На это я ответил лишь:
– Я всегда буду поддерживать стремление России иметь свободу на морях в течение всего года».
Жуков запомнил другой эпизод с того банкета: «Трумэн предложил первый тост за Верховного главнокомандующего Вооруженными силами Советского Союза Сталина. В свою очередь Сталин предложил тост за Черчилля… Совершенно неожиданно Черчилль предложил тост за меня. Мне ничего не оставалось, как предложить свой ответный тост. Благодаря Черчилля за проявленную ко мне любезность, я машинально назвал его „товарищем“. Тут же заметил недоуменные взгляды Сталина и Молотова, у меня получилась пауза, которая, как мне показалось, длилась больше, чем следует. Импровизируя, я предложил тост за „товарищей по оружию“… На другой день, когда я был у Сталина, он и все присутствовавшие смеялись над тем, как быстро я приобрел „товарища“ в лице Черчилля».
Напряженный дипломатический торг на конференции еще перемежался юмористическими мизансценами, свойственными неформальному общению лидеров Большой тройки в годы войны. Несколько таких застольных эпизодов занес в свой потсдамский дневник Дж. Дэвис.
Черчилль рассказывал о своем сравнительно недавнем разговоре с командующим Армии Крайовой генералом Андерсом, который сформулировал задачи своих войск следующим образом – «сперва уничтожить германскую армию, а затем разгромить русскую армию». Премьер-министр со смехом воспроизвел свой ответ Андерсу:
– Да, генерал, судя по всему, вы наметили для себя долгую и бурную военную карьеру.
Дэвис зафиксировал, что «засмеялись все, кроме Сталина, который сначала выглядел довольно хмуро, как будто не поняв юмора, затем сказал что-то о романтизме поляков и наконец присоединился к общему смеху».
Поздним вечером 23 июля Оппенгеймер встретился с генералом Фарреллом и его порученцем подполковником ДжономФ.Мойнаханом, которые готовили рейд на Хиросиму с острова Тиниан.
После испытания ядерной бомбы ученые, участвовавшие в Манхэттенском проекте, хорошо понимали: то, что они между собой называли «штучкой», превратилось в оружие, и им уже распоряжались военные. Секретарь Оппенгеймера Энн Уилсон запомнила ряд встреч ее шефа с армейскими офицерами: «Они выбирали цели». Оппенгеймер был знаком со списком целей для атомной атаки, и это знание действовало на него угнетающе. «В этот двухнедельный период Роберт был тих и задумчив. Отчасти потому, что знал о предстоящих событиях, отчасти потому, что понимал их значение», – вспоминала Уилсон.
Нервно расхаживая по кабинету и не вынимая сигарету изо рта, Оппенгеймер настаивал на строгом соблюдения инструкций по доставке бомбы к цели. Мойнахан, бывший газетчик, через год опишет их бдения.
«– Не разрешайте сбрасывать бомбу сквозь тучи или облачность, – сказал Оппенгеймер. Он был настойчив, взвинчен, говорил на нервах. – Цель должна быть видна. По радару не сбрасывать – только визуально.
Длинные шаги, ступни смотрят врозь, новая сигарета.
– Разумеется, сброс можно контролировать по радару, но он должен быть зрячим.
Опять длинные шаги.
– Если сбрасывать ночью, то только при свете луны – так лучше всего. Главное, чтобы не в дождь или туман. Нельзя, чтобы взрыв произошел слишком высоко. Заданный показатель – самый подходящий. Не набирайте большую высоту, иначе цель мало пострадает».
Оппенгеймер в тот момент был уверен, что Трумэн уже проинформировал Сталина о бомбе и планах ее применения протия Японии. Во всяком случае Ванневар Буш уверил Оппенгеймера, что временный комитет Стимсона единогласно утвердил рекомендации информировать русских о бомбе и планах ее использования. Оппенгеймер всерьез полагал, что вопрос о бомбе сейчас откровенно обсуждает в Потсдаме Большая тройка. Если бы он знал, как она осуждала вопрос о ядерном оружии, то пришел бы в ужас.
24 июля. Вторник
В 11.30 у Трумэна состоялось совещание с участием Черчилля и военных – Леги, Маршалла, Кинга, Арнольда, Сомервелла, Брука, Портала, Каннингхэма и Исмейя. Обсуждали доклад Объединенного комитета начальников штабов о плане вторжения на Японские острова. В одном из первых пунктов решения было подтверждено намерение добиваться вступления СССР в войну против Японии.
Трумэн рассказывал: «Британские и американские начальники штабов проводили ежедневные встречи c момента нашего приезда в Потсдам и теперь предложили проект их итогового доклада Черчиллю и мне». В докладе подчеркивалось: «Вторжение в Японию и прямо с этим связанные операции будут главными операциями в войне против Японии… Вступление России в войну следует поощрять. Необходимая помощь для усиления ее военных возможностей для этого должна быть оказана… Планируемой датой окончания организованного сопротивления Японии следует считать 15 ноября 1946 года, и эта дата будет периодически уточняться в соответствии с ходом военных действий».
Получив напутствие президента, американские и английские командующие во главе с адмиралом Леги проследовали в зал заседаний для встречи с советскими военными представителями, чтобы, наконец, начать координировать планы войны против Японии. Первый вопрос, который Леги задал генералу армии Антонову, касался сроков вступления СССР в боевые действия. Начальник Генштаба ответил, что советские войска продолжают концентрироваться на границе с Манчжурией и окажутся готовыми к проведению широкомасштабных операций ко второй половине августа. «Точная дата будет зависеть от успешного завершения переговоров с китайцами».
Антонов определил наши цели на Дальнем Востоке как сокрушение японцев в Маньчжурии и оккупацию Ляодунского полуострова. После поражения Японии, сказал он, СССР выведет все свои войска из Маньчжурии. «Генерал Маршалл затем информировал русских об общей диспозиции японских сил, насколько она была нам известна… Генерал Антонов проявил особый интерес к нашим возможным намерениям предпринять операции против Курил и Кореи». Союзники уверили в отсутствии у них таких планов.
Генерал Маршал объяснил:
– Такой шаг потребует неоправданного объема перевозок, и наши эксперты полагают, что Корею можно будет без труда взять под контроль, как только наши самолеты смогут работать с аэродромов на японском острове Кюсю.
Адмирал Леги по итогам встречи с советскими военными доложил Трумэну, что «обстановка встречи была дружеской».
Меж тем Стимсон показал Трумэну послание от Гаррисона, в котором называлась возможная дата готовности к применению ядерной бомбы, которую уже собирали на острове Тиниан. Президент пришел в восторге, воскликнув, что это добрый знак. Настало время выдвинуть Японии ультиматум: принять англо-американские условия капитуляции или оказаться перед перспективой полного разгрома. Трумэн хотел сделать это сразу же после того, как Чан Кайши одобрит текст ультиматума.
За ланчем Трумэн обсудил с Бирнсом, как сообщить о бомбе и ультиматуме Сталину, чтобы с его стороны не было упреков в сокрытии важной военной информации. Сошлись во мнении, что это следует сделать в рабочем порядке без специальной подготовки.
В тот день в Потсдам прибыло польское руководство, которое было приглашено на утреннее заседание министров. Делегация включала восемь членов польского Временного правительства. Среди них были президент Берут, глава правительства Осубка-Моравский и два заместителя премьер-министра – Миколайчик и Гомулка.
Они настойчиво и вполне единодушно отстаивали свои требования, которые полностью совпадали с предложениями Москвы. Тон дискуссии задавал президент Берут. Новая советско-польская граница, утверждал он, соответствовала этническому составу населения, люди, проживавшие к востоку от линии Керзона, были в основном украинцами, белорусами и литовцами. Бирнс поинтересовался:
– А как быть с проживающими там поляками?
– Около четырех миллионов поляков проживало там, хотя, возможно, большинство из них уже переселилось на Запад, – отвечал Берут. – Принимая во внимание большие материальные и людские потери Польши в войне и ее заслуги в достижении военной победы, она, несомненно, имеет право на компенсации в виде территорий на западе и установления такой границы, которая обеспечивала бы безопасность и процветание страны.
Другие члены делегации не отставали от президента, включая и Миколайчика, который теперь доказывал, что смещение границ Германии на запад послужит тому, чтобы у Германии не оставалось средств и возможностей для будущих агрессивных действий.
Молотов выступил с большой речью, в которой, в частности, прозвучало:
– Советское правительство считает требование польского правительства перенести границу Польши на Одер, включая в состав Польши Штеттин, и на Западную Нейсе справедливым и своевременным. Германия должна быть оттеснена с этих захваченных ею польских земель, и эти земли должны быть переданы Польше по справедливости. Все поляки будут собраны в одном государстве – это вопрос, который мы решим, принимая предложения польского правительства.
Отмахиваться от требований СССР, поддержанных уже признанным польским правительством, западным державам становилось все труднее.
Затем министры иностранных дел – без поляков – обсудили вопрос об отношениях с бывшими союзниками Гитлера. Молотов на министерской встрече настаивал на том, что «Румыния, Венгрия, Болгария и Финляндия не будут поставлены в худшее положение, чем Италия».
Молотов с Бирнсом отдельно обговорили перспективы первой встречи СМИД в Лондоне. Они договорились как можно скорее поручить своим аппаратам приступить к выработке текстов мирных договоров, чтобы в течение первой декады сентября завершить их согласование. «Мы обсудили назначение своих представителей, отношение Совета с Объединенными Нациями и желательность начала работы над итальянским договором сразу же по возвращении домой, – написал Бирнс. – По всем этим пунктам мы, как оказалось, нашли полное понимание». Увы, мирные договоры не удастся согласовать еще очень долго, а мирный договор с Германией – вообще никогда.
А поляки в начале четвертого нанесли визит Черчиллю, который принял их в компании Идена, Кларка Керра и Александера. Прежде чем польское руководство получило шанс открыть рот, оно выслушало страстную обличительную тираду британского премьера в свой адрес. Предложения польского правительства, утверждал он, ведут к потере Германией сельскохозяйственного потенциала, а 8–9 миллионов человек будут вынуждены эмигрировать, что обострит положение в западных зонах оккупации.