— «Съ излишней недовѣрчивостью!» Такъ вѣдь я говорю про то, что было лѣтомъ прошлаго года (1905-го), когда я только что повернулся въ Москву. А потомъ, осенью и не то было. Вы въ Москвѣ то бывали? — обратился онъ съ вопросомъ ко мнѣ.
— Бывалъ.
— Хитровъ рынокъ знаете?
— Знаю немного: видѣлъ и слышалъ.
— Такъ знаете, какой тамъ народъ обитаетъ?
— До извѣстной степени представляю…
— Вотъ такой же, что и на этомъ самомъ берегу, — махнулъ онъ рукой на пристань. — Можно сказать, всякій народъ: тамъ и нашъ братъ воръ, и коты, и босяки, и крестьяне, которые пріѣхали изъ деревни и не нашли работы, и вотъ такія прекрасныя дамы, которыхъ ужъ ни въ одномъ «домѣ» не держатъ…
— Знаю, знаю, не перечисляйте! — остановилъ я его.
— Знаете?.. Ну, однимъ словомъ — хитрованцы! Такъ вотъ, въ октябрѣ это было прошлаго года — знаете что сдѣлали московскіе рабочіе, эти самые ваши соціалъ демократы? — какъ то особенно торжественно обратился онъ ко мнѣ.
— Что же они сдѣлали?
— Пошли и начали бить хитрованцевъ
— Какъ, то есть, бить?
— А такъ, собрались на митингъ, тамъ порѣшили! разныя свои дѣла и, между прочимъ, и на счетъ хитрованцевъ: итти, молъ, сейчасъ на Хитровъ и бить смертнымъ боемъ. И прямо съ митинга и пошли… И били.
— Но за что же?
— А это будто «элементъ» такой, который противъ свободъ. Такъ вотъ этотъ самый элементъ и нужно бить. И сколько тогда народу покалѣчили! И слышно было: будто не въ одной Москвѣ это было, а и въ другихъ городахъ. Началось, будто, съ Варшавы. Тамъ вотъ этихъ самыхъ прекрасныхъ дамъ избивали, — указалъ онъ на проститутку, — и ихъ котовъ, а потомъ и воровъ тоже. Въ Царицынѣ тоже не обошлось безъ этого, въ Саратовѣ потомъ, а можетъ быть, и въ Самарѣ. Что касаемо Нижняго, такъ вотъ тутъ Ванька Козелъ, — онъ тамъ въ то время былъ, такъ сами можете отъ него слышать, какія дѣла тамъ творились… Вотъ оно какъ широко хватило! По всей Россіи, можно сказать.
— Но, позвольте! — остановилъ я его. — Въ Нижнемъ, напримѣръ, революціонеровъ избивали…
— Избивали! Такъ, вѣдь, надо знать кто избивалъ! Это не въ Нижнемъ только, а во всѣхъ городахъ было. Такъ ты спроси, узнай: кто избивалъ революціонеровъ? Лабазники ихъ били, трактирные лакеи, татары-старьевщики, прасолы, кабатчики, трактирщики съ своей челядью! Вотъ кто билъ революціонеровъ! А не хитрованцы, не воры, не босяки… Это ужъ послѣ октября и воры противъ нихъ пошли, такъ и тутъ еще не всѣ, а которые мало понимающіе. Настоящій, понимающій себя воръ, не пойдетъ съ купцомъ вмѣстѣ бить революціонера! Этого никогда не будетъ. Мы тоже понимаемъ это хорошо Ежели у насъ съ рабочими соціалъ-демократами раздоръ вышелъ, хотя-бы и не по нашей винѣ, а по ихней, такъ это еще не значитъ, что мы всѣхъ революціонеровъ подъ рядъ должны бить. Революціонеры то, вѣдь, всякіе бываютъ. Не одни соціалъ-демократы противъ богатыхъ идутъ, — есть и другіе. — Соціалисты-революціонеры — это особь статья! Опять-же анархисты — это ужъ совсѣмъ особь статья и къ намъ, пожалуй, ближе будутъ, чѣмъ къ соціалъ-демократамъ. Опять-же и соціалъ-демократы тоже не всѣ одинаковы. Которые настояще-то понимаютъ дѣло, такъ тѣ тоже не пойдутъ бить воровъ или босяковъ. Есть, знамо дѣло, и изъ нашихъ, которые и революціонеровъ бьютъ и въ полиціи служатъ. Такъ и тутъ опять надо-то знать, что не изъ воровъ только въ шпіоны-то идутъ! Ежели посчитать, такъ, пожалуй, изъ рабочихъ ихъ насчитаешь не меньше, да и изъ господъ тоже есть. А про нашего брата нужно еще и то сказать: другой разъ онъ со злобы въ шпіоны то идетъ. Травятъ его, какъ бѣшенную собаку, со всѣхъ сторонъ, а привѣта или добраго слова онъ ни откуда не видитъ. Всѣ его за врага считаютъ, каждый норовитъ всячески изничтожить его, оплевать, въ грязь затоптать. Самый, что ни есть, никуда негодный человѣкъ и тотъ въ душу тебѣ наплевать старается. Вотъ, человѣкъ и озлобляется и идетъ въ шпіоны и всякія пакости людямъ устраиваетъ, чтобы только злобу сорвать.
— А скажите: почему васъ Анархистомъ зовутъ? — поинтересовался я.
Онъ нахмурился, какъ-то особенно поспѣшно всталъ и пошелъ прочь отъ насъ и уже на ходу, нехотя, бросилъ:
— Такъ это, между своими прозвали.
— Отчего онъ ушелъ? — обратился я къ вору.
— Не любитъ онъ когда его объ этомъ спрашиваютъ.
— А почему его Анархистомъ прозвали?
— А это онъ, какъ выпьетъ, такъ: «анархистъ я! Самый первѣющій на свѣтѣ «революціонеръ!» — Ну, и другія прочія слова говоритъ. Недавно это съ нимъ, всего съ полгода какихъ-нибудь, вотъ какъ изъ Москвы пріѣхалъ. А раньше онъ больше пилъ. Напьется и сейчасъ скандалить начнетъ. А теперь и пить меньше сталъ, и совсѣмъ какой — то другой, не тотъ уже человѣкъ, что раньше… И любопытные у него слова, когда онъ выпьетъ. Прямо сказать, заслушаешься. Вы вотъ тогда его послушайте!
— А то еще съ нимъ Андрей Ивановичъ приходитъ! — захрипѣла проститутка. — Такъ тотъ ужасти какой смѣшной: «вы, говоритъ, цѣны себѣ не знаете!»— Это воры то, значитъ, себѣ цѣны не знаютъ.
— Что это за Андрей Ивановичъ? — спросилъ я вора.
— А это тутъ интеллигентъ одинъ, — отвѣтилъ за него батюшка, — изъ нашихъ онъ, изъ духовныхъ, профессоромъ въ семинаріи былъ, а теперь вотъ тутъ, съ нами… Анархистомъ себя называетъ и все изъ писанія, ересь больше проповѣдуетъ: «Христосъ, говоритъ, первый анархистъ былъ!» Тьфу!
Батюшка энергично отплюнулся отъ еретическаго сопоставленія.
— Ересь или не ересь, это мы не знаемъ, да это намъ и ни къ чему, а только любопытно говоритъ и нашего брата вора вполнѣ понимать можетъ.
— А гдѣ онъ живетъ? — заинтересовался я.
— Да тутъ больше на пристани… А то, такъ гдѣ нибудь, въ нашихъ мѣстахъ. Вы вотъ его послушали бы! Настояще умный человѣкъ! Не то, что мы.
Эту любопытную фигуру мнѣ пришлось встрѣтить совершенно случайно въ полицейскомъ участкѣ.
Какъ то весенней короткой ночью полиція на разсвѣтѣ сдѣлала облаву на пристани и въ прилегающихъ къ ней трущобахъ; и вся армія босяковъ, воровъ, инвалидокъ проституціи и просто бродячаго, бездомнаго люда оказалась во дворѣ полицейскаго участка.
Въ ожиданіи провѣрки паспортовъ и физіономій я примостился на бочкѣ, около стѣны и ждалъ своей очереди. Сначала провѣрку производилъ какой то «штатскій», но потомъ, въ виду обилія провѣрочнаго матеріала, раздѣлилъ работу между четырьмя околодочными, которые и устроили свои «бюро» въ разныхъ углахъ двора. Одинъ, между прочимъ, устроился на ящикѣ около «моей» бочки и для начала ткнулъ пальцемъ въ тощую фигуру господина въ сюртукѣ удивительнаго покроя и съ пенснэ на близорукихъ глазахъ.
— Ну, ты! Вынимай свой паспортъ!
— Потише «тычь»! — спокойно, но твердо отвѣтилъ тотъ. — Мы съ тобой вмѣстѣ свиней не пасли.
— Что! — поднялъ тонъ околодочный.
— Ничего, — также спокойно отвѣтилъ тотъ. — Повѣжливѣе, говорю, можно.
— Давайте паспортъ, — спустилъ тонъ околодочный, — мнѣ съ вами некогда разговаривать. Вонъ сколько васъ тутъ!
— Это не моя вина, что много людей… Не я ихъ согналъ сюда… А паспортъ вотъ, получите…
И онъ подалъ паспортную книжку.
Околодочный раскрылъ ее и началъ читать:
— «Кандидатъ богословія, отставной надворный совѣтникъ Андрей Ивановичъ С — кій»… Это вашъ паспортъ? — подозрительно взглянувъ на владѣльца книжки, спросилъ околодочный.
— Мой.
— Гдѣ вы служили?
— Въ С — ской семинаріи, преподавалъ философію…
— Когда вышли въ отставку?
— Въ 189* году.
Околодочный еще разъ пытливо взглянулъ на него и, не хотя возвращая книжку, проговорилъ:
— Можете итти.
Тотъ презрительно улыбнулся и, не спѣша, пошелъ къ воротамъ.
— Не про него ли мнѣ говорили? — подумалъ я, глядя ему вслѣдъ.
— Вашъ паспортъ;—ткнулъ меня въ колѣно околодочный.
Я далъ свою книжку. Онъ мелькомъ взглянулъ, сдѣлалъ два — три вопроса объ именахъ жены, дѣтей и отпустилъ меня.
Тотчасъ за воротами я увидѣлъ Анархиста и Андрея Ивановича. Они, видимо, ждали кого то, такъ какъ постоянно то одинъ то другой изъ нихъ оглядывался на калитку.
— Здравствуйте, Анархистъ! — подошелъ я къ нимъ. — И васъ потревожили?
— А то они не потревожатъ, — проворчалъ Анархистъ.
— А это вы тамъ на бочкѣ сидѣли? — спросилъ Андрей Ивановичъ и пристально взглянулъ на меня своими близорукими глазами.
— Да, я.
— А вы, собственно, кто будете? — спросилъ онъ. Я разсмѣялся.
— Сейчасъ видно, что вы изъ духовнаго званія— съ перваго слова: и кто будете? Старая привычка осталась.
Андрей Ивановичъ сконфузился.
— А вотъ и Чиновникъ идетъ, — указалъ на калитку Анархистъ.
Къ намъ подходилъ человѣкъ въ калошахъ на босую ногу, въ соломенной шляпѣ и въ одномъ бѣльѣ.
— Вы уже тутъ? — крикнулъ онъ, завидя Анархиста и Андрея Ивановича. — Вотъ и хорошо! А я думалъ ждать придется, а теперь въ самый разъ къ Митрофанычу, да чайкомъ согрѣться. Утро сегодня холодное, а на мнѣ костюмъ…
И онъ повелъ глазами на свою фигуру.
— А это кто? — указалъ онъ глазами на меня.
— А это тоже съ пристани забрали…
Мы пошли въ трактиръ Митрофаныча и всѣ четверо расположились за однимъ столомъ. Намъ подали «три пары» чаю съ четвертымъ добавочнымъ приборомъ и четыре фунта «пшеничнаго хлѣба».
— «Оную» не мѣшало бы… послѣ столкновенія съ «врагомъ», — обводя всѣхъ глазами, проговорилъ Андрей Ивановичъ.
— У меня ни сантима! — хлопнулъ себя по бедрамъ Чиновникъ.
Мы съ Анархистомъ и Андреемъ Ивановичемъ сосчитали свои капиталы и нашли, что «оная» допустима
Мальчикъ подалъ намъ бутылку казенки, четыре прошлогоднихъ огурца и двѣ воблы.
Началось чаепитіе въ перемежку съ опрокидываніемъ рюмокъ и заѣданіемъ хлѣбомъ съ огурцомъ и воблой.
Послѣ третьей или четвертой рюмки у Анархиста лицо раскраснѣлось, глаза помутнѣли, и онъ, перегнувшись черезъ столъ, обратился ко мнѣ:
— Вотъ вы меня спрашивали тогда: почему я Анархистомъ зовусь?
— Да, спрашивалъ.
— Такъ вы съ этимъ вотъ къ Андрею Ивановичу обратитесь: онъ вамъ все, какъ слѣдуетъ, доподлинно разскажетъ — почему я анархистомъ долженъ быть и все прочее? — И онъ опустился на стулъ.