– Декларация не была предоставлена вам раньше, так как Советский Союз не находится в состоянии войны с Японией и президент не хотел создавать затруднений для cоветского правительства.
– Советская делегация передала свою просьбу немедленно после получения декларации, – взывал Молотов к совести Бирнса.
– Текст декларации был передан представителям печати вчера в 7 часов вечера.
– Советская делегация получила текст декларации после 7 часов вечера.
Как можно так поступать с потенциально важнейшим союзником в войне с Японией – было выше понимания Сталина и Молотова.
Кстати, отсутствие под Потсдамской декларацией подписи Советского Союза во многом определило отношение к ней японского правительства, удерживая его от принятия ультиматума, поскольку в Японии неизбежность поражения связывали исключительно со вступлением в войну СССР. Впрочем, может, так Трумэном и было задумано. Похоже, он не хотел капитуляции Японии до того, как на нее будут сброшены ядерные бомбы.
В Лондоне утром Черчилль попрощался с начальниками штабов. Алан Брук написал в дневнике: «Это была очень грустная и очень трогательная короткая встреча, на которой я почти не мог говорить, опасаясь не совладать с собой. Он поразительно хорошо держит удар».
За этим последовало прощание с личным секретариатом и уходившим вместе с Черчиллем кабинетом. Когда все разошлись, он позвал к себе Идена. «Он выглядел довольно несчастным, бедняга. Сказал, что утром нисколько не успокоился, напротив, боль стала сильнее, как рана после первого шока», – записал Иден в дневнике.
Черчилль собрался принять ванну и позвал капитана Пима. «Он был очень бледен в ванне, – вспоминал Пим. – Мне казалось, он может потерять сознание. Но потом он повернулся ко мне и сказал:
– Они имеют право голосовать так, как пожелают. Это демократия. И мы воевали именно за это».
Сталин меж тем получил послание от Эттли: «В связи с отставкой г-на Черчилля Его Величество Король поручил мне формирование правительства. Я уверен, Вы поймете, что в связи с неотложными собственными задачами, стоящими передо мной, я не могу вернуться в Потсдам вовремя, к пленарному совещанию, назначенному на 5 часов в пятницу, 27 июля.
Я предполагаю прибыть в Потсдам ко времени совещания во второй половине дня в субботу, 28 июля, и я был бы весьма благодарен, если бы в соответствии с этим могли быть проведены временные мероприятия, если это будет Вас устраивать».
Сталин немедленно ответил, проявив понимание: «Ваше послание получил 27 июля. У меня нет возражений против Вашего предложения назначить наше совещание на субботу, 28 июля, в любой час по Вашему усмотрению».
Но заседания министров иностранных дел продолжались, Кадоган, представлявший британскую сторону, больше молчал. 27 июля Молотов опять председательствовал, и центральным – как и на ближайшие дни – становился вопрос о репарациях.
– Если у нас не будет соглашения по вопросу о репарациях в целом, в конце концов так и выйдет: советская сторона будет изымать репарации в своей зоне так, как она находит это нужным, а американская сторона будет изымать репарации в своей зоне так, как она находит нужным.
– Мы не хотим получать репарации для нашей страны, – уверял Бирнс.
– США не были оккупированы немецкими войсками, – доказывал Молотов. – У нас оккупирована огромная территория, и на этой территории вражескими войсками было уничтожено громадное количество заводов, электростанций и других предприятий. Территория Великобритании также не подверглась оккупации. Мы считаем моральным правом таких стран, как Советский Союз, Польша, Югославия, подвергшихся оккупации, получить возмещение. Мы не настаиваем на ялтинских цифрах, но мы хотим ясного ответа от правительств США и Великобритании на вопрос о репарациях, считая наше моральное право на возмещение неоспоримым и неотъемлемым.
Молотов поставил и вопрос о репарациях с Италии, а также с Австрии, которая была частью Германии, и ее солдаты топтали советскую землю. Бирнс ответил, что считает их получение с Австрии невозможным.
– Если Румыния платит за разрушения, причиненные соседям, то почему Австрия не будет платить? – вопрошал Молотов. – Вы можете отказаться от репараций с Австрии – это ваше право. Ваша территория не была оккупирована.
Министры ни о чем не договорились.
Трумэн «до полудня работал с почтой, а днем совещался с госсекретарем Бирнсом и адмиралом Леги. Джозеф Дэвис посетил меня в конце дня, и в тот же вечер судья СэмюэлИ.Розенман, специальный помощник президента, прибыл из Вашингтона и присоединился к нашей делегации».
Президент писал матери и сестре Мэри: «Ну что же, еще одна неделя прошла, а я все еще нахожусь в этой богом забытой стране, ожидая возвращения нового британского премьер-министра. Я надеялся, что мы теперь покончим со всем, но еще остаются незаконченные дела, и нам предстоит снова встретиться и завершить их».
И поделился впечатлениями от поездки в Германию: «Та часть Германии, где мы проводили инспекцию, сильно отличалась от Берлина и прилегающей к нему территории. Дети и остальные жители выглядели сытыми и, казалось, пребывали в лучшем расположении духа». Письмо отправил на следующий день.
И послал Сталину меморандум, в котором говорилось: «Если не будет выделено существенное количество германского угля для экспорта, этой зимой Европе будет угрожать острый угольный голод… Я очень хочу, чтобы четыре оккупирующие державы проводили общую политику в отношении угля, и поэтому я поручил генералу Эйзенхауэру обсудить политику, излагаемую в прилагаемой директиве, в союзном контрольном совете в самое ближайшее время».
28 июля. Суббота
Из Лондона в Потсдам возвратился Климент Эттли.
Информация к размышлению:
Климент Эттли, 62 года. Премьер-министр Великобритании, лейборист.
Родился в Лондоне в семье адвоката. Окончил в 1904 году Университетский колледж в Оксфорде, где изучал новейшую историю, позднее получил юридическое образование. Социалистические взгляды появились у Эттли, когда он стал учить детей из рабочих кварталов. В 1908 году вступил в Независимую рабочую партию. С 1912 года преподавал в Лондонской школе экономики и политических наук.
Во время Первой мировой войны служил в звании капитана в Южноланкаширском полку, принимал участие в провальной Дарданелльской операции, проводившейся под руководством Черчилля. Участвовал также в Месопотамской кампании и боях на Западном фронте. В 1917 году получил звание майора.
После войны вернулся к преподаванию. В 1919 году избран мэром пролетарского района Степни в Лондоне, а в 1922 году – членом палаты общин. Служил личным парламентским секретарем лидера лейбористов Джеймса Макдональда, в 1924 году занял пост заместителя военного министра в его недолговечном кабинете. Вернулся в правительство в 1930 году на пост канцлера герцогства Ланкастерского, а затем министра почты. Лидер лейбористской партии с октября 1935 года. Выступал против политики умиротворения агрессоров. После отставки Чемберлена в 1940 году вошел в коалиционный кабинет во главе с Черчиллем. Занимал посты лорда-хранителя малой печати, министра по делам доминионов, заместителя премьер-министра (1942–1945), лорда-председателя Совета.
Старожилы конференции присматривались к новым британским лидерам. Трумэн напишет: «Новым премьером был Климент Эттли, а с ним как министр иностранных дел приехал Эрнст Бевин… Эти двое в сопровождении сэра Александра Кадогана, постоянного заместителя министра иностранных дел, заехали ко мне в „маленький Белый дом“ вскоре после прилета из Лондона. Главной целью визита было представление Бевина… Эттли обладал глубоким пониманием мировых проблем, и я знал, что наши совместные усилия будут продолжены».
Молотов тоже приглядывался к новому коллеге и партнеру по переговорам на годы вперед – Бевину. Это был колоритный профсоюзный лидер.
Послу Громыко Бевин откровенно не понравился: «Его отличало прежде всего то, что он далеко не всегда давал себе труд придерживаться норм, принятых в общении между иностранными деятелями, тем более в дипломатической среде. Бевин, видимо, считал, что простое происхождение, а он был выходцем из низов, ему все это позволяет…
Из общения с Бевином во время Потсдамской конференции и последующих встреч у меня сложилось мнение, что он совсем не силен в истории. О ней как о науке он имел смутное представление, о чем говорил и сам. Однажды Бевин признался:
– Хотя мне самому приходится непосредственно заниматься историей и дипломатией, однако книг по этим вопросам я почти не читал и, наверное, не буду читать.
Его лексикон представлял собой нечто среднее между изысканной речью чопорного джентльмена из Оксфорда и бранным жаргоном лондонского мусорщика, дочь которого обучал говорить по-английски полковник Хиггинс в пьесе „Пигмалион“ Бернарда Шоу. Я даже сравнивал его про себя с русским ухарем – купцом времен Кустодиева. А если Бевин и старался держаться в рамках корректности, то чувствовалось, что он боролся с соблазном все же дать волю словам из своего привычного набора колючих фраз».
На разницу Бевина с его предшественником обратил внимание и Трояновский, который вскоре станет помощником Молотова: «Бевин действительно сохранил замашки профсоюзного босса, прошедшего школу тред-юнионистских схваток. Конечно, это был большой контраст по сравнению с аристократизмом и элегантностью прежнего министра иностранных дел Энтони Идена».
С появлением Эттли и Бевина стиль работы британской делегации заметно изменился, став, по словам Хейтера, которому предстояло возглавить английское посольство в Москве, «более деловым»: «Новые министры, менее искушенные во внешней политике и потому менее уверенные в том, что досконально знают факты, проводили ежедневные встречи с советниками, интересовались вопросами, которые могут возникнуть в течение дня и читали всевозможные отчеты». Новый глава английского МИДа «излучал уверенность и личную силу… С самого начала Эттли почти полностью доверил ему ведение переговоров, и он включился в дело с уверенностью в себ