Празднование первого после войны мирного Дня Военно-морского флота прошло с исключительным подъемом. Снова на кораблях подняли флаги расцвечивания, а вечером жители приморских городов любовались иллюминацией».
В Потсдаме на министерской встрече председательствовал Молотов. Основные споры вызвала ситуация в Румынии и Болгарии, чьи правительства западные страны по-прежнему отказывались признавать. Бирнс и Иден делали упор на том, что там «имеются ограничения для прессы».
– Ввиду окончания войны возможности работы представителей прессы могут значительно расшириться, – уверял Молотов.
– Надо заключить соглашение трех держав о проведении наблюдения за ходом выборов в Италии, Греции, Румынии, Болгарии, Венгрии и об обеспечении в этих целях свободного допуска в эти страны представителей прессы, – предложил Бирнс.
– Не вижу необходимости в посылке специальных наблюдателей в Румынию и Болгарию, – парировал Молотов.
Бирнс торопил с приемом в ООН Италии, Иден – нейтралов: Швеции, Швейцарии и Португалии. Молотов лоббировал бывших восточноевропейских сателлитов Германии, становящихся союзниками СССР. Западные партнеры настаивали на том, что это может произойти только после подписания с ними мирных договоров.
Трумэн в тот день присутствовал на церемонии поднятия звездно-полосатого флага над штаб-квартирой американской контрольной комиссии в Берлине. «Торжественные мероприятия проходили во внутреннем дворе зданий, которые ранее были штабом немецкого командования ПВО Берлина. Почести были отданы армейским оркестром и почетным караулом из роты „Е“ 41-й пехотной дивизии. Вместе со мной были министр Стимсон, помощник госсекретаря Макклой и генералы Эйзенхауэр, Брэдли, Паттон и Клей…
Я покинул место поднятия флага сразу же после церемонии и направился во дворец Цецилиенхоф, где в 16:05 по местному времени началось четвертое заседание Потсдамской конференции. В соответствии с установившейся у министров иностранных дол практикой по очереди докладывать о своих встречах Большой тройке, повестку дня четвертой сессии представил Молотов».
Молотов доложил о результатах заседания министров.
– На сегодняшнем заседании трех министров иностранных дел стояли следующие вопросы: Экономические принципы в отношении Германии. Комиссия, которой поручена подготовка этого вопроса, еще не закончила своей работы, и поэтому этот вопрос обсуждению по существу не подвергался. Решено просить комиссию закончить свою работу к 21 июля. О Ялтинской декларации об освобожденной Европе. Я вручил министру иностранных дел Великобритании и государственному секретарю США советский проект предложений по этому вопросу. В связи с представленным проектом были подвергнуты обсуждению вопросы о положении в Румынии и Болгарии, с одной стороны, и в Греции – с другой. В результате обсуждения выяснилось, что министры иностранных дел по-разному оценивают положение в этих странах.
Молотов изложил суть разногласий.
– Об Италии. Государственный секретарь США представил проект решения глав трех правительств о том, что они поддержат вступление Италии в Организацию Объединенных Наций. СССР поставил вопрос о том, может ли это предложение быть распространено на такие страны, которые превратились из враждебных в совоюющие против Германии страны. Для разработки этого вопроса была создана подкомиссия.
После этого Молотов предложил повестку дня заседания глав трех правительств: 1. О мирном урегулировании. 2. Меморандум президента США от 17 июля о политике в отношении Италии. 3. Положение в Австрии, и в частности в Вене (сообщение премьер-министра Великобритании). 4. О западной границе Польши. 5. О подопечных территориях.
Начали по порядку. Слово взял Трумэн:
– Нужно установить время и место встречи Совета министров иностранных дел. Я готов предоставить решение этого вопроса самим министрам иностранных дел.
Тут Черчилль решил взять быка за рога, напомнив о величии Британии.
– Я совершенно согласен с тем, что этот вопрос должен быть обсужден, но у меня есть мнение, что таким местом должен быть Лондон. Здесь должно быть постоянное место секретариата, а заседания могут проходить и в других пунктах, если это будет угодно. Хочу напомнить, что Лондон является той столицей, которая более других находилась под огнем неприятеля во время войны. Насколько мне известно, это самый большой город в мире и один из старейших городов мира.
Справедливости ради, Нью-Йорк в тот момент был больше.
– Кроме того, он находится на полдороге между США и Россией, – добавил Черчилль.
– Это самое главное, – заметил Сталин, вызвав всеобщий смех.
– А кроме того, теперь наступил черед Лондону, – настаивал Черчилль.
– Правильно, – уже почти смирился Сталин.
Но Черчилль продолжал вбрасывать аргументы:
– Я хочу только добавить, что шесть раз перелетал океан, чтобы иметь честь совещаться с президентом США, и два раза посетил Москву. Однако Лондон совершенно не используется как место наших встреч.
Премьер-министра немедленно поддержал и лидер оппозиции Эттли:
– Я совершенно согласен с тем, что сказал здесь премьер-министр, и хочу добавить, что наши люди имеют право видеть у себя этих выдающихся людей.
– Я также согласен с предложением премьер-министра, – сказал Трумэн, – и согласен с тем, что географическое положение играет большую роль.
– Хорошо, я не возражаю, – произнес Сталин.
Трумэн пошел чуть дальше:
– Но я хочу оставить за собой право пригласить глав правительств посетить США.
Советский и британские руководители промолчали.
– Разрешите мне выразить благодарность президенту и генералиссимусу за их любезное принятие нашего предложения, – рассыпался в любезностях Черчилль, добившись первой дипломатической победы на конференции.
Трумэн за свое:
– Я думаю, что к трем нашим министрам иностранных дел в должное время присоединятся министры иностранных дел Китая и Франции.
Затем президент перешел к вопросу о политике в отношении Италии, напомнив о представленном в первый день документе:
– Я считаю, что положение Италии будет значительно улучшено, если мы признаем ее заслуги как участницы войны против Германии.
Сталин осторожно перешел в контрнаступление:
– У меня нет принципиальных возражений, но, возможно, некоторые поправки редакционного характера понадобятся. У нас нет оснований выделять вопрос об Италии из вопросов, касающихся других стран. Италия, конечно, первая капитулировала и в дальнейшем помогала в войне против Германии. Правда, силы были небольшие, всего три дивизии, но она все же помогала. Она думает включиться в войну с Японией. Это тоже является плюсом. Но такие же плюсы имеются у таких стран, как Румыния, Болгария, Венгрия. Они, эти страны, на другой день после капитуляции двинули свои войска против Германии. Болгария имела 8-10 дивизий против Германии, Румыния имела примерно девять дивизий. Следовало бы и этим странам дать облегчение. Что касается Финляндии, то она серьезной помощи в войне не оказывала, но она ведет себя хорошо, добросовестно выполняет принятые на себя обязательства. Можно было бы облегчить также и ее положение.
– Италия была первой страной, которая капитулировала, и, насколько я знаю, условия ее капитуляции были несколько более жесткими, чем условия капитуляции других стран, – настаивал Трумэн. – Но я согласен с тем, что положение других государств-сателлитов также должно быть пересмотрено.
Черчилль был иного мнения:
– Наша позиция в вопросе об Италии не совсем совпадает с позицией, занятой двумя моими коллегами. На нас Италия напала в июне 1940 года. У нас были серьезные потери в Средиземном море, а также во время обороны Египта, которую мы вынуждены были организовать в то время, когда нам самим угрожало нашествие… Мы не можем оправдать итальянский народ, так же как мы не оправдываем германский народ из-за того, что он оказался под игом Гитлера.
Сталин решил, что настало время для содержательного разговора:
– Мне представляется, что вопрос об Италии является вопросом большой политики. Задача Большой тройки состоит в том, чтобы оторвать от Германии, как основной силы агрессии, ее сателлитов. Для этого существуют два метода. Во-первых, метод силы. Этот метод с успехом применен нами, и войска союзников стоят в Италии, а также на территории других стран. Но одного этого метода недостаточно для того, чтобы оторвать от Германии ее сообщников. Если мы будем и впредь ограничиваться применением метода силы в отношении к ним, есть опасность, что мы создадим среду для будущей агрессии Германии. Поэтому целесообразно метод силы дополнить методом облегчения положения этих стран. Это, по-моему, единственное средство, если брать вопрос в перспективе, собрать вокруг себя эти страны и окончательно оторвать их от Германии. Вот соображения большой политики. Все остальные соображения – насчет мести, насчет обид – отпадают.
Сталин сделал паузу и продолжал:
– Теперь другая сторона вопроса. Я имею в виду речь господина Черчилля. Конечно, у Италии большие грехи и в отношении России. Мы имели столкновения с итальянскими войсками не только на Украине, но и на Дону, и на Волге – так далеко они забрались в глубь нашей страны. Однако я считаю, что руководствоваться воспоминаниями об обидах или чувствами возмездия и строить на этом свою политику было бы неправильным. Чувства мести или ненависти или чувство полученного возмездия за обиду – это очень плохие советники в политике. В политике, по-моему, надо руководствоваться расчетом сил. Много трудностей, много лишений причинено нам такими странами, как Румыния, которая выставила против советских войск немало дивизий, как Венгрия, которая имела в последний период войны двадцать дивизий против советских войск. Очень большой ущерб причинила нам Финляндия. Конечно, без помощи Финляндии Германия не могла бы осуществить блокаду Ленинграда. Финляндия выставила против наших войск 24 дивизии. Меньше трудностей и обид причинила нам Болгария. Она помогла Германии напасть и вести насту