Здесь однажды он видел короля.
– Вы солдат? – спросил его король, подходя к его койке в сопровождении сестры милосердия.
– Нет, механик – рабочий.
– Нынешняя война – война машин, – любезно заметил король.
– Я социалист, – вдруг неожиданно объявил Джимми.
– Разве?
– Ручаюсь.
– Но я вижу, вы не принадлежите к тем социалистам, которые восстают против собственной страны!
– Я долго к ним принадлежал, потом изменил свой взгляд. Но я все-таки социалист. На этот счет можете быть уверены, господин король.
Король переглянулся с сестрой, а Джимми почувствовал себя вдруг пропагандистом.
– После войны все пойдет иначе, – продолжал он, – т.-е. для пролетариата.
– Для всех, – поправил его король.
– Рабочий получит то, что он сработал. У нас дома рабочий работает часов двенадцать под-ряд и не в состоянии скопить хотя бы столько, сколько нужно на похороны. А в Англии говорят еще хуже.
– Да, и у нас нищета отчаянная, – признался король. – Придется подумать, как помочь.
– Другого средства нет, кроме социализма! – воскликнул Джимми.
Король с сестрой отошли к следующей койке. Джимми зря потратил свой талант пропагандиста.
Когда он выздоровел, его отправили во Францию, на фронт; приписали к авто-роте, дали поручение отыскать какую-то батарею и передать важный пакет; батареи он так и не отыскал, а вместо нее наткнулся на – сражение. Германцы прорвали фронт у Шато-Тьерри. Положение было самое критическое. Надо было отстоять позицию во что бы то ни стало до прихода подкреплений. Не долго думая, Джимми бросил свой велосипед, влез в окоп, взял винтовку и принялся, – он – антимилитарист, – стрелять в наступавших «гуннов», пока ему не прострелили руку. Но именно его мужество спасло положение. Подошли американские подкрепления и битва при Шато-Тьерри – начало краха германской армии – была выиграна. В награду Джимми был произведен – в сержанты!
Во время своей вынужденно-боевой карьеры он встретился, между прочим, довольно неожиданно с владельцем того самого машинного, а потом снарядного завода в Лисвилле, где он долго работал. В силу разных обстоятельств молодой миллионер должен был покинуть светское общество и родину и жить инкогнито на французском фронте.
Вся Европа и Америка были в это время поглощены проблемой о большевиках. Предали ли они в самом деле демократию «гуннам» или же – как они сами утверждали – они расчищают человечеству путь к демократии, более совершенной? Хозяин держался, конечно, первой точки зрения, как все американцы в армии, за исключением несколько доподлинных радикалов. Когда он узнал, что и Джимми из числа этих радикалов, он стал его выспрашивать и в продолжение нескольких дней между ними шел жаркий спор. Так поступить, как поступили Ленин и Троцкий, могли только агенты Германии! Джимми со своей стороны излагал основные принципы интернационализма. Большевики сделали больше союзнических армий, чтобы сломить могущество кайзера. Откуда Джимми это известно? Джимми должен был согласиться, что фактов, которые подкрепили бы его мнение, у него нет, но, зная принципы интернационализма, он точно знает, как должны были поступить Ленин и Троцкий, ибо он сам на их месте поступил бы точно таким же образом.
Юный лорд из Лисвилля, наследник огромного состояния, воспитанный в вере, что он имеет на него право по божьим и человеческим законам, должен был выслушивать от какого-то ничтожного механика из собственной фабрики, что это состояние будет у него отнято, что рабочий и его товарищи, объединенные в единый большой производственный союз, будут сами управлять им в интересах не предпринимателя, а всего общества. И когда Джимми принимался за эту тему, он забывал всякую почтительность. Экспроприация экспроприаторов – это была его мечта и говорил он о ней с глазами, блестевшими вдохновением.
Неожиданно виновник победы при Шато-Тьерри получает приказ отправиться с своей автомобильной ротой в Россию защищать союзнические склады в Архангельске от германских армий. Он был в восторге. «Он увидит Россию, увидит революцию». И вдруг он узнает, что его надули. В Архангельске власть перешла в руки совета рабочих и крестьянских депутатов, британские и американские войска заняли город, вынудили революционеров к отступлению и готовили теперь экспедицию с целью занять железную дорогу и Северную Двину. Итак, он – Джимми – сторонник пролетарской революции – призван участвовать в истреблении «организованных рабочих». Чем больше он думал над этой чудовищной мыслью, тем сильнее росло в нем негодование. Чего он не сделал для них? Проникся их «патриотизмом», бросил все, чтобы сражаться за демократию; рисковал жизнью, был ранен! А теперь его хотят заставить истреблять социалистов, точно он американский солдат-милиционер. Демократия! Эти господа даже уже не прикрываются лицемерными фразами. Они вторгаются в Россию, чтобы разгромить русских революционеров и покорить мир господству капитала! Находясь в таком настроении, Джимми встретился с русским большевиком, Коленкиным. Узнав, что Джимми социалист, тот удивился, как это Джимми может воевать против русских рабочих. Его обманули, оправдывался Джимми, но он, конечно, не будет воевать. Этого мало. Надо действовать, как русские большевики. Надо распропагандировать и других. Вот пролетарское государство России тратит огромные суммы на пропаганду. «Наш голос доходит до рабочих всего мира, – говорил Коленкин. – Мы призываем всех: встаньте, поднимитесь, разбейте ваши цепи! И вы думаете, товарищ, что они нас не услышат? Капиталисты – те знают, что они нас услышат, они дрожат и шлют свои войска, чтобы нас разбить. Словно эти войска вечно будут им повиноваться!» – «Они полагают, – робко возразил Джимми, – что русский народ поднимется против вас». Коленкин весело рассмеялся. «У нас свое рабочее правительство, и вы воображаете, что мы поднимемся против самих себя? Они выставляют против нас марионеток, именуя их русским правительством (бело-эс-эровское правительство Чайковского). Они могут одурачить себя, но не нас…» – «Они полагают, что это правительство расширит пределы своего влияния»… – повторял Джимми не раз слышанные им фразы. «Да, постолько продвинуться ваши армии, – ни шагу больше. Если русские увидят, что иноземные войска вторгаются в Россию, то каждый из них станет большевиком… „Они“ должны будут завоевать каждый город, каждую деревню, а мы тем временем ведем пропаганду в их войсках, среди французов, англичан и американцев так же, как среди немцев».
Доводы русского большевика все более убеждали Джимми и на его предложение взять у него прокламации и распространить их среди американских и английских солдат он ответил согласием. Это было обращение ревкома XII Красной армии к германским солдатам, расклеенное на стенах Риги перед отступлением (текст прокламации приведен в романе Синклера). На вопрос Коленкина, выдаст ли он его, если будет арестован, Джимми уверенно возразил:
– Ни за что. Хотя бы с меня живого шкуру содрали. – И он сдержал свое слово.
Его, конечно, накрыли. На все предложения выдать своих сообщников, он отвечал отказом. Тогда его стали пытать – подвешивать, вливать в желудок через кишку воду и т. п., споря в дьявольской изобретательности с средневековой инквизицией. Эти страницы описания пыток, которым бедняк Джимми подвергался в царском застенке от руки американских палачей, поистине потрясающи. Нужна была вся экстатическая вера героя-пролетария, чтобы вынести эти сверх-человеческие муки. Когда силы ему изменяли, когда, казалось, вот-вот он сдается, он слышал чей-то бодрящий голос и сердце его зажигалось новым огнем, готовностью страдать до конца ради несказанно-великого дела. Этот голос говорил:
Ты – революция. Ты – справедливость, борющаяся за свое существование. Ты – человечество, устремляющееся с ликом, обращенным к свету, сквозь ужасы старого мира к новым целям. Если ты смалодушествуешь, вселенная снова и уж навсегда потонет в прежнем мраке. Ты обязан дотерпеть до конца. Ты не имеешь права сдаться.
Изуродованный до неузнаваемости, бедняк Джимми, предстал наконец перед военным судом. Здесь снова и на этот раз во всеуслышание ему пришлось выступить на защиту русских большевиков. Председатель спросил его, знает ли он, что заслужил смертной казни. Джимми молчал. Председатель продолжал: если он выдаст своих сообщников, его не казнят. Необходимо оберечь армию от этих убийц!
– Убийц!! – вспыхнул Джимми. – А разве вы сами не убийцы, вы, которые хотите казнить меня?
– Мы поступаем по закону!
– Вы называете законом одно, а большевики – другое. Вы убиваете тех, кто не подчиняется вам, то же делают и большевики. Где тут разница?
– Они убивают всех образованных, всех уважающих законы людей в России!
– Всех богатых, – перебил его Джимми. – А вы разве не так поступаете с бедняками?..
Суд приговорил Джимми к двадцати годам каторги, приговор, как поясняет Синклер, сравнительно мягкий, если принять во внимание, что как раз в это время в Нью-Йорке пять русских евреев, все почти еще в детском возрасте, среди них одна девушка, вернее девочка, были за то же самое преступление, т.-е. за распространение обращения к американским солдатам не убивать русских социалистов, приговорены, несмотря на их юный возраст, к тем же двадцати годам каторги, при чем один из них был замучен пытками до смерти.
Та же участь ожидала и Джимми. Его привезли обратно в подземелье-застенок, где в продолжение десяти часов в день он был прикован к стене железной цепью и где его пытали до тех пор, пока он не сошел с ума.
Но муки и смерть бедного Джимми не прошли даром. Они таили в себе возмездие. На стенах Архангельска появилась прокламация, излагавшая причины его ареста и историю его гибели, и американские солдаты все чаще и громче стали протестовать против навязанной им роли душителей социальной революции.
Пришлось отозвать американский экспедиционный корпус.
Дух замученного большевика Джимми восторжествовал.
Свой роман Синклер заканчивает следующими словами: