пательные операции против России, но сама она не вступила в войну против нас и своих войск против советских войск не посылала.
Трумэн запомнил: «Сталин продолжал долго говорить. Пожалуй, это была самая его длинная речь за всю конференцию. Он никогда не использовал записи, хотя время от времени мог повернуться к Молотову или Вышинскому. Он говорил около пяти минут. После чего Павлов переводил. Сталин точно знал, что он хотел сказать и чего хотел добиться. Он говорил в спокойной, незадевающей манере».
– Теперь конкретное предложение. Насколько я понял, президент Трумэн не предлагает немедленно выработать договор с Италией. Президент Трумэн предлагает только расчистить путь к заключению такого договора в ближайшем будущем, а пока что он предлагает создать некоторое промежуточное положение между условиями капитуляции, принятыми Италией, и будущим мирным договором. Я думаю, что трудно возразить против такого предложения. Оно вполне практично, и оно назрело. Что касается других сателлитов, то я считаю, что можно было бы начать с восстановления дипломатических отношений с ними. Могут возразить, что там нет свободно избранных правительств. Но нет такого правительства и в Италии. Однако дипломатические отношения с Италией восстановлены. Нет таких правительств во Франции и Бельгии. Однако никто не сомневается в вопросе о дипломатических отношениях с этими странами.
– Это были союзники, – заявил Черчилль (хотя какие они были союзники?)
– Я понимаю, – заметил Сталин. – Но демократия есть всюду демократия – у союзников или у сателлитов.
Трумэн призвал вернуться к повестке:
– Но вернемся к обсуждаемому вопросу. На повестку дня был поставлен вопрос о политике в отношении Италии. Советская сторона подняла вопрос о Румынии, Болгарии, Венгрии и Финляндии. Насколько я понял, генералиссимус предложил передать вопрос об Италии и о других странах-сателлитах на рассмотрение наших министров иностранных дел. Я должен сказать несколько слов относительно репараций с Италии. Положение в Италии сейчас таково, что перед нами стоит вопрос о том, чтобы предоставить Италии помощь в размере от 700 миллионов до одного миллиарда долларов. Но я должен заявить, что мы не можем оказывать такую же помощь другим странам, не получая ничего взамен. Я думаю, что здесь мы должны постараться подготовить условия, при которых эти страны могут жить на собственные средства.
– Я бы предложил, чтобы министры иностранных дел обсудили также вопрос о других странах – сообщниках Германии. Прошу, господин Черчилль, не возражать против этого, – слова Сталина вновь вызвали общий смех. – Я прошу, чтобы три министра иностранных дел наряду с вопросом об Италии обсудили также вопрос и о других странах.
– Я никогда не возражал, – подхватил шутливый тон Черчилль.
– Я также согласен, – поспешил Трумэн. – Следующий вопрос – сообщение премьер-министра о положении в Австрии, и в частности в Вене.
– Я очень сожалею, что во время сегодняшней дискуссии мне приходится несколько раз не соглашаться с мнением советской делегации, – грозно произнес Черчилль. – Но я считаю, что положение в Австрии и в Вене неудовлетворительное. Было условлено, что мы будем иметь различные секторы, различные зоны в Австрии. Это дело продолжается уже долгое время.
Сталин быстро осек премьер-министра:
– Соглашение насчет зон в Австрии имеется, но не было никакого соглашения насчет зон в Вене. Понятно, что требовалось известное время, для того чтобы осуществить это соглашение. Это соглашение теперь достигнуто, оно достигнуто вчера. Надо было договориться насчет того, какие аэродромы кому передаются. Это тоже требует времени. Соглашение по этому вопросу тоже достигнуто. От французов мы получили ответ только вчера. Теперь назначен день, когда ваши войска должны вступить в Вену и когда наши войска должны отойти. Это можно начать сегодня или завтра. Господин Черчилль сильно возмущается, но дело обстоит не совсем так. Нельзя так выражаться – не пускают в нашу зону. (Смех). Нас в течение месяца не пускали в нашу зону в Германии. Мы не жаловались, мы знали, насколько сложно отвести войска и подготовить все для вступления советских войск. Менее умело действует фельдмаршал Александер, и это тоже явилось одним из факторов, почему это дело задержалось. Он держит себя так, как будто русские войска ему подчиняются. Это только задерживало разрешение вопроса.
– Я очень рад, что это дело, наконец, улажено и мы будем допущены в нашу зону, – пробурчал Черчилль. – Что касается фельдмаршала Александера, то, мне кажется, нет повода на него жаловаться.
– На Эйзенхауэра не жаловались, на Монтгомери не жаловались, а на Александера жалуются, – констатировал Сталин.
– Мы очень просим представить нам эти жалобы.
– Я не хочу свидетельствовать против Александера, я выступал не с прокурорской речью, – вновь заставил всех смеяться Сталин.
Перешли к вопросу о западной границе Польши. Трумэн попросил советскую делегацию представить свои соображения. Сталин пока не считал, что партнеры созрели для серьезного диалога.
– Если мои коллеги не готовы к обсуждению этого вопроса, то, может быть, мы перейдем к следующему вопросу, а этот вопрос обсудим завтра?
– Лучше обсудить его завтра, – согласился Трумэн. – Этот вопрос будет первым вопросом повестки дня завтрашнего заседания. Следующий вопрос – о территориальной опеке.
– Может быть, этот вопрос тоже рассмотреть завтра? – предложил Сталин.
– Я согласен. Наша повестка исчерпана. Завтра заседание в 5 часов, – завершил Трумэн.
Некоторые вопросы Сталину и Трумэну удалось решать на полях конференции, не вынося их на общее обсуждение. Так, в тот день, 20 июля, президент писал Сталину: «В настоящее время воздушное сообщение между Соединенными Штатами и СССР осуществляется через Тегеран. Соединенные Штаты организовали теперь воздушную транспортную авиалинию до Берлина для правительственных перевозок, которая могла бы быть использована и для советских правительственных перевозок. Поэтому я прошу Вашего согласия переменить направление американских и советских перевозок, осуществляемых ныне через Тегеран, и осуществлять их впредь через Берлин». Сталин не возражал.
21 июля. Суббота
21 июля в Берлине Черчилль принял парад британских войск. Напутствовал словами:
– На этом утреннем параде мне на память приходит множество скорбных событий тех долгих и жестоких лет. Теперь здесь, в Берлине, я вижу, как вы выстроились в великом центре, откуда уже дважды за время жизни одного поколения по всей Европе, как из вулкана, извергались огонь, дым и ядовитые испарения. В былые времена случалось, что ярость Германии обрушивалась на соседей, а теперь именно мы участвуем в оккупации этой страны.
На заседаниях 21 июля центральным стал вопрос о западной границе Польши. Советское предложение на этот счет Молотов передал коллегам-министрам утром. Западные партнеры были категорически против продвижения границ Польши до Западной Нейсе и обвиняли СССР в поощрении польской экспансии в Померанию, считая это польской оккупацией. Споры продолжатся на встрече лидеров, один из которых оказался в сильно приподнятом настроении.
Днем в Потсдам специальным курьером был доставлен полный отчет генерала Гровса об испытании атомной бомбы. Двенадцатистраничный документ о взрыве в Аламогордо потряс сознание даже видавших виды военных, не говоря о президенте. Стимсон назвал его «чрезвычайно важным документом, написанным ясным и хорошим языком, к которому прилагались документы чрезвычайной важности».
Вот основные положения отчета Гровса «В 05.30 16 июля 1945 года в отдаленном секторе базы ВВС Аламогордо, Нью-Мексико, было проведено первое полномасштабное испытание атомной (урановой) бомбы имплозивного типа. Впервые в мировой истории был произведен ядерный взрыв. И какой мощности взрыв!.. Бомба не была сброшена с самолета, но взорвана на платформе, размещенной на вершине стофутовой стальной башни.
Испытание было успешным и превзошло все возможные ожидания. Основываясь на достоверных данных, я оцениваю выделившуюся при взрыве энергию, эквивалентную энергии взрыва от 15 тысяч до 20 тысяч тонн тринитротолуола; и это по самой скромной оценке. Последствия взрыва были потрясающими. В течение краткого периода времени наблюдался эффект молнии в радиусе 20 миль, который был подобен появлению нескольких солнц в полдень; образовавшийся гигантский огненный шар просуществовал несколько секунд, прежде чем померк. Он имел грибовидную форму и поднялся на высоту 10 тысяч футов. Свет от взрыва был ясно виден в Альбукерке, Санта-Фе, Силвер-Сити, Эль-Пасо и других местах на расстоянии около 180 миль. Звук взрыва был слышен на таком же расстоянии, но в среднем на удалении 100 миль. Вылетело только несколько окон, одно – на расстоянии 125 миль. Образовалось массивное облако, которое резко поднялось вверх, за 5 минут достигнув субстратосферы, на высоту от 41 тысячи до 36 тысяч футов; оно без остановки прошло через слой температурной инверсии на высоте 17 тысяч футов, который, по мнению многих ученых, должен был остановить его…
Сформировался кратер, в котором исчезла вся растительность, диаметром 1200 футов с полого сужающимися к центру стенками. В его центре образовалось углубление в виде чаши 130 футов в диаметре и 6 футов глубиной. Материал в кратере представлял собой сильно измельченную, напоминающую пыль, землю. Материал в пределах внешней окружности кратера зеленоватого цвета, и его хорошо видно на расстоянии 5 миль. Сталь, из которой была сделана башня, испарилась. На расстоянии 1500 футов от места взрыва находилась четырехдюймовая железная мачта высотой 16 футов, прочно крепившаяся к бетону оттяжками. Она исчезла без следа…
Облако поднялось на большую высоту – сначала в форме шара, затем гриба; далее оно превратилось в высокую колонну, в форме каминной трубы; а потом было разнесено ветром в разных направлениях и на разных высотах. Из него выпала пыль и радиоактивные материалы на обширной территории. Их исследовали медики и ученые при помощи различных инструментов для проверки их радиоактивного воздействия. В то время, когда радиоактивность на земле здесь и там была достаточно высока, ни в одном месте она не достигла концентрации, которая потребовала бы эвакуации населения. Радиоактивные материалы в небольших количествах рассеялись на расстоянии 120 миль…