расчленения России и присоединения ее частей к будущей «Великой германской империи»[157].
Профессор Гамбургского университета Ф. Фишер в своих работах «Рывок к мировому господству», «Альянс элит: Непрерывность структуры власти в Германии 1871–1945» и др. на основе архивных источников убедительно доказывал завоевательные цели Германии в Первой мировой войне, взаимосвязь и преемственность экспансионистских программ от кайзера Вильгельма до Гитлера, включая перенесение границ России до Урала[158].
3 февраля 1933 года Гитлер первый раз после прихода к власти выступил перед командованием армии и флота во время посещения генерала пехоты барона Э. Гаммерштейна[159]. Именно тогда рейхсканцлер изложил главные черты программы внутренней и внешней политики государственного руководства нацистской Германии. Во внутренней политике это «истребление марксизма огнем и мечом», «смертная казнь за измену», «строжайшее авторитарное государственное управление», «устранение раковой опухоли – демократии». Содержались задачи военизации экономики, создания мощного вермахта, введение всеобщей воинской повинности как важнейших предпосылок «для достижения цели – завоевания политического могущества». Во внешней политике ставилась задача борьбы против Версаля и за «равноправие в Женеве». Главная цель после завоевания политической власти, как указывал Гитлер, – это «завоевание нового жизненного пространства на Востоке и его безжалостная германизация»[160].
Таким образом, с самого начала существования Третьего рейха его генералитет был осведомлен о главных целях внутренней и внешней политики своего фюрера.
Завесой подготовки войны становится борьба против «угрозы большевизма». Другим средством стало использование в своих интересах этнических, национальных проблем, манипулирование принципом «права наций на самоопределение» и требованием восстановления «исторической справедливости», ревизии существующих договоров и границ. Особенностью этого явления накануне и в годы Второй мировой являлась поддержка фашистской системы широкими слоями немецкого населения. Крайний национализм проявлялся в глубоко укоренившейся враждебности по отношению к другим нациям. Экономические и социальные лозунги «сотрудничества» различных классов и слоев, которые демагогически провозглашали фашисты, усиливали его притягательную силу.
Вождь нацистов А. Гитлер являлся порождением эпохи, и на историческую арену его привели определенные силы, заинтересованные именно в подобных «лидерах».
Однако преимущественно на Западе распространены концепции, упрощенно трактующие фашистские системы, дающие лишь социально-психологические объяснения причин появления фашизма. Например, ряд исследователей изображает фашизм как прорыв на историческую арену групп авантюристов, воспользовавшихся забвением духовных ценностей и психологической дезориентацией населения, и как коллективный психоз[161]. Другие сводят причины появления национал-социализма исключительно к одной «демонической личности» Гитлера и к таким его чертам, как «чудовищная воля», одержимость, гипнотические способности, благодаря которым он будто бы воздействовал на германское население и увлек страну на путь катастрофы[162].
Одной из составных частей идеологии нацизма являлся расизм, то есть утверждение об исключительности своей расы или народа, их превосходстве над другими расами или народами и о праве более «сильной» не только господствовать над «слабыми» расами, но и физически ликвидировать их. Расовая теория являлась идейным, пропагандистским и мобилизующим инструментом для объединения немцев в борьбе за внешнеполитические цели завоевания жизненного пространства. Именно расизм, мифы о мнимом превосходстве «арийской расы» заняли ведущее место в идеологии и программных установках нацистов в целях оправдания «права» Германии на мировое господство. К представителям высшей, «арийской» расы были отнесены германцы, которые наделялись всеми добродетелями, в то время как низшими расами были объявлены все цветные народы, прежде всего евреи, славяне, цыгане.
Поэтому внешнеполитическая программа тесно переплеталась с расово-идеологическими установками, а главное – с тезисом о господстве в России «еврейского большевизма» как результата прихода к власти в этой стране «большевиков-евреев». Эта установка сочеталась с другим постулатом, принадлежавшим к той же категории, – борьбой против «еврейского капитализма». Для подключения немецкого населения, в том числе и рабочего класса, к экспансионистским целям национал-социализма нужен был «образ расового врага», представляющего «неполноценную» расу, противостоящую «полноценным» арийцам (или германцам). С другой стороны, образ «расового врага» – еврея полностью отвечал целям и практическим задачам внутриполитической борьбы. Поэтому антисемитизм стал стержнем всей системы обработки массового сознания большей части населения Германии, зараженной бытовым антисемитизмом.
В октябре 1933 года нацистская Германия, обвинив западные державы в нежелании признать германское равноправие, покинула Международную конференцию по разоружению и объявила о выходе из Лиги Наций. Эти акции активно поддерживали германские монополисты. Глава военного концерна Г. Крупп направил Гитлеру телеграмму, в которой от имени «германской промышленности» выразил ему благодарность за решение, открывшее Германии прямой путь к вооружению[163]. В конце 1933 года в Германии началось формирование 21 дивизии, которые должны были составить костяк 300-тысячной сухопутной армии[164].
Одновременно развернулось строительство крупных военно-воздушных и военно-морских сил. 16 марта 1935 года был принят «закон о строительстве вермахта», согласно которому число дивизий должно было возрасти до 36, а общая численность сухопутной армии – достичь 500 тыс. человек. Была введена всеобщая воинская повинность[165].
За первые три года нахождения у власти нацистов в Германии вступили в строй более 300 военных заводов, в том числе около 60 авиационных, 45 автомобильных, 70 военно-химических, 15 военно-судостроительных и 80 артиллерийских. Военные расходы возросли в 1932–1936 годах с 2 % до 21 % национального дохода.
В исторических исследованиях убедительно раскрыты основные этапы подготовительного периода развязывания новой войны и названы конкретные соучастники этого процесса. Например, в сентябре 1934 года министр экономики и глава Рейхсбанка Я. Шахт лично представил Гитлеру меморандум под названием «Доклад о ходе работ по экономической мобилизации», в котором сообщалось о создании имперского совета обороны. При этом указывалось: «Имперское министерство при основании имперского совета обороны и его постоянных комитетов получило задачу экономически подготовить ведение войны»[166].
В августе 1936 года Гитлер, основываясь на подготовленных концерном «ИГ Фарбениндустри» рекомендациях, издал секретный «Меморандум о задачах четырехлетнего плана». Этот документ в целом основывался на исходных «теоретических» положениях, провозглашенных Гитлером ранее. Их смысл вновь сводился к доказательствам необходимости для Германии расширения «жизненного пространства», так как она перенаселена и не может обеспечить себя, опираясь лишь на свою территорию. Отсюда следовали непосредственные задачи: «1. Немецкая армия за четыре года должна быть готова к бою. 2. Немецкая экономика в течение четырех лет должна быть готова к войне»[167]. С 1 октября 1936 года «четырехлетний план» был введен в действие[168].
Основное внимание нацистского руководства в 1933–1935 годах в области внешней политики было направлено на ликвидацию установленных Версальским договором военных ограничений. Решение этой задачи облегчалось тем, что еще в декабре 1932 года правительство Веймарской республики добилось подписания Великобританией, Францией и Италией секретного соглашения о признании принципа «равноправия» Германии в вооружениях и необходимости руководствоваться этим принципом при выработке международной конвенции о всеобщем сокращении вооруженных сил. 16 марта 1933 года тогдашним премьер-министром Великобритании Д. Макдональдом был представлен проект конвенции («план Макдональда»), который предусматривал увеличение численности германских сухопутных войск (которые, согласно Версальскому договору, не должны были превышать 100 тыс. человек) до 200 тыс. человек[169].
Значительная часть правящих кругов стран – победительниц в Первой мировой войне не могли не видеть сущности фашизма и национал-социализма, тем не менее они оказывали материальное содействие фашистским государствам в восстановлении их экономической и военной мощи, прежде всего в возрождения германского милитаризма. Во многом это было обусловлено структурой монополистических связей. Авангардную роль в милитаризации Германии играли американские монополии. К середине 1930 года в германскую промышленность в форме долгосрочных и краткосрочных займов было вложено 27 млрд марок иностранного капитала, 70 % которого принадлежало американским фирмам[170].
Монополии США не только широко предоставляли Германии кредиты, но и обеспечивали ее стратегическим сырьем, военной техникой и военной информацией. Германия ввозила из Соединенных Штатов нефть, каучук, алюминий, никель, бензин, сотни первоклассных авиационных моторов. Американские фирмы предоставили в распоряжение нацистской Германии патенты, лицензии на производство дефицитного стратегического сырья, в том числе синтетического каучука, смазочных масел и авиационного бензина. Они знакомили представителей немецких фирм с технологией производства самолетов, моторов, зенитных орудий, оптических приборов военного значения. Филиалы американских фирм в Германии активно участвовали в перевооружении нацистского рейха: обеспечивали вермахт танками, грузовиками и другими видами поставок. Например, половину всех немецких автомобилей выпустили накануне войны предприятия, контролируемые «Дженерал моторс». Участие американских бизнесменов в создании военной мощи Германии происходило с ведома и одобрения президента Рузвельта[171].
Что касается СССР, то к началу 1930-х годов И. В. Сталин как генеральный секретарь фактически закончил консолидацию власти в партии и государстве в своих руках. Последним этапом на этом пути стало устранение с руководящих постов деятелей так называемой «правой» оппозиции в лице Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского и их сторонников.
В условиях складывания новой конфигурации политических сил в Европе, связанной прежде всего с приходом к власти в Германии национал-социалистов и установлением фашистского режима, в советской внешней политике произошел существенный поворот, выразившийся в отходе от политики изоляционизма, восприятия и интерпретации «капиталистического окружения» как некоего монолитного союза империалистических государств. Кроме того, советское руководство и прежде всего И. В. Сталин внесли определенные коррективы в идеологические установки, отойдя от курса поддержки мировой революции.
В феврале 1933 года в Женеве на Конференции по сокращению и ограничению вооружений СССР подписал декларацию об определении агрессии, но отклика со стороны западных держав не последовало. Тогда советское правительство предложило подписать протокол об определении агрессии между СССР и соседними с ним странами Восточной Европы, а также некоторыми другими государствами. В начале июля конвенцию об определении агрессии подписали, кроме СССР, еще Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чехословакия, Румыния, Югославия, Финляндия, Турция, Иран и Афганистан. Бесспорно, это был успех советской дипломатии, ее вклад в выработку международных правовых норм, призванных содействовать предотвращению войны.
М. М. Литвинов в своем докладе на IV сессии ЦИК СССР шестого созыва 29 декабря 1933 года, анализируя состояние международной обстановки, отметил, что разразившийся экономический кризис еще больше заострил существовавшие противоречия, прибавив к ним новые, и что к окончанию эры «буржуазного пацифизма» и буржуазная пресса ряда стран «вместо проблем мира стала открыто обсуждать проблемы войны»[172]. Вместе с тем он специально подчеркнул, что «не все капиталистические государства стремятся сейчас к войне и непосредственно ее подготовляют…»[173]. На основании этого был сделан принципиально новый вывод о том, что советская дипломатия будет уделять особое внимание укреплению отношений и максимальному сближению с теми из них, которые, как и Советский Союз, давали «доказательство своего искреннего стремления к сохранению мира»[174].
На этом этапе Сталин и его сторонники поддержали отмеченное концептуальное видение окружающего мира, выдвинутое Литвиновым и его единомышленниками. На практике это проявилось в том, что в конце 1933 года, в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б), HКИД разработал развернутый план создания системы коллективной безопасности в Европе, который 19 декабря 1933 года был одобрен Политбюро ЦК ВКП(б). При этом учитывалось, что начало перевооружения Германии, ее открытые призывы к пересмотру Версальской системы изменили политический климат в Европе. Нужна была серьезная система безопасности для предотвращения новой войны.
В этом отношении интересы Франции совпадали с предложениями советской дипломатии. Осенью 1933 года французский министр иностранных дел Ж. Поль-Бонкур в ходе встреч с советскими дипломатами неоднократно подчеркивал мысль о необходимости для СССР и Франции подумать о контрмерах в связи с возраставшей агрессивностью нацистской Германии, для чего он предлагал дополнить франко-советский пакт о ненападении от 29 ноября 1932 года заключением двустороннего пакта взаимной помощи. Положительно реагируя на предложения Поль-Бонкура, советское руководство в то же время считало, что решение вопроса о безопасности следовало бы искать на более широкой общеевропейской основе[175]. Так, в Москве родилась идея о выработке вышеупомянутого плана создания системы коллективной безопасности в Европе.
Стержневыми пунктами этого плана являлись: согласие СССР на вступление в Лигу Наций и на заключение в рамках этой организации регионального соглашения о взаимной защите от агрессии со стороны Германии; участие в этом соглашении Бельгии, Франции, Чехословакии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии, или некоторых из этих стран, но с обязательным участием Франции и Польши; согласие СССР на переговоры об уточнении обязательств будущей конвенции о взаимной защите по представлении проекта соглашения со стороны Франции. Кроме того, план предусматривал, что независимо от обязательств по соглашению о взаимной защите участники соглашения должны взять обязательство оказывать друг другу дипломатическую, моральную и по возможности материальную помощь также в случаях военного нападения, не предусмотренного самим соглашением[176]. В связи с этими предложениями начались переговоры о заключении так называемого Восточного пакта, продлившиеся до середины 1935 года.
8 сентября 1934 года Ассамблея Лиги Наций вынесла решение принять СССР в состав организации и включить его представителя в Совет Лиги Наций в качестве постоянного члена.
Советское решение о создании системы коллективной безопасности в Европе означало осознание советским руководством необходимости конструктивного сотрудничества с рядом западных государств в условиях вооружения Германии и подготовки ее к войне.
В свою очередь, в условиях советско-французского сближения по инициативе Муссолини начались переговоры о заключении пакта между Италией, Германией, Великобританией и Францией. Переговоры велись без участия СССР, имели явно антисоветскую направленность и, естественно, вызывали беспокойство советского руководства. 15 июля 1933 года в Риме Великобританией, Францией, Германией и Италией был подписан «Пакт согласия и сотрудничества» – «пакт четырех». Он предусматривал согласование политики этих держав по всем спорным международным вопросам в Европе и вне ее. По существу, создавался европейский директорат четырех держав, рассчитывавших по своему усмотрению решать судьбы народов Европы. В Советском Союзе отчетливо представляли опасность идеи «пакта четырех» и всячески стремились ему противодействовать. В итоге Франция не ратифицировала «пакт четырех», и он не вступил в силу. Свою роль в этом сыграло налаживавшееся сотрудничество между СССР и Францией.
В 1933–1935 годах советская дипломатия выступила с рядом инициатив. Советское руководство придавало особое значение защите Прибалтийских государств от возможной германской агрессии, чтобы обезопасить собственные границы. Поэтому 14 декабря 1933 года СССР предложил Польше подписать декларацию, гарантирующую сохранение независимости и неприкосновенности Прибалтийских государств[177]. Однако 26 января 1934 года в Берлине была опубликована германо-польская Декларация о необращении к силе. Это соглашение было подписано сроком на десять лет и, в отличие от двусторонних пактов о ненападении, не содержало статьи об утрате им силы, если одна из сторон вступит в войну с третьим государством[178]. У советской дипломатии возник вопрос, не означало ли это согласие Польши соблюдать нейтралитет в случае военных действий Германии против третьей стороны?[179] Подписание этого документа могло быть расценено как начало устранения Польши от предполагаемой системы коллективной безопасности в Европе. После этого Польша не считала уже нужным вести переговоры с СССР о сотрудничестве по вопросам безопасности. В итоге 3 февраля правительство Польши сообщило в Москву, что считает вопрос о советско-польской декларации отпавшим.
В конце 1933 года начались советско-французские переговоры о заключении Восточного регионального пакта – соглашения между государствами Восточной Европы, участники которого должны были взаимно гарантировать нерушимость границ и оказывать друг другу помощь в отражении агрессии. Все участники пакта в случае нападения на одного из них должны были автоматически оказывать стороне, на которую напали, военную помощь. Франция, не подписывая Восточного пакта, брала на себя гарантию его выполнения. Это означало, что в случае, если бы кто-либо из участников пакта отказался выполнить постановление о помощи стороне, на которую напали, Франция обязана была бы сама выступить. Одновременно СССР брал на себя обязательство гарантии Локарнского пакта, в котором он не участвовал. Это означало, что в случае его нарушения (имелось в виду нарушение со стороны Германии) и отказа кого-либо из гарантов Локарнского пакта (Великобритании и Италии) выступить на помощь стороне, подвергшейся нападению, СССР должен был выступить со своей стороны[180]. При наличии такой системы для Германии была бы затруднительной попытка нарушить свои как западные, так и восточные границы. Франция настояла, чтобы участниками соглашения были не только СССР, Польша, Чехословакия, Прибалтийские государства и Финляндия, но и Германия. В Советском Союзе приняли эти предложения.
Однако переговоры зашли в тупик и фактически были свернуты из-за решительного возражения Германии и Польши против пакта. Гитлер и польский министр иностранных дел Ю. Бек утверждали, что «Восточный пакт» якобы преследует цель «окружить» Германию и «изолировать» Польшу. Германия категорически отказывалась принять участие в проектируемом пакте, ссылаясь на свое неравноправное положение в вопросе о вооружениях. Оба лидера заявляли о своей решимости «не допустить обесценивания германо-польского протокола от 26 января 1934 года коллективными договорами»[181]. Таким образом, с помощью польского руководства Германия торпедировала идею создания Восточного пакта.
Негативное влияние на международный климат в Европе оказало подготовленное германскими нацистами и осуществленное в 1934 года хорватскими националистами убийство министра иностранных дел Франции Л. Барту и югославского короля Александра. Новый французский министр иностранных дел П. Лаваль взял курс на сближение с Италией и Германией. Подписанный после гибели Барту 2 мая 1935 года советско-французский договор о взаимной помощи, по настоянию Франции, имел ряд «ограничительных» статей. Накануне заключения договора Литвинов 22 апреля в сообщении в Политбюро ЦК ВКП(б) писал, что договор «имеет преимущественно политическое значение, уменьшая шансы войны как со стороны Германии, так и Польши и Японии. Кроме того, пакт может оказаться препятствием осуществления стремлений Польши к созданию антисоветского блока из Польши, Германии и Франции плюс некоторые другие страны»[182]. Тем не менее Советский Союз и Франция взяли на себя обязательство консультироваться между собой в случае опасности и оказывать друг другу немедленную помощь при неспровоцированном нападении на одну из них какого-либо европейского государства[183].
Вслед за подписанием советско-французского договора о взаимной помощи через две недели, 16 мая, последовал аналогичный договор СССР с Чехословакией[184]. Однако в договор с Чехословакией по инициативе чехословацкой дипломатии была внесена оговорка, что обязательства сторон вступают в силу только в том случае, если помощь жертве агрессии будет оказана со стороны Франции. Естественно, что такая оговорка ослабляла тройственную советско-франко-чехословацкую систему договоров, равно как ослабляло систему безопасности и отсутствие военных конвенций, которые конкретизировали бы обязательства сторон.
Вместе с тем после подписания советско-чехословацкого договора о взаимной помощи военные руководители Чехословакии сразу же поставили вопросы взаимодействия с Красной армией в случае нападения на их страну. Так, начальник Генерального штаба РККА, Маршал Советского Союза А. И. Егоров, посетивший Чехословакию летом 1936 года, докладывал 7 июля наркому обороны Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову следующее: «Надо отметить особый интерес, проявленный чехами к нашей авиации, что видно из заявления Л. Крейчи (министр обороны Чехословакии. – Прим. авт.), который сказал, что если на пропуск через Румынию частей Красной армии надо добиваться согласия румын, то для авиации этого не потребуется. Она воздушным путем прилетит прямо на нашу территорию. По его словам, они подготовили уже аэродромы для приема наших 18 эскадрилий и дополнительно подготавливают еще на 16 эскадрилий»[185].
Далее Егоров изложил основные положения чехословацкой концепции возможного будущего конфликта, которые сводились к следующему:
«1. Франция после занятия немцами Рейнской зоны поставлена в стратегическом отношении в крайне тяжелые условия. Поэтому, по мнению чехов, нельзя исключать возможность того, что с приходом к власти соответствующего кабинета французы сговорятся с немцами.
2. Наиболее реальной силой, могущей спасти страну, чехи считают Красную армию, для прохода которой на территорию Чехословакии планируется осуществить ряд мероприятий: организовать круговую оборону, способную сдержать натиск немцев и поляков, а на румынском участке остановить „открытые ворота“ для пропуска войск Красной армии и собственной эвакуации в случае неблагоприятного развития событий.
3. Предполагается, что позиция Польши вначале будет неясной. В целях обеспечения безопасности польский участок границы будет прикрыт укреплениями. Эти укрепления, а главное, проход частей Красной армии на стыке границ между Польшей и Румынией разобщат силы этих двух стран и заставят Польшу в кратчайший срок определить свою военную позицию.
4. Считается, что в 1937 году и, пожалуй, даже в 1938 году Германия еще не будет готова для большой войны. Поэтому чехословацкая армия успеет вооружиться»[186].
В 1933–1935 годах Советский Союз продемонстрировал свою готовность пойти на сохранение мира и предотвращение войны путем установления сотрудничества, в том числе и военного, с капиталистическими государствами. Однако система европейских гарантий, предусмотренных Восточным пактом, не являлась надежной и сильно зависела от политической воли одной из сторон (Франции). Кроме того, советско-французский и советско-чехословацкий договоры о взаимной помощи не были подкреплены заключением соответствующих военных конвенций, определяющих размеры, сроки и формы военной помощи.
Не была сторонником создания системы коллективной безопасности и Великобритания. Заключение советско-французского и советско-чехословацкого договоров вызвало ее негативную реакцию. В ответ 18 июня 1935 года Великобритания заключила с Германией Морское соглашение. По нему Германия могла резко увеличить свои военно-морские силы, доведя их до 35 % от размера британского флота. По сути, соглашение означало увеличение германского военно-морского флота по меньшей мере в четыре раза по сравнению с имевшимся уровнем. Соглашение нарушало военные положения Версальского мирного договора и демонстрировало готовность британских правящих кругов пойти навстречу германским нацистам в пересмотре сложившегося положения в Европе.
После подписания в 1935 году англо-германского Морского соглашения начался кризис французской системы союзов: произошло ослабление связей Франции со странами Малой Антанты (Чехословакией, Румынией, Югославией), в Европе усилилось британское влияние. Действия английской дипломатии в значительной степени обесценили советско-франко-чехословацкие договоры и подорвали возможность создания системы коллективной безопасности в Европе.
Вместе с тем и во внешнеполитической деятельности СССР по отношению к государствам, где фашисты и национал-социалисты пришли к власти, не все было так однозначно. Первоначально лидерами Коминтерна, а также руководством ВКП(б), опасность для мира со стороны национал-социализма в Германии вряд ли учитывалась в полном масштабе. Хотя в тезисах XIII пленума ИККИ 12 декабря 1933 года, а также в резолюциях VII Всемирного конгресса Коминтерна 20 августа 1935 года, было сформулировано известное классическое, одобренное Сталиным, определение фашизма: «открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала»[187] – и содержались призывы к созданию единого антифашистского фронта, однако на конкретных дипломатических шагах СССР эта линия была мало заметна[188].
При рассмотрении ныне известных документов о советско-германских отношениях после прихода к власти Гитлера позиция советского руководства представляется сложной. С одной стороны, было прекращено военное сотрудничество. Например, о закрытии немецкого учебно-летного центра в Липецке по финансовым соображениям германская сторона сообщила уже в январе 1933 года. Закрытие других центров и прекращение совместного участия офицеров в штабных маневрах и прочих мероприятиях основывалось на двусторонних решениях[189]. С другой стороны, советская дипломатия подчеркивала свою приверженность принципам Рапалло и указывала на то, что разница в идеологических подходах во внутренней политике не может служить препятствием для плодотворного сотрудничества между двумя странами. Так, в беседе с германским послом Г. фон Дирксеном 4 августа 1933 года В. М. Молотов подчеркнул, что советское правительство во взаимоотношениях между СССР и Германией руководствуется, как и с другими странами, принципом «сохранения и укрепления дружественных отношений»[190].
В то же время Советский Союз очень серьезно относился к антисоветским выпадам нацистских властей. Это следовало из записи той же беседы Молотова 4 августа 1933 года, когда председатель СНК СССР обратил внимание Дирксена на неоднократные враждебные Советскому Союзу выступления со стороны официальных германских деятелей[191]. Только в 1933 году СССР отправил Берлину 217 протестов по поводу грубого преследования советских граждан и учреждений в Германии[192]. Однако при этом сохранялись торговые отношения. 20 марта 1934 года было подписано соглашение, на основании которого немецкая сторона пролонгировала 140-миллионный кредит. Условия кредита были улучшены по сравнению с предшествующим годом[193].
После антисоветских высказываний Р. Гесса в Данциге в начале апреля 1935 года и ведущих представителей НСДАП на съезде партии в Нюрнберге в сентябре 1935 года М. М. Литвинов каждый раз предлагал заявить протест. Однако Политбюро ЦК ВКП(б) отклоняло его предложения по рекомендации заместителя Литвинова Н. Н. Крестинского, который разъяснил 16 сентября 1935 года, что пользы от протеста будет меньше, чем вреда, и сослался на то, что в Нюрнберге не раздавалось личных нападок ни на кого из советских руководителей[194]. Видимо, отклонение протестов было сделано, чтобы не поставить под угрозу переговоры по торговле и кредитам. В 1935 году советский торгпред в Берлине Д. В. Канделаки провел серию переговоров с министром экономики Германии Я. Шахтом. В опубликованной выписке из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 22 марта того же года была сделана следующая запись: «Разрешить торгпреду в Германии т. Канделаки подписать соглашение о торговле на 1935 год и о пятилетнем кредите на сумму 200 млн марок». 4 мая было принято решение о посылке комиссий для размещения заказов в Германии в счет этого кредита[195]. В конце ноября 1935 года полпред СССР в Берлине Я. З. Суриц получил инструкции «активизировать контакты с немцами»[196]. Торгово-кредитные отношения с Германией продолжались и в 1936 году.
Эти факты дали основания ряду исследователей сделать вывод, что советская политика «коллективной безопасности» есть «не что иное, как тактический ход, удобный камуфляж генеральной линии сталинской стратегии». Утверждается, что эта стратегия, как и ранее, была направлена «на разделение мира и сталкивание одних государств с другими, на углубление противоречий и конфликтов», то есть стратегия, связанная «в конечном счете с экстраполяцией марксистско-ленинского учения о классовой борьбе на сферу международных отношений»[197]. Исследователи не располагают достаточным объемом документальных материалов, чтобы дать столь негативную оценку сущности советской политики «коллективной безопасности». В данном случае, когда речь идет конкретно о миссии Канделаки, скорее правомерен вывод, что это было свидетельство того, что «советское правительство заботилось в первую очередь о важных оборонных поставках, а желание в целом улучшить отношения с Германией играло подчиненную роль»[198].
Негативным сдвигам на международной арене способствовала агрессия фашистской Италии против Эфиопии, начавшаяся 4 октября 1935 года. Советский Союз выступил в защиту государственного суверенитета Эфиопии, хотя и не имел с ней дипломатических отношений. 5 сентября 1935 года народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов на заседании Совета Лиги в Женеве обратил внимание на то, что «налицо несомненная угроза войны, угроза агрессии». От имени советского правительства он предложил Совету «не останавливаться ни перед какими усилиями и средствами, чтобы предотвратить вооруженный конфликт между двумя членами Лиги и осуществить задачу, которая является смыслом существования Лиги»[199].
Срочно собравшийся Совет Лиги Наций признал Италию агрессором и поставил вопрос о применении санкций против нее. Был образован координационный комитет из представителей 50 государств, принявший решение о применении к Италии экономических санкций: запрет экспорта военных материалов и предоставления займов и кредитов; введение эмбарго на импорт итальянских товаров; запрещение экспорта стратегического сырья (каучука, алюминия, железной руды, хрома, никеля, олова и т. д.). Однако из-за сопротивления Франции, опасавшейся победы левых сил в Италии, санкции вступили в силу только через полтора месяца после начала агрессии, что позволило Италии еще до их введения создать необходимые запасы. Кроме того, по ряду пунктов санкции оказались просто призрачными. Участники политики санкций так и не смогли договориться о запрете экспорта в Италию нефти.
8 декабря 1935 года в результате переговоров министра иностранных дел Великобритании С. Хора с П. Лавалем был выработан секретный план «мирного» урегулирования конфликта, который предусматривал передачу Италии ряда эфиопских провинций. Он был одобрен английским кабинетом, но вскоре стал достоянием общественности, что стоило Хору отставки с поста главы МИД. План Хора – Лаваля означал провал санкций против Италии. Используя самые жестокие методы ведения войны, вплоть до применения химического оружия, она захватила Эфиопию. Муссолини объявил Италию империей[200].
Итальянская агрессия вновь продемонстрировала бессилие Лиги Наций в борьбе против виновников развязывания войны.
Еще большее значение для обострения противоречий в Европе имела ремилитаризация Германией Рейнской зоны (7 марта 1936 года)[201], что стало не только новым грубым нарушением Версальского мирного договора, но и повлекло за собой далеко идущие геополитические последствия. Отныне Франция в стратегическом отношении оказывалась в несравненно большей степени отрезана от своих союзников в Восточной Европе; при этом она теряла возможность оказать им действенную помощь. Ее возможности по оказанию давления на Германию сводились к минимуму.
Огромное влияние на положение дел на всем Европейском континенте оказало начало гражданской войны в Испании (июль 1936 года). Она стала катализатором дальнейших сдвигов в расстановке сил на международной арене, позволила фашистским державам играть на антикоммунистических настроениях политических партий и буржуазных слоев других стран, запугивая их перспективой установления коммунистической власти в Испании.
Крайне правые националистические и профашистские силы в Испании во главе с генералом Ф. Франко готовили путч при поддержке Италии и Германии. Эти страны открыто вмешались в гражданскую войну в Испании, вначале поставляя франкистам оружие, а затем послав им на помощь и свои войска[202]. Они рассчитывали, что победа фашизма в Испании создаст более благоприятное для Италии и Германии стратегическое положение в Европе, так как Франция в этом случае окажется с трех сторон окруженной фашистскими государствами. И наконец, война в Испании позволяла фашистским государствам использовать эту страну как полигон для испытаний новых военных теорий и вооружения. Со стороны Германия и Италия франкистам была оказана большая экономическая и военная помощь: за первые два года войны поступило почти 2700 орудий, 1150 танков и бронетранспортеров, 1650 самолетов, много боеприпасов и других военных материалов. На стороне франкистов сражались около 50 тыс. немецких, 150 тыс. итальянских, 20 тыс. португальских и до 90 тыс. марокканских солдат и офицеров, в том числе немецкий легион «Кондор» и итальянский экспедиционный корпус[203].
Испанский народ по призыву всех прогрессивных организаций поднялся на защиту республики. Отряды вооруженной милиции и войска, оставшиеся верными республиканскому правительству, сумели в короткий срок разгромить силы мятежников в Мадриде, Барселоне, Валенсии, Картахене, Бильбао и других крупных городах.
Под давлением общественного мнения в середине августа 1936 года было заключено международное соглашение о невмешательстве в испанские дела. Западные державы организовали в Лондоне Международный комитет по вопросам невмешательства, который, однако, не препятствовал Италии и Германии поддерживать фашистских мятежников войсками и боеприпасами.
СССР присоединился к этому соглашению 23 августа 1936 года[204] и вступил в созданный в рамках Лиги Наций комитет по невмешательству, рассчитывая, что этот орган обеспечит выполнение соглашения всеми государствами, его подписавшими. США, ссылаясь на принятый еще в 1935 году закон о нейтралитете, официально остались в стороне от испанских событий. Тем не менее они регулярно втайне оказывали помощь мятежникам. Что касается Германии и Италии, то, и подписав соглашение о невмешательстве, они продолжали помогать вооруженным силам генерала Франко.
7 октября 1936 года правительство СССР заявило, что, «если не будут немедля прекращены нарушения Соглашения о невмешательстве, оно будет считать себя свободным от обязательств, вытекающих из Соглашения»[205]. По просьбе правительства Испанской республики Советский Союз дал согласие на поставку оружия и военной техники. В октябре на помощь республиканцам прибыли добровольцы из СССР: летчики, танкисты, моряки, военные специалисты, советники. Первыми прибыли Генеральный консул СССР В. А. Антонов-Овсеенко, посол М. И. Розенберг, военный атташе комбриг В. Е. Горев, военно-морской атташе капитан 1 ранга Н. Г. Кузнецов, авиационный атташе полковник Б. Ф. Свешников. Аппарат военных советников возглавлялся главным военным советником со своим штабом. За период войны сменились три главных военных советника – Я. К. Берзин (1936–1937), Г. М. Штерн (1937–1938), К. М. Качанов (1938–1939). Во главе обороны Мадрида вместе с Хосе Диасом и Долорес Ибаррури встали их боевые помощники Я. К. Берзин, В. Е. Горев, К. А. Мерецков, Х. У. Мамсуров, Н. Н. Воронов и другие советские добровольцы[206].
В фонд помощи испанскому народу в 1936–1939 годах было собрано более 274 млн рублей. Основная помощь Советского Союза Испанской республике заключалась в поставках военной техники, оружия, боеприпасов и снаряжения для республиканской армии, потребности в которых возрастали по мере нарастания интенсивности боевых действий. Кроме того, из СССР поставлялись нефть и нефтепродукты, хлопок и лесоматериалы, машины и оборудование, зерно, продовольственные товары.
Первые советские пароходы с оружием прибыли в Картахену и Аликанте в октябре 1936 года. Советская военная техника позволила республиканцам выстоять под Мадридом и нанести противнику серьезный урон. Всего в 1936–1939 годах в Испанию было отправлено 648 самолетов, 407 танков и бронеавтомобилей, 1186 орудий, 20 486 пулеметов, около 500 тыс. винтовок[207]. В боевых действиях и обучении личного состава республиканской армии участвовали около 3 тыс. советских добровольцев – военных специалистов и советников, в том числе 770 летчиков[208].
Другой силой, на которую опирались республиканцы, стало интернациональное движение солидарности с Испанской республикой. Особую роль в оказании такой помощи сыграли прибывшие в Испанию из 54 стран мира антифашисты, общее количество которых за годы войны перешагнуло за 50 тыс. человек[209]. Были созданы интернациональные бригады, ставшие первым действенным воплощением в жизнь идей Народного фронта в международном масштабе, первой реальной попыткой демократических сил всего мира воздвигнуть преграду на пути фашистских агрессоров. В их рядах сражались немцы, французы, бельгийцы, поляки, болгары, чехи, югославы, австрийцы. Всего до лета 1937 года было создано семь таких бригад[210]. Их формирование и участие в боях имело не только военное, но и огромное политическое значение, являлось примером международной солидарности демократических антифашистских сил.
Вместе с тем борьба в защиту Испанской республики отразила всю сложность ситуации в антивоенном и антифашистском движении, выявила его слабости. Но самое главное – она раскрыла неспособность различных демократических движений осуществить объединение всех антифашистских, прогрессивных сил. Тем не менее в США, Англии, Франции, Бельгии, скандинавских и других странах пацифисты изыскали новые формы антивоенной борьбы: массовые демонстрации против войны и фашизма, бойкоты перевозок оружия и продовольствия для агрессивных государств, направление делегаций протеста в фашистские посольства и консульства, кампании за закрытие Суэцкого канала для перевозок грузов по заказам итальянского диктатора, за экономические санкции против Италии и Германии.
Отрицательную роль для дела Испанской республики сыграла догматическая трактовка советским руководством принципов интернационализма в коммунистическом и рабочем движении, пренебрежительное отношение к роли пацифизма, а также авторитарное вмешательство Сталина в испанские события, репрессии против так называемых «троцкистов» – членов «Объединенной рабочей марксистской партии» и анархистов, что привело к трагическим последствиям для левого крыла сторонников Испанской республики[211]. Все эти негативные тенденции в прогрессивном движении, а также активизация военной помощи Франко со стороны Германии и Италии, приводили к тому, что республиканцы терпели одно поражение за другим.
Этому в немалой степени способствовали и дипломатические маневры правительств западных демократий. 16 апреля 1938 года Великобритания заключила соглашение с Италией, официально одобрив ее вооруженную интервенцию против республиканской Испании. В мае того же года конгресс США отклонил предложение о снятии эмбарго на продажу оружия Испанской республике[212]. 13 июня Франция закрыла франко-испанскую границу и лишила республиканцев даже моральной поддержки. 27 февраля 1939 года Великобритания и Франция открыто выступили на стороне франкистов, разорвав дипломатические отношения с республиканской Испанией и признав правительство Франко. Под их давлением Лига Наций устранилась от решения испанской проблемы, а Комитет по невмешательству полностью перестал функционировать, что вынудило СССР 1 марта 1939 года отозвать из него своего представителя[213].
Поражение Испанской республики резко ухудшило всю международную обстановку, усилило позиции фашизма. Совместные действия в Испании германских и итальянских интервентов способствовали дальнейшему сближению двух фашистских держав. Возросла их взаимная потребность в координации действий на международной арене. Уже в начале гражданской войны в Испании 23 октября 1936 года министр иностранных дел Италии Г. Чиано и германский министр иностранных дел К. Нейрат подписали конфиденциальный протокол, ставший первым официальным актом установления германо-итальянского союза. Обе стороны согласились расширить военную помощь путчистам в Испании. В протоколе содержались утверждения об «угрозе коммунизма миру и безопасности в Европе», фиксировалось взаимное обязательство «всеми силами бороться против коммунистической пропаганды»[214]. 25 октября 1936 года между Германией и Италией было заключено соглашение, которое получило наименование «ось Берлин – Рим».
18 ноября 1936 года японское правительство признало захват Италией Эфиопии. На следующий день Чиано сообщил германскому послу в Риме У. Хасселю, что итальянское правительство фактически признало захват Японией Маньчжоу-го, согласившись направить туда свое консульство. Эта акция, как заявил Чиано, была предпринята для того, чтобы «парализовать Советскую Россию в Европе», а также «значительно укрепить позиции Германии и Италии» по отношению к Англии[215].
25 ноября 1936 года в Берлине были подписаны германо-японское Соглашение о совместной обороне против Коммунистического Интернационала и дополнительный протокол к нему. Договаривающиеся стороны обязались в течение ближайших пяти лет «взаимно информировать друг друга о деятельности Коммунистического Интернационала, консультироваться о необходимых мерах обороны и осуществлять их в тесном сотрудничестве», а также приглашали третьи страны совместно «предпринимать меры обороны в духе настоящего соглашения или присоединиться к нему»[216]. В целях обеспечения такого рода сотрудничества в дополнительном протоколе объявлялось о намерении создать постоянную германо-японскую антикоминтерновскую комиссию. Одновременно в Берлине было подписано германо-японское дополнительное секретное военное соглашение. В нем стороны обязались в случае угрозы со стороны СССР «не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения Союза Советских Социалистических Республик». «В случае возникновения указанной выше ситуации стороны должны немедленно обсудить меры, необходимые для защиты их общих интересов». Соглашение содержало обязательство сторон «без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения»[217]. Так возник «Антикоминтерновский пакт».
6 ноября 1937 года в Берлине состоялось подписание протокола о присоединении Италии к «Антикоминтерновскому пакту». Германия и Япония подтвердили, что они согласны с тем, чтобы Италия выступила в качестве одной из сторон, «первоначально подписавших» этот пакт, что они признают настоящий протокол «равноценным подписанию оригинального текста упомянутого Пакта и дополнительного протокола»[218]. Через месяц Италия заявила о выходе из Лиги Наций.
С объединением Германии, Италии и Японии в рамках «Антикоминтерновского пакта» завершился первый этап формирования фашистско-милитаристского блока. Возникла так называемая «ось Берлин – Рим – Токио».
Мюнхен: политика «умиротворения» Германии – путь к войне
С конца 1936 года и в начале 1937 года стал назревать кризис в развитии международных отношений на континенте, затронувший все европейские страны и отразившийся на положении дел во всем мире. Именно тогда в Европе начал складываться треугольник сил (фашистские государства – западные державы – СССР), борьба между сторонами которого определяла дальнейший ход событий. Инициатива при этом явно была перехвачена фашистскими государствами.
В отношениях западных держав наблюдалась все возраставшая зависимость французской политики от Великобритании. Занятая ими позиция «невмешательства» в испанские события становилась предтечей позднейшей политики «умиротворения агрессоров». СССР начал ощущать положение изоляции, в которой он оказался, и стремился не допустить блокировки западных держав с фашистскими государствами на антисоветской основе. Приблизительно к этому времени относится тезис И. В. Сталина о возникновении двух очагов войны в мире, озвученный им 1 марта 1936 года в ходе беседы с американским писателем Роем Говардом. Как заявил советский руководитель, «первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии». «Второй очаг, – отметил И. В. Сталин, – находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба они существуют и действуют… Пока наибольшую активность проявляет дальневосточный очаг опасности. Возможно, однако, что центр этой опасности переместится в Европу. Об этом говорит хотя бы недавнее интервью господина Гитлера, данное им одной французской газете. В этом интервью Гитлер как будто пытается говорить миролюбивые вещи, но это свое „миролюбие“ он так густо пересыпает угрозами по отношению к Франции и Советскому Союзу, что от „миролюбия“ ничего не остается. Как видите, даже тогда, когда господин Гитлер хочет говорить о мире, он не может обойтись без угроз. Это – симптом»[219].
5 ноября 1937 года на так называемом Хоссбаховском совещании (по имени секретаря совещания адъютанта Гитлера Хоссбаха, который вел записи) в Берлине участвовали военный министр Бломберг, главнокомандующий сухопутными силами генерал-полковник Фрич, главнокомандующий флотом гросс-адмирал Редер, главнокомандующий ВВС генерал-полковник Геринг, министр иностранных дел фон Нейрат и Гитлер. Гитлер изложил принципиальные соображения относительно реализации планов внешней политики Германии и просил рассматривать их как завещание в случае его смерти. Он подтвердил свои теории о необходимости расширения для Германии «жизненного пространства», указав, что для решения германского вопроса «может быть только один путь – путь насилия». Сроки начала «большой войны» были намечены на 1943–1945 годы. При этом первоочередной задачей, как отметил Гитлер, в целях улучшения военно-политического положения «должен быть разгром Чехии и одновременно Австрии, чтобы снять угрозу с фланга при возможном наступлении на запад». Все это должно было предшествовать нападению на Францию. Эти планы не встретили возражений присутствовавших, последовали лишь некоторые уточняющие высказывания. Фрич, например, потребовал добиться того, чтобы Англия и Франция не стали «нашими противниками», Бломберг указал на необходимость серьезной военной подготовки к войне против Чехословакии[220].
Во многом благодаря тесным связям германского военно-промышленного комплекса с монополистическими кругами США и Великобритании к 1937 году укрепилось военно-экономическое положение Третьего рейха, и именно этот рубеж стал отсчетом, когда нацистское руководство приступило к практической подготовке войны за расширение «жизненного пространства». К этому времени общая численность сухопутных войск вермахта уже достигла 800 тыс. человек. Были развернуты 42 дивизии, в том числе семь танковых и моторизованных. Значительно возросли их подвижность и огневая мощь. Предусматривалось дополнительно формирование еще 25 дивизий и доведение численности сухопутных войск на случай войны до 3 млн человек[221].
Об активной подготовке к войне свидетельствовала реорганизация германского высшего военного руководства. С февраля 1938 года Гитлер начал кардинальное преобразование системы командования вермахта. Так, 4 февраля того же года он стал верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами, таким образом совместив в своем лице всю политическую и военную власть. Под различными предлогами с занимаемых постов были уволены генералы, выступавшие за более умеренный военно-политический курс, в частности начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Л. фон Бек, генерал-фельдмаршал В. фон Бломберг и генерал-полковник В. фон Фрич. Ведущую роль в военной политике и осуществлении подготовки к агрессивной войне стали играть представители экстремистских кругов германского милитаризма, такие как В. Браухич, Ф. Гальдер, Г. Гудериан, Г. Геринг, В. Кейтель, А. Йодль и др.
Все более обострялось положение на Дальнем Востоке. Япония уже давно строила планы захвата советского Приморья, притягивали ее и район озера Байкал, и Монголия. Она намеревалась разрешить свои противоречия с Советским Союзом «силой оружия», как только «почувствует себя достаточно мощной в военном отношении»[222]. Западные державы, ища выход из нараставших противоречий между ними и Японией в Тихоокеанском регионе, стремились направить японскую экспансию против ее северного соседа. Они рассчитывали, что Японию и СССР «можно будет различными маневрами заставить воевать друг с другом»[223].
Весной 1937 года пост премьер-министра Великобритании вместо С. Болдуина занял Н. Чемберлен. У него было два пути: первый – действенное противодействие агрессору (Германии, Италии, Японии) на базе Лиги Наций и коллективной безопасности, что означало необходимость создания оси Лондон – Париж – Москва. Для Чемберлена такой путь, предполагавший тесное сотрудничество с Москвой, был неприемлем. Оставался второй – прямая сделка с агрессором. Британский премьер-министр выбрал именно этот путь[224].
Схожие взгляды в значительной мере были присущи и правящим кругам Франции[225]. Несмотря на то, что формально между СССР и Францией сохранялись контакты по военной линии, однако конкретных результатов в сотрудничестве не было достигнуто. Советское правительство неоднократно на протяжении 1935–1936 годов ставило вопрос о заключении военной конвенции. Однако французское руководство всячески уклонялось от точных военных обязательств. Оценивая состояние франко-советских отношений осенью 1936 года, советский полпред в Берлине Я. З. Суриц писал М. М. Литвинову: «Франко-советский пакт дышит на ладан. Тем более что и в самой Франции все меньше и меньше его сторонников, даже и среди партий Народного фронта (в частности, и в радикал-социалистической, и даже социалистической)»[226]. 17 февраля 1937 года полномочный представитель СССР в Париже В. П. Потемкин вручил французским представителям ответ Генерального штаба РККА на французский запрос о формах и размерах помощи, которую СССР мог бы оказать в случае нападения Германии на Францию и Чехословакии. В ответе содержался план, предусматривавший оказание помощи Франции либо путем выдвижения советских сухопутных войск к границам Германии через Польшу и Румынию, при условии их согласия, либо путем оказания морской и воздушной поддержки французским войскам в случае военных действий. Однако переговоры после нескольких встреч их участников прекратились[227].
В свою очередь правительство США подталкивало Францию к соглашению с Германией. За океаном были известны нацистские планы завоевания мирового господства, которые в конечном счете таили в себе угрозу и для США, но в Вашингтоне полагали, что Германия не начнет наступления на западе, пока не уничтожит своего главного врага на востоке – Советский Союз[228].
19 ноября 1937 года в Оберзальцберге Гитлер встретился с представителем английского правительства лордом Э. Галифаксом. Великобритания вступила в переговоры с Гитлером по вопросу, связанному с присоединением Австрии к Германии. Галифакс, назвав Третий рейх «бастионом Запада против большевизма», выступил за заключение «широкого соглашения», по которому Германия обязалась бы уважать целостность Британской империи, в свою очередь английское правительство предоставило бы ей свободу рук в Центральной и Восточной Европе[229].
Приведенные в многочисленных исследованиях факты свидетельствуют: со времени образования двух очагов войны и вплоть до ее начала в 1939 году западные руководители не расставались с иллюзорной надеждой на то, что им удастся достигнуть компромисса с Германией, Италией, Японией, мирным образом преодолеть разногласия и откупиться от них частичными, второстепенными уступками, а также при возможности направить экспансию на Восток, против СССР.
В начале 1938 года напряженность международной обстановки в Европе еще более обострилась. Это было связано в первую очередь с решением нацистского руководства приступить к осуществлению первого этапа своей программы расширения «жизненно пространства» для Третьего рейха.
Первой жертвой германской внешней экспансии стала Австрия. 12 февраля 1938 года в Берхтесгаден по требованию Гитлера прибыл австрийский федеральный канцлер К. Шушниг, который подписал протокол (Берхтесгаденское соглашение), согласно которому австрийское правительство обязалось поддерживать германскую внешнюю политику, предоставить полную свободу деятельности австрийским национал-социалистам. Этот документ фактически предусматривал установление германского контроля над внешней политикой Австрии, легализацию деятельности австрийских нацистов, назначение ряда из них на ключевые посты, в частности одного из «фюреров» А. Зейсс-Инкварта – на пост министра общественной безопасности с правами полного и неограниченного контроля над полицейскими силами Австрии[230].
Эти действия не вызвали осуждения со стороны ведущих западноевропейских стран. Премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен 22 февраля 1938 года заявил в парламенте, что Австрия не может рассчитывать на защиту Лиги Наций: «Мы не должны обманывать, а тем более не должны обнадеживать малые слабые государства, обещая им защиту со стороны Лиги Наций и соответствующие шаги с нашей стороны, поскольку мы знаем, что ничего подобного нельзя будет предпринять»[231].
11 марта 1938 года германское руководство в ультимативной форме потребовало от австрийского правительства отменить референдум по поводу присоединения к Германии, назначенный на 13 марта, уйти в отставку и передать правление Зейсс-Инкварту. Одновременно была подготовлена директива на вторжение немецких войск в пределы Австрии. Австрийское правительство выполнило германские ультимативные требования. Однако это еще не означало оккупации страны, так как у Германии отсутствовал формальный повод для этого. Тогда Геринг по телефону вечером 11 марта отдал указание Зейсс-Инкварту, чтобы тот обратился к Германии с просьбой о «помощи» для установления в стране «порядка и спокойствия»[232]. На следующий день, 12 марта 1938 года, германские войска вступили в Австрию. После этого было сформировано новое австрийское правительство из нацистов, которое приняло закон, объявивший Австрию «немецкой землей». Аншлюс Австрии произошел[233].
В СССР сознавали опасность, которую таил в себе аншлюс. 17 марта 1938 года правительство СССР направило главам Великобритании, Франции, Чехословакии и США ноты с осуждением акта агрессии, совершенного нацистской Германией в центре Европы и создавшего опасность для ряда европейских государств, граничащих с агрессором[234]. Правительство СССР было согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер противодействия агрессии[235]. В ноте от 24 марта английское правительство отвергло советские предложения. Такую же позицию заняли правительства Франции и США[236].
В результате присоединения Австрии к германскому рейху были установлены новые границы с дружественными Германии странами: Венгрией и Италией. Чехословакия оказалась окруженной с севера, юга и запада. У Германии появились новые границы с Югославией, Швейцарией и Лихтенштейном, которые рассматривались Гитлером как окончательные и неприкосновенные. Встал вопрос о захвате Чехословакии.
Нельзя не отметить, что в тот период на внешнеполитическое положение СССР, его престиж на международной арене определенным образом повлиял такой фактор, как массовые репрессии в стране. «Большой террор» 1937–1938 годов в СССР оказал негативное воздействие на привлекательность страны в качестве союзника и на ее способность влиять на расстановку сил в мире.
На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) (1937), чтобы обосновать и оправдать массовые репрессии, Сталин развил выдвинутый еще в 1933 году тезис о том, что по мере упрочения позиций социализма в СССР классовая борьба в стране будет обостряться. Этот тезис послужил концептуальным обоснованием линии на использование насилия для устранения политических противников[237]. Страну захлестнула волна арестов и расстрелов. Были уничтожены многие видные военно-политические деятели, фактическому разгрому подверглись ведущие партийные и государственные органы СССР[238].
К числу ведомств, понесших значительные жертвы, принадлежал Наркоминдел СССР. В течение 1937–1938 годов были арестованы и расстреляны ведущие советские дипломаты: заместители наркома – Л. М. Карахан, Г. Я. Сокольников, Н. Н. Крестинский, Б. С. Стомоняков; полпреды с огромным опытом работы – В. А. Антонов-Овсеенко, Д. В. Богомолов, Я. X. Давтян, Л. Н. Старк, К. К. Юренев; руководящие сотрудники наркомата – С. И. Виноградов, Э. Гершельман, М. А. Плоткин и т. д. К осени 1939 года жертвами репрессий стали пять заместителей наркома иностранных дел, 48 полпредов, 30 заведующих отделами НКИД, 28 глав консульских представительств, 113 других руководящих работников НКИД. В некоторых странах (Китае, Монголии, Финляндии, Латвии, Литве, Польше, Чехословакии) были отозваны и репрессированы почти все работники советских посольств[239]. Под репрессии попали многие руководители Коминтерна и ряда коммунистических партий. Они были обвинены в антисоветской деятельности и работе на иностранные разведки.
Эти негативные факторы существенно ослабили внешнеполитическую деятельность СССР, практически перечеркнули возможность осуществления установок VII конгресса Коминтерна (1935) на создание единого фронта в борьбе против фашизма и войны[240].
За рубежом в отношении СССР закрепилась репутация нестабильного государства, с которым было трудно поддерживать дружеские отношения. В зарубежных оценках боеспособности Красной армии установилось скептическое мнение о ценности Советского Союза как военного союзника. После разгрома военных и военно-инженерных кадров в СССР в Великобритании союз с СССР считался бессмысленным и непосильным бременем. Например, У. Черчилль в ходе беседы с советским послом И. М. Майским 23 марта 1938 года указал, что в правительственных кругах распространено мнение, что Красная армия «в результате недавних событий находится в состоянии разложения и потеряла свою боеспособность»[241]. Франция также продолжала колебаться в вопросе заключения военной конвенции с Советским Союзом.
Приходили сообщения о том, что с учетом «чисток» в СССР Англия «все более и более начинает смотреть на СССР как на первостепенного общего врага»[242]. Международная изоляция СССР, наметившаяся уже к концу 1936 года, нарастала в течение 1937 года и достигла своего апогея в 1938 году[243].
В такой обстановке складывались наиболее благоприятные условия для нацистской Германии и фашистской Италии, в полной мере использовавших антикоммунистическую, антисоветскую пропаганду. Дальнейшее развитие событий в мире в огромной степени зависело от позиции западных держав. Однако состоявшиеся 28–29 апреля 1938 года в Лондоне англо-французские переговоры показали, что французская политика попала в полную зависимость от Великобритании. Английские государственные деятели развили систему аргументов в поддержку политики «умиротворения». Даже в случае войны, утверждали они, нельзя будет восстановить Чехословакию в существовавших границах. Они предлагали побудить чехословацкое правительство решить вопрос о положении немецкого национального меньшинства путем переговоров и соглашений с его руководством. Была достигнута договоренность, что британская дипломатия возьмет на себя посредничество в отношениях между Берлином и Прагой[244]. По мнению Чемберлена, «маловероятно, чтобы СССР был способен к большой войне наступательного характера». Поэтому ценность СССР как возможного союзника Франции или Англии в случае войны с Германией была для английского правительства под вопросом. Отсюда его нежелание в тот момент проявлять какую-либо активность в «русском вопросе»[245].
Тем временем нацистская Германия уже приступила к усилению давления на Чехословакию. Для ликвидации ее независимости гитлеровское руководство подготовило и осуществило целый комплекс дипломатических, военных, психологических и подрывных мероприятий. Основным орудием развала Чехословацкого государства стала судето-немецкая партия (или «Отечественный фронт судетских немцев» во главе с К. Генлейном, созданный в октябре 1933 года на базе двух мелких профашистских партий), которая в апреле 1938 года в ультимативной форме выдвинула требования полного преобразования Чехословацкого государства, предоставления автономии, а затем полного самоопределения Судетской области[246].
Вместо поддержки Чехословакии западные державы встали на путь оказания нажима на нее. После ряда промежуточных шагов представители Великобритании и Франции 7 мая 1938 года передали официальные ноты чехословацкому правительству с требованиями уступок Генлейну и угрозами, что в противном случае они не возьмут на себя никаких гарантий против нападения Германии[247]. Демарш западных держав привел к интернационализации искусственно созданного нацистами «чехословацкого вопроса» и положил начало так называемому «чехословацкому кризису», придав ему характер международного конфликта.
Чехословацкое правительство встало на путь беспринципных уступок генлейновским требованиям, компромиссов и капитулянтства[248]. В штабе ОКВ (Главное командование вермахта) готовился план военных операций против Чехословакии (план «Грюн»)[249]. По дипломатическим и разведывательным каналам германское руководство получало сведения о том, что Чемберлен и стоявшие за ним влиятельные политические круги благожелательно относятся к немецким планам расчленения Чехословакии[250]. Характерно, что все директивы Гитлера и штаба ОКВ по плану «Грюн» исходили из предпосылки, что Англия и Франция не будут вмешиваться в конфликт, в то время как Советский Союз немедленно предложит помощь Чехословакии. В директиве ОКВ от 30 мая 1938 года указывалось: «Надо предвидеть вероятность военной поддержки Чехословакии со стороны России». Однако, учитывая, что Польша и Румыния отказались пропустить советские войска через свою территорию для помощи Чехословакии, нацистское руководство полагало, что эта поддержка ограничится в основном действиями военно-воздушных и военно-морских сил[251].
Рассчитывая на невмешательство западных держав, германское руководство уже в двадцатых числах мая довело дело до международного кризиса. Для этого в Судетах были инспирированы массовые беспорядки; пользуясь этим, генлейновцы прервали переговоры с чехословацким правительством. На юге Германии началось сосредоточение немецких войск. Однако патриотические силы чехословацкого народа решительно выступили на защиту республики. Под напором этого массового движения 20 мая 1938 года чехословацкое правительство на экстренном заседании под председательством президента Э. Бенеша приняло решение произвести мобилизацию двух возрастов резервистов. На следующий день одновременно с мобилизацией воинские части заняли боевые позиции на пограничных укреплениях. Мероприятия 21 мая встретили поддержку населения, прошли в образцовом порядке и вызвали патриотический подъем в стране.
В этих условиях западные державы заняли двойственную позицию. С одной стороны, они объявили германскому правительству, что не оставят Чехословакию на произвол судьбы, а с другой – усилили нажим на Прагу, чтобы она пошла навстречу генлейновцам, и давали Берлину понять, что чехословацкий вопрос может быть решен иным путем[252]. В результате нацисты вынуждены были отступить. Гитлер объявил майский кризис ложной тревогой.
Под угрозой потери лица и международного престижа французское правительство было вынуждено заявить, что выполнит свои союзнические обязательства в случае неспровоцированного германского нападения на Чехословакию[253]. Однако за словами не стояло готовности осуществить сказанное.
С марта по сентябрь 1938 года советская дипломатия систематически прилагала усилия, направленные на совместное выступление держав в защиту Чехословакии. Через несколько дней после аншлюса Австрии, 15 марта 1938 года, заместитель народного комиссара иностранных дел заверил чехословацкого посла в Москве в том, что, если возникнет угроза военного нападения со стороны Германии, Советский Союз выполнит свои союзнические обязательства по отношению к Чехословакии. В тот же день аналогичные заявления были сделаны М. М. Литвиновым английскому послу в Москве и советским полпредом в Париже французскому правительству[254]. 23 апреля 1938 года посланник ЧСР в Советском Союзе передал чехословацкому правительству сообщение, в котором говорилось: «СССР, если его об этом попросят, готов вместе с Францией и Чехословакией предпринять все меры по обеспечению безопасности Чехословакии»[255].
На позицию Франции решающее влияние оказал фактический отказ Великобритании вмешаться в чехословацкие события. Так, согласно протокольной записи встречи министра иностранных дел Франции Ж. Боннэ с послом Великобритании Э. Фиппсом 22 мая 1938 года, последний предупредил французов, что британское правительство «считает, что военная ситуация такова, что Франция и Англия даже с той помощью, на которую они могли бы рассчитывать со стороны России, не были бы в состоянии помешать Германии захватить Чехословакию. Поэтому единственным результатом была бы война в Европе, исход которой, насколько об этом можно сейчас судить, был бы по крайней мере сомнителен»[256].
Тем не менее даже заявленные чехословацким правительством в конце мая 1938 года оборонительные мероприятия подействовали на германское руководство и вынудили его перейти к более сдержанной тактике. Однако британская дипломатия при поддержке французской стороны, напротив, резко усилила давление на Чехословакию. По ее настоянию в начале июня возобновились переговоры чехословацкого правительства с генлейновской партией. Однако генлейновцы выдвинули новые требования, которые вскоре завели переговоры в тупик[257].
После аншлюса Австрии и начала «чехословацкого кризиса» польская дипломатия посчитала, что настало подходящее время для осуществления планов «третьей Европы». Она начала консультации по этому вопросу с фашистской Италией и встретила взаимопонимание. Итальянский министр иностранных дел Чиано дал этим планам наименование «горизонтальной оси» – как дополнения к «вертикальной оси» Берлин – Рим. И Польша, и Италия мыслили создание нового блока как новый вариант «санитарного кордона» против СССР. Обе хотели использовать его как инструмент, обеспечивавший им права равного партнерства с гитлеровской Германией. Правящие польские круги во главе с Ю. Беком видели главное противодействие своим планам в самом факте существования Чехословакии. Именно она якобы препятствовала Польше проявить себя в роли великой державы и сплотить под своим руководством государства Дунайского бассейна. Отсюда вытекала установка на бескомпромиссную античехословацкую позицию вплоть до уничтожения чехословацкой государственности[258]. Польская дипломатия рассчитывала привлечь к осуществлению своих планов Венгрию и Румынию. Каждой из них отводилась своя роль.
С Румынией польские правители были связаны договором и военной конвенцией. Они приветствовали произошедший в Румынии 10 февраля 1938 года государственный переворот и установление режима королевской диктатуры. В тех условиях польско-румынское сотрудничество выливалось в форму, которую германская дипломатия рассматривала как «польско-румынский антисоветский барьер»[259]. Значение этого барьера стало наглядным, когда в ходе «чехословацкого кризиса» встал вопрос о возможных «коридорах» (румынский и польский), по которым Советский Союз, не имевший общей границы с Чехословакией, мог бы оказать ей помощь. В течение весны и лета 1938 года румынские представители не уставали повторять, что «Румыния принципиально отказывается разрешить проход русских войск»[260].
На античехословацкой основе Польша развивала отношения с Венгрией, где существовали захватнические устремления по отношению к словацким землям. Польская дипломатия сама выдвинула территориальные претензии к Чехословакии (район Тешина). Бек обозначил их как «локальные требования»[261], и они играли роль инструмента, обострявшего польско-чехословацкие отношения. Совпадение их планов выражалось в желании установить общую польско-венгерскую границу, что являлось важным элементом польских замыслов создания блока «Третьей Европы».
Германская дипломатия, временно закрывая глаза на великодержавные польские планы, поддерживала Венгрию и Польшу в античехословацкой деятельности, видя в их территориальных претензиях средство изоляции Чехословакии.
В начале июня 1938 года во время беседы с Гитлером французский посол в Берлине А. Франсуа-Понсе предложил, чтобы Франция, Великобритания и Германия обсудили чехословацкую проблему для достижения справедливого решения вопроса. После этого французская сторона стала рекомендовать чехословацкому правительству принять такое решение[262].
В то время как англо-французская дипломатия продолжала маневрировать и готовила общественное мнение к принятию сделки с Гитлером,[263] М. М. Литвинов в телеграмме С. С. Александровскому от 25 июня 1938 года вновь подтвердил, что пакты СССР «с Францией и Чехословакией, помимо оказания помощи в случае войны, имеют также целью предотвращение или уменьшение самой опасности войны в определенных частях Европы. Перед лицом угрозы, нависшей теперь над Чехословакией, всему миру должно быть ясно, что советско-чехословацкий пакт эту свою функцию выполняет, что он является наиболее, если не единственно, крупным фактором, разряжающим атмосферу вокруг Чехословакии»[264].
Известные на сегодняшний день документы также свидетельствуют, что Москва была осведомлена о тайных контактах правящих кругов Великобритании с нацистской Германией и угрозе формирования антисоветской коалиции. По линии советской военной разведки в европейских странах, из резидентур НКВД СССР, от разведки Коминтерна лично к И. В. Сталину поступала информация об активной обработке германскими послами политических элит Великобритании, Польши, Румынии, Франции и других стран, о политике двойных стандартов английских и французских политических лидеров, которые публично заявляли о желании поддержать Чехословакию в ее противостоянии с гитлеровской Германией, а закулисно вели переговоры с Гитлером[265]. Например, согласно информации от 11 февраля 1938 года, поступившей в Разведуправление РККА от резидентуры в Бельгии, «Англия все более и более начинает смотреть на СССР как первостепенного врага. Предполагается сближение Германии с Англией и Францией с оставлением для Японии задачи нападения на СССР»[266].
В июле 1938 года резидентура НКВД СССР от источника в ближайшем окружении Муссолини получила данные о том, что «итальянское правительство исходит в своих военных планах из германского решения напасть на Чехословакию не позднее конца августа или начала сентября»[267]. Советская военная разведка в августе 1938 года информировала Сталина, Молотова и наркома обороны Ворошилова о том, что Германия усиленно готовится к вторжению в Чехословакию, которое может произойти после сентябрьского съезда нацистской партии[268]. К 15 августа 1938 года было сформировано 13 резервных дивизий, во всех военных округах Германии проводились учения с участием большого количества резервистов. Германская авиация была приведена в готовность к действиям против Чехословакии[269].
В конце августа на совещании с генералами Гитлер выразил твердую уверенность в том, что Франция не рискнет начать войну против Германии[270]. Исходя из этих предпосылок, командование вермахта и планировало операцию «Грюн». Подготовку к войне вели Польша и Румыния. В августе 1938 года к польско-советской границе были стянуты дополнительные войска, начались маневры польской армии. Польша активно готовилась не только воспрепятствовать возможному прохождению сухопутных частей Красной армии по своей территории, но и усиливала свою противовоздушную оборону, намереваясь открывать огонь на поражение по каждому советскому самолету, который попытается пролететь через польскую территорию. В это же время в четырех километрах от территориальных вод СССР появились три румынских эскадренных миноносца.
В сентябре 1938 года судетский кризис вступил в решающую стадию. Правящие политические силы Чехословакии были напуганы серьезной обстановкой и сильно качнулись вправо. Позицию этих кругов очень точно отразил Э. Бенеш, заявив на встрече с генлейновцами 25 августа 1938 года: «Я боюсь только двух вещей: войны, а после нее – большевистской революции»[271]. Чехословацкое правительство шаг за шагом сдавало свои позиции и шло на уступки генлейновцам.
К началу сентября 1938 года Франция еще колебалась в принятии решения, поддерживать ли ей Чехословакию или продолжать умиротворять агрессора. Французское правительство понимало, что военная помощь СССР в случае нападения Германии на Чехословакию будет затруднена из-за позиции Польши и Румынии. 1 сентября 1938 года министр иностранных дел Ж. Боннэ поручил своему поверенному в делах в Москве Ж. Пайяру поговорить с Литвиновым относительно «форм кооперации» в чехословацком вопросе»[272].
2 сентября 1938 года М. М. Литвинов направил в советские полпредства в Праге, Париже и Лондоне телеграмму, в которой сообщал, что французский поверенный в делах в СССР Ж. Пайяр по поручению Боннэ поставил ему официально вопрос, «на накую помощь со стороны СССР может рассчитывать Чехословакия, учитывая затруднения, имеющиеся со стороны Польши и Румынии?». Литвинов напомнил Пайяру, что Франция обязана помогать Чехословакии независимо от помощи СССР, в то время как помощь СССР обусловлена французской, и что поэтому «мы имеем большее право интересоваться помощью Франции». К этому Литвинов добавил, что «при условии оказания помощи Францией мы исполнены решимости выполнить все наши обязательства по советско-чехословацкому пакту, используя все доступные нам для этого пути. Если Польша и Румыния чинят теперь затруднения, то их поведение, в особенности Румынии, может быть иным, если Лига Наций вынесет решение об агрессии. Это и предусматривается советско-чехословацким пактом… Ввиду того, что аппарат Лиги Наций может быть пущен в ход очень медленно, было бы, по нашему мнению, необходимым теперь же предпринять необходимые меры, на что в случае наличия угрозы войны дает право ст. 11 Устава Лиги». На высказанное Пайяром сомнение в возможности единогласного решения Литвинов сказал, что даже решение большинства будет иметь огромное моральное значение, в особенности если с большинством стала бы согласна и сама Румыния.
Далее Литвинов заявил, что немыслимо говорить о военной защите Чехословакии тремя странами (Францией, СССР и ЧС) без предварительной разработки соответствующих военных планов. Поэтому он предложил для определения конкретной помощи созвать совещание представителей советской, французской и чехословацкой армий для предварительного обсуждения практических мер для защиты Чехословакии[273]. Литвинов подчеркнул, что необходимо использовать все средства предупреждения военного столкновения, а для этого СССР после аншлюса Австрии рекомендовал созвать совещание представителей государств, заинтересованных в сохранении мира. Он заявил: «Мы считаем, что в настоящий момент такое совещание с участием Великобритании, Франции и СССР и вынесение общей декларации, которая, несомненно, получит моральную поддержку со стороны Рузвельта, имеет больше шансов удержать Гитлера от военной авантюры, чем всякие другие меры. Необходимо, однако, действовать быстро, прежде чем Гитлер окончательно ангажируется»[274].
В разговоре с Пайяром Литвинов заявил, что абсолютно исключает из своих расчетов «добрую волю» Польши. При этом нарком ссылался на беседу министра иностранных дел Румынии Н. Комнена с министром иностранных дел Чехословакии К. Крофтой, в которой говорилось, что в то время как у Румынии имеются возражения против прохода советских войск, она может закрыть глаза на перелет самолетов через свою территорию. Литвинов, по словам Пайяра, видел в этом добрый знак того, что Бухарест – «точка наименьшего сопротивления»[275].
5 сентября заместитель народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкин в ходе беседы с Ж. Пайяром заявил о предложении правительства СССР созвать совещание трех держав – СССР, Франции и Англии – для предупреждения военного конфликта. По вопросу о конкретных формах помощи Чехословакии в ответе советского правительства предлагался созыв совещания представителей генштабов Франции, СССР и Чехословакии[276]. Однако советские предложения относительно обсуждения практических мер военными экспертами трех стран повисли в воздухе. При этом англичане и французы распространяли версии, что позиция СССР в случае войны неясна.
19 сентября 1938 года Э. Бенеш срочно вызвал к себе полпреда СССР в Чехословакии С. С. Александровского и сообщил, что получил совместное англо-французское предложение о решении судето-немецкого вопроса путем прямой уступки Германии тех округов, в которых немцы составляют больше 50 % населения. Остальные округа получат частичную автономию. Границы устанавливаются международной комиссией. Новые границы гарантируются всеми соседями, а также Францией и Англией, в связи с чем аннулируются ныне действующие международные договоры Чехословакии. Предложение сопровождалось подчеркиванием, что уже простая задержка чехословацкого правительства с ответом может привести к роковым последствиям. Бенеш отметил, что при этом не было сказано прямо, что в случае отказа Чехословакии принять такое решение Франция и Англия отказались бы помогать Чехословакии против агрессора, однако Бенеш допускает и такую возможность. Несмотря на это, Бенеш заявил, что у Чехословакии не останется никакого другого выхода, как защищаться при всех условиях. Франции был послан прямой запрос: обозначает ли ее предложение, что она намерена отказаться от выполнения своих союзнических обязательств?
Тогда же Бенеш просил правительство СССР дать как можно быстрее ответ на следующие вопросы: «1. Окажет ли СССР согласно договору немедленную действительную помощь, если Франция останется верной и тоже окажет помощь. 2. В случае нападения Бенеш немедленно обратится телеграммой в Совет Лиги Наций с просьбой привести в действие ст. 16 и 17». В связи с этим Бенеш просил помощи в Лиге Наций и просил от советского правительства такого же срочного ответа о том, поможет ли СССР в качестве члена Лиги Наций на основании упомянутых статей. Бенеш подчеркнул срочность, потому что должен дать ответ Франции и Англии, а между тем Чемберлен хотел бы уже в среду, 21-го, поехать к Гитлеру с этим ответом. Бенеш предполагал, что нападение произойдет 22-го, если Чемберлен не поедет или привезет недостаточный для Гитлера ответ. Бенеш завил, что считает предложение, сделанное Англией и Францией, неприемлемым, а борьбу неизбежной, потому что народ не допустит ничего подобного. Он сказал, что может оказаться вынужденным объявить всеобщую мобилизацию уже 20-го, вечером. По его заявлению, в тот момент под ружьем в Чехословакии находилось 500 тысяч человек и все воздушные силы[277].
20 сентября 1938 года эти вопросы были рассмотрены на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). В. П. Потемкин, готовивший материалы для рассмотрения, отметил, что не существует другого варианта, как дать положительный ответ чехословацкому правительству. Политбюро ЦК ВКП(б) согласилось с предложениями Потемкина, после чего Александровскому было поручено передать Бенешу положительный ответ советского правительства. Одновременно о содержании ответа Бенешу было поставлено в известность французское правительство[278]. В тот же день телеграммой от Потемкина Александовскому был передан положительный ответ советского правительства на вопросы Бенеша относительно оказания Советским Союзом немедленной и действенной помощи Чехословакии, «если Франция останется ей верной и также окажет помощь»[279].
После получения ответа из Москвы было принято решение дать правительствам Великобритании и Франции ответ, содержание которого гласило, что в соответствии с конституцией правительство Чехословакии не может принять никаких решений, связанных с изменением границ, без решения парламента. По мнению правительства, принятие предложения обозначало бы уродование государства в экономическом и стратегическом отношении, результатом которого рано или поздно стало бы его полное подчинение Германии. Чехословацкое правительство призывало Великобританию и Францию пересмотреть свои предложения[280].
О том, какое беспрецедентное давление на Чехословакию оказывали Великобритания и Франция, свидетельствует поступивший в Москву из Праги по каналам советской разведки документ под названием «Меморандум № 8604». Он был вручен английским и французским послами чехословацкому премьер-министру М. Годже 19 сентября 1938 года и содержал следующее: «Руководствуясь высокими принципами сохранения мира в Европе, они считают необходимым присоединение Судетской области к Германии. Система пактов о взаимной помощи Чехословакии с другими державами аннулируется. Взамен этого все соседние государства Чехословакии плюс Франция и Англия гарантируют неприкосновенность ее границ»[281]. Тем самым за спиной СССР разрушалась система договорных отношений Чехословакии с Францией и Советским Союзом.
Советское руководство располагало и другими доказательствами того, что Англия и Франция уже практически 19 сентября приняли решение удовлетворить требования Гитлера «о немедленном присоединении» Судетской области к Германии. 22 сентября начальник Разведуправления РККА получил из Праги сообщение, что «чехословацкое правительство под нажимом Англии и Франции, приняло предложение, выдвинутое Чемберленом, об уступках Гитлеру» и что это решение опубликовано в газетах. Сообщалось о стихийных демонстрациях протеста. В сообщении высказывалось предположение о возможном правительственном кризисе и смене руководства государства[282].
Тем самым за спиной СССР, без его ведома, разрушалась система договорных отношений Чехословакии с Францией и Советским Союзом, а также было очевидно, что руководство Чехословакии уже практически капитулировало.
Тем не менее 21 сентября, выступая на ассамблее Лиги Наций, Литвинов вновь изложил позицию СССР по вопросу борьбы с экспансией. Он подчеркнул, что против агрессора должны быть приняты меры, намеченные уставом Лиги Наций, причем решительно, последовательно и без колебаний, и тогда «мир будет сохранен мирными средствами…»[283]. Более того, в Москве не исключали и такой вариант, как санкция Лиги Наций на оказание помощи Чехословакии теми государствами, которые были бы готовы такую помощь предоставить.
Под давлением народных масс чехословацкое руководство объявило всеобщую мобилизацию. Было сформировано новое правительство во главе с генералом Я. Сыровы. Назначение генерала премьер-министром как бы подчеркивало решимость правящих кругов Чехословакии оказать сопротивление, но, как показали дальнейшие события, они лишь делали вид, что намерены защищать республику.
В сентябре 1938 года советское правительство провело ряд конкретных оперативно-стратегических мероприятий. Так, 23 сентября 1938 года народный комиссар обороны СССР К. Е. Ворошилов и Генеральный штаб дали дополнительную директиву о приведении в боевую готовность части войск Белорусского особого и вновь созданного Калининского военных округов, а также о выдвижении к государственной границе ряда их оперативных объединений. Мероприятия по приведению в боевую готовность были осуществлены также в Харьковском и Московском военных округах. Всего в боевую готовность были приведены: танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, семь танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад, семь укрепленных районов, а в системе противовоздушной обороны – два корпуса, дивизия, две бригады, 16 полков, четыре зенитно-артиллерийские бригады и 15 зенитно-артиллерийских полков, а также части боевого и тылового обеспечения. Вскоре дополнительные директивы были отданы Военным советам Белорусского особого, Киевского особого, Ленинградского и Калининского военных округов. Помимо войск, выдвинутых к юго-западной и западной государственной границе, в боевую готовность был приведен второй эшелон войск, состоявший из 30 стрелковых и шести кавалерийских дивизий, двух танковых корпусов, 15 отдельных танковых бригад, 34 авиационных баз. Для усиления чехословацких ВВС были подготовлены четыре авиабригады (548 самолетов). В вооруженные силы было призвано из запаса в общей сложности до 330 тыс. человек командного, политического, младшего командного и рядового состава[284].
Тем не менее и по сей день ряд современных исследователей высказывают сомнения относительного того, вмешался бы Советский Союз и как именно. В Праге вышли два тома документов «Чехословацкая внешняя политика в 1938 году»[285]. Чешские исследователи полагают, что имеющиеся на сегодняшний день документы не дают ответа о том, что СССР собирался прийти на помощь Чехословакии и вмешиваться в конфликт между Германией и ее возможными союзниками с одной стороны и Чехословакией – с другой[286].
Опубликованные новые документы, в том числе из Архива Президента РФ, свидетельствуют, что советское руководство имело все основания не доверять западным державам и Праге. Известные подготовительные военные мероприятия Советского Союза доказывают его намерения вступиться за Чехословакию, но только совместно с Францией. Кроме того, эти меры должны рассматриваться и как общие меры предосторожности, в первую очередь против Польши, и не только из-за ее претензий на чешскую территорию. Польша с советской точки зрения воспринималась как потенциальный союзник Третьего рейха. Так, на основании информации от советской военной разведки уже к 23 сентября в Москве было известно, что в Берлине принят план об участии Польши и Венгрии в разделе территории Чехословакии, и о проведении в Польше полной мобилизации в трех граничивших с Чехословакией военных округах, о сосредоточении польских войск на чехословацкой границе[287].
В то же время для конкретного военного вмешательства СССР в Чехословакии необходимо было не только выступление Франции, но и получение права прохода войск через Польшу и Румынию. С Румынией велись по этому поводу переговоры, но их результаты не отвечали реальным потребностям Красной армии. Скорой и эффективной помощи Советский Союз в этих условиях оказать не мог, даже если бы и хотел[288].
Литвинов в телеграмме Сталину 23 сентября предложил объявить частичную мобилизацию советских вооруженных сил и развязать такую кампанию в прессе, чтобы Гитлер и Бек всерьез поверили в угрозу войны, Сталин пометил на полях телеграммы коротко и ясно: «Нет!»[289]. Поэтому Литвинов в тот же день разъяснил в Женеве своим британским собеседникам – де ла Варру и Батлеру, что Советский Союз ни в коем случае не станет действовать раньше Франции[290].
Вполне вероятно, что в условиях, когда Великобритания и Франция всем своим поведением во время кризиса показывали, что не принимают Советский Союз как равноправного партнера, Москва опасалась, что ее подставят и Советский Союз окажется в результате один против Германии. Британская политика выбрала другую альтернативу – попытку «сдерживания» Гитлера путем переговоров с ним без участия Советского Союза. Лондон отклонил проект конференции с участием СССР, ссылаясь в том числе и на ожидаемое неприятие этого участия Гитлером[291]. Что касается политики Великобритании и Франции, то имеющиеся на сегодняшний день документы подтверждают преобладающую в историографии ее оценку как политики умиротворении агрессора, направленной на сговор с нацистской Германией за счет Чехословакии.
22–23 сентября состоялась очередная встреча Гитлера с Чемберленом, в Бад-Годесберге. Английский премьер от имени своей страны и Франции объявил главе рейха о принятии его требования в отношении Судетской области. Однако, несмотря на это, Гитлер выдвинул новые претензии к Чехословакии. Теперь он потребовал удовлетворить упоминавшиеся еще весной притязания Польши и Венгрии на часть чехословацкой территории. Что касается Судетской области, то он настаивал немедленно (26–28 сентября) передать эти районы Германии и вручил Чемберлену меморандум и карту. Меморандум предписывал к 1 октября вывести все чехословацкие войска, в том числе подразделения полиции, с территорий, заштрихованных на карте красным цветом: судьба земель, заштрихованных зеленым цветом, должна была быть решена в результате плебисцита (который так и не был проведен). Все военные сооружения предписывалось оставить в полной сохранности. Важные экономические и транспортные объекты («особенно подвижной состав железных дорог») передавались немцам неповрежденными. «Не подлежали вывозу продукты питания, товары, скот, сырье и т. д.»[292].
Англия и Франция продолжали оказывать давление на Чехословакию, добиваясь от нее уступок нацистской Германии. Чтобы успокоить общественность в своих странах и во всем мире, возмущенную таким оборотом событий, правительства западных держав провели ряд демонстративных мер, призванных показать их стремление противостоять гитлеровской агрессии. Английский флот был приведен в боевую готовность. В Лондоне населению раздавали противогазы, солдаты рыли траншеи, обкладывали здания мешками с песком. «Как же это дико, фантастично и невероятно, – восклицал в выступлении по радио Чемберлен, – что мы должны… копать здесь траншеи из-за какой-то ссоры в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем»[293]. Этот маскарад поддерживала и Франция: 24 сентября были призваны резервисты, на площадях устанавливались зенитные батареи.
29 сентября 1938 года в Мюнхене началась конференция глав правительств Великобритании, Франции, Германии и Италии без участия представителей Чехословакии. Переговоры длились 13 часов.
30 сентября в 17:00 Бенеш срочно запросил Москву: как относится СССР к альтернативе – война или капитуляция, перед которой поставлена Чехословакия, поскольку великие державы принесли ее в жертву Гитлеру? Советскому правительству давалось один-два часа на ответ[294]. Однако этот ответ так и не поступил – поскольку Бенеш уже через 45 минут, то есть до истечения назначенного им самим срока, отозвал запрос: пражское правительство тем временем уже приняло мюнхенский ультиматум. В тот же день, 30 сентября, в 21:30 советский посол докладывал о причинах, по которым пражское руководство решило принять условия Мюнхена, а не просить советской помощи: у Чехословакии не хватает аэропортов для достаточной поддержки со стороны советской авиации, а помощь Красной армии возможна лишь через несколько дней, когда чешские войска уже могут быть разбиты[295]. Это, разумеется, были второстепенные соображения. Примечательно, что еще 29 сентября поздно вечером по разведывательным каналам в Москве была получена информация, о том, что Бенеш, обращаясь за помощью к СССР, «знал об английских предложениях и уже был готов сдаться… Контакт с полпредством он возобновил только после принятия решения»[296].
Мюнхенское соглашение было подписано 30 сентября 1938 года в 2 часа 30 минут. Оно предусматривало передачу Германии, под предлогом защиты прав немецкого населения, в срок с 1-го по 10 октября 1938 года Судетской области и ряда других районов, принадлежавших Германии до Версальского мира. Эти территории передавались Германии со всеми находившимися на них в полной сохранности сооружениями и укреплениями, сельскохозяйственными и промышленными предприятиями, с запасами сырья, путями сообщения, средствами связи[297].
В приложении к подписанному в Мюнхене соглашению было отмечено, что если в течение ближайших трех месяцев проблема польского и венгерского национальных меньшинств в Чехословакии не будет урегулирована, то она станет предметом обсуждения на следующем совещании глав правительств четырех держав. Участникам соглашения «гарантировались» новые границы чехословацкого государства против неспровоцированной агрессии.
В результате мюнхенского сговора Чехословакия, просуществовавшая как государство 20 лет, потеряла одну пятую часть своей территории, около четверти населения и половины предприятий тяжелой промышленности. Потеряли свое значение чехословацкие укрепления на границе с Германией, которые рассматривались как серьезный барьер против германской агрессии в Центральной Европе. Вследствие Мюнхена Чехословакия стала нежизнеспособным государством.
Ныне известно, что в тот период Чехословакия обладала реальными возможностями для отпора агрессору. В сентябре 1938 года чехословацкая армия имела в строю 2 млн солдат и офицеров, 45 дивизий, 1582 самолета, 469 танков, 5700 артиллерийских орудий. Моральный дух войск, как и всего народа, был высоким. Когда 23 сентября в 22:00 была объявлена мобилизация, резервисты тут же поспешили к местам сбора. К исходу 24 сентября на границе против германских агрессоров были сосредоточены войска чехословацкой армии численностью около 1,5 млн человек, обладавшие первоклассным по тому времени вооружением. Мобилизация, проводившаяся строго по плану, завершилась 29 сентября[298]. Войска заняли приграничные укрепрайоны в готовности к действию. Но приказа, которого они ждали, так и не последовало.
Анализ соотношения сил показывает, что германское превосходство в силах было минимальным. Вермахт (2,2 млн человек) в тот период насчитывал 47 дивизий, имел 2500 самолетов и 720 танков[299]. Фактора внезапности также не существовало. Чехословакия располагала оборудованным по последнему слову техники, занятым войсками оборонительным рубежом, не уступавшим по своей оснащенности линии Мажино. Против тяжелых фортов были бессильны даже 210-мм орудия. Чехословацкая авиация могла достаточно быстро подвергнуть опустошительным бомбардировкам германские химические заводы, расположенные вблизи общей границы, и нанести противнику серьезный ущерб. По оценке германского генерального штаба, в случае военных действий чехословацкая армия способна была вывести из строя до 60 % частей и соединений вермахта[300]. Причем немецкий генералитет такой вариант не сбрасывал со счетов.
По свидетельству французского историка П. Ле Гуайе, в военно-техническом отношении Великобритания, Франция и СССР нисколько не уступали Германии, а в некоторых областях превосходили ее. Таким образом, в сентябре 1938 года Чехословакия могла быть защищена на море, на земле и в воздухе, и если бы союзникам пришлось вести войну, то они легко выиграли бы ее. Но для этого, утверждает автор, следовало избрать совсем иную тактику: сгруппировать силы союзников таким образом, чтобы «в случае развязывания войны Гитлер натолкнулся бы на противостояние стран, стремящихся не только защитить себя, но и атаковать Германию, образовать вокруг нее пояс, который бы Гитлер не смог разорвать»[301].
Таким образом, возможность изменения фатального хода событий для Чехословакии зависела главным образом от внутреннего единства ее народов, их решимости защищать территорию своей страны с оружием в руках, непосредственного влияния общественного мнения на принятие чехословацким правительством решения не выполнять условий Мюнхенского соглашения, а сопротивляться. В то же время этот вопрос зависел от стремления и готовности Франции и СССР военными средствами защитить важные стратегические рубежи в самом центре Европы. Он зависел и от позиции граничащих с Чехословакией малых стран – членов Малой Антанты – Югославии и Румынии, а также Польши.
Как сообщал полномочный представитель СССР в Чехословакии Александровский в телеграмме в НКИД от 1 октября 1938 года, со ссылкой на чешский источник, на принятие чехословацким правительством условий Мюнхена повлияло то, что Гитлеру удалось убедить Чемберлена и Даладье, «что в данной ситуации большую опасность для мира в Европе представляет не он, а СССР, который объективно является большевистским форпостом и может сыграть роковую роль поджигателя новой войны. Следовательно, это убеждение явилось не формальным, но фактическим основанием для создания блока четырех против СССР. Если Чехословакия сегодня будет сопротивляться и из-за этого начнется война, то она сразу превратится в войну СССР со всей Европой. Возможно, что СССР и победит, но Чехословакия так или иначе будет сметена и будет вычеркнута с карты Европы. Эти утверждения сыграли большую роль в деле принятия правительством прямого решения»[302]. Согласно воспоминаниям У. Черчилля, на Нюрнбергском процессе генерал-фельдмаршал В. Кейтель на вопрос, заданный ему представителем Чехословакии полковником Эгером о том, напала бы Германия на Чехословакию в 1938 году, если бы западные державы поддержали Прагу, ответил: «Конечно, нет. Мы не были достаточно сильны с военной точки зрения. Целью Мюнхена было вытеснить Россию из Европы, выиграть время и завершить вооружение Германии»[303].
Чемберлен после окончания переговоров попросил о еще одной встрече с Гитлером. 30 сентября 1938 года Гитлер и Чемберлен подписали совместную англо-германскую декларацию о том, что англо-германские отношения представляют собой важнейший фактор обеспечения мира в Европе. Великобритания и Германия приняли решение о том, чтобы метод консультаций стал основой для разрешения спорных вопросов, связанных с обеими странами, чтобы «таким образом содействовать укреплению мира в Европе»[304].
Хотя Польша не была участником Мюнхенской конференции, но и ее роль в период подготовки соглашения о расчленении Чехословакии весьма неприглядна. В период чехословацкого кризиса она занимала прогерманскую и провенгерскую позицию, рассчитывая усилить свое политическое влияние в Центральной Европе, особенно на Венгрию и Румынию. Польша претендовала на Тешинскую и Фриштатскую области в Силезии и «доступ по железной дороге до станции Богумин (Одерберг)», о чем имеется документальное подтверждение в письме министра иностранных дел Польши Ю. Бека польскому послу в Германии Ю. Липскому от 19 сентября 1938 года. В письме содержались конкретные директивы, которых посол должен придерживаться в беседе с германским рейхсканцлером. В этом же документе Бек, оправдывая территориальные притязании Польши, откровенно заявлял: «Чехословацкую Республику мы считаем образованием искусственным, удовлетворяющим некоторым доктринам и комбинациям, но не отвечающим действительным потребностям и здравым правам народов Центральной Европы»[305]. В этом же послании подчеркивалось, что «Польша считает вмешательство Советов в европейские дела недопустимым», и содержалась похвала польскому правительству, которое «благодаря занимаемой им позиции парализовало возможность интервенции Советов в чешском вопросе в самом широком значении». Кроме того, Польша, лично не заинтересованная в том, чтобы СССР пришел на помощь Чехословакии, оказала сильное давление на румынское правительство, чтобы оно отказало в праве прохода советских войск через свою территорию, точно так же, как она отказала в этом праве прохода через свою территорию[306].
Польша, заручившись поддержкой Гитлера, приняла участие в расчленении Чехословакии. 30 сентября 1938 года польский посланник передал министру иностранных дел Чехословакии ноту, в которой ультимативно предъявлялись требования уступить три района в Силезии: Фриштат, Тешин, Яблунков. Ответ необходимо было дать в течение суток. 1 октября 1938 года чехословацкое правительство капитулировало и перед польским ультиматумом[307].
В соответствии с Мюнхенским соглашением и на основании директивы ОКВ от 30 сентября 1938 года оккупация немецкими войсками Судетской области проводилась поэтапно в период с 1-го по 10 октября. Уже 1 октября 1938 года германские войска под командованием генерал-полковника В. фон Лееба пересекли германо-чешскую границу[308].
СССР решительно осудил Мюнхенское соглашение. Советское правительство, как отмечалось в сообщении ТАСС от 2 октября 1938 года, «не имело и не имеет никакого отношения к конференции в Мюнхене и к ее решениям»[309].
В связи с распространением западной печатью слухов о якобы согласованной линии поведения Великобритании, Франции и СССР, ТАСС 4 октября 1938 года сообщил: «Никаких совещаний, а тем более соглашений между правительствами СССР, Франции и Англии по вопросу о судьбах Чехословацкой Республики и об уступках агрессору не происходило»[310].
5 октября 1938 года Э. Бенеш сложил с себя полномочия президента и покинул страну. 7 октября под давлением Берлина чехословацкое правительство признало автономию Словакии, а 8 октября – автономию Закарпатской Украины. Само государство стало именоваться «Чехо-Словакия». 2 ноября Германия и Италия на первом Венском арбитраже приняли решение о передаче Венгрии южных районов Словакии, а также Закарпатской Украины. Это было новое нарушение территориальной целостности Чехословакии при молчаливом согласии Великобритании и Франции.
6 декабря 1938 года Боннэ и Риббентроп подписали франко-германскую декларацию: «Мирные и добрососедские отношения между Францией и Германией представляют собой один из существеннейших элементов упрочения положения в Европе и поддержания всеобщего мира»[311].
Мюнхенский сговор разрушил последние остатки Версальской системы и явился со стороны Великобритании и Франции «приглашением» Германии к дальнейшей экспансии, в том числе и на Востоке. Их действия подорвали возможность создания системы коллективной безопасности и деятельность Лиги Наций, которая практически утратила свою дееспособность. Великобритания и Франция продемонстрировали готовность обеспечения собственной безопасности за счет принесения в жертву интересов других стран. В то же время подобные действия показали минимальные возможности малых стран изолированно сопротивляться своекорыстной политике более могущественных крупных государств. Для Третьего рейха вопрос состоял не в том, чтобы освободить немецкое население в Судетской области Чехословакии, а в том, чтобы освободиться от условий Версальского договора, нейтрализовать Чехословакию, обесценить советско-французский договор о взаимной помощи, упрочить геостратегические позиции в центре Европы и устранить препятствия на пути продвижения Германии на Восток.
Для советского руководства, отстраненного мюнхенцами от участия в решении судьбы Чехословакии, все более очевидной стала невозможность создания системы коллективной безопасности в сложившихся условиях международной изоляции СССР. Более того, руководство страны не могло не учитывать вероятность создания единой антисоветской коалиции, особенно в условиях поддержки политики Мюнхена со стороны США, непосредственного участия Польши и Венгрии в разделе Чехословакии и полного одобрения соглашения правительством Японии. В обстановке возрастания угрозы войны со стороны нацистской Германии у политического и военного руководства Советского Союза вряд ли была иная альтернатива, кроме как исходить из интересов и возможностей собственной страны, будь то в военной или в экономической области, а также в сфере дипломатии.