– Если предприятие находится не в Восточной Европе, а в Западной Европе или в других частях света, то это предприятие остается за нами? – спросил Бирнс.
– В США, в Норвегии, в Швейцарии, в Швеции, в Аргентине (общий смех) и так далее – это все ваше, – сделал широкий жест Сталин.
Бевин подал голос:
– Я хотел бы спросить генералиссимуса: готов ли он отказаться от всех претензий по германским заграничным активам, которые находятся вне зоны русских оккупационных войск?
– Готов отказаться.
– А в отношении золота? – спросил Бирнс.
– Мы уже сняли наши претензии на золото.
– Несколько минут тому назад вы говорили относительно активов, которые находятся в Болгарии, Румынии, Венгрии и Финляндии, – уточнял Бирнс. – Я хочу внести сейчас полную ясность, чтобы не было никаких недоразумений в будущем. Значит ли ваше предложение, что вы не имеете никаких претензий в отношении активов, находящихся вне вашей зоны оккупации? Вы имеете претензии только на те активы, которые находятся в советской зоне?
– Да, – ответил Сталин. – Чехословакия сюда не войдет, Югославия не войдет. Восточная половина Австрии войдет.
– Ясно, что активы, принадлежащие Великобритании и США в этой зоне, не будут затронуты, – заявил Бевин.
– Конечно. Мы с Великобританией и США не воюем, – вновь посмешил собравшихся Сталин.
Эттли взял слово:
– У меня два вопроса: первый – чтобы французское правительство было приглашено правительствами Великобритании, СССР и США в члены Репарационной комиссии с сегодняшнего дня.
– Давайте пригласим еще Польшу, она сильно пострадала, – предложил Сталин.
– Я понял так, что мы согласились на приглашение Франции, – удовлетворился Эттли.
По вопросу враждебной Советскому Союзу деятельности русских белоэмигрантов, бандеровцев и других лиц в американской и британской зонах оккупации союзники дружно клялись, что они расследуют факты, изложенные в советском документе по этому поводу, и немедленно известят Москву о результатах расследования, после чего будут готовы обсудить меры для прекращения этой деятельности. Нагло врали.
Трумэн счел, что на первом заседании того дня «Сталин и Молотов были особенно тяжелы, настаивая на точных процентах репараций в пользу России из британской, французской и американской зон. Поскольку большинство репараций предполагалось получить из Рура, который лежал в британской зоне оккупации, Бевин воевал за сокращение русских процентов».
О втором в тот день заседании Трумэн напишет: «Последняя встреча, тринадцатая, была запланирована на девять часов вечера. Но она была перенесена на 22.40, чтобы дать разным делегациям больше времени для завершения работы над проектами двух основных итоговых документов конференции – протокола и коммюнике… На Потсдамской встрече не было секретов. Я решил с самого начала, что не буду участвовать ни в каких тайных соглашениях». Секреты были. И не только бомба.
Рассматривали итоговые документы.
– У меня есть поправка, – заметил Сталин. – По вопросу о западной границе Польши во втором абзаце говорится, что линия границы должна проходить от Балтийского моря через Свинемюнде, как будто линия проходит через самый город. Я предлагаю поэтому сказать, что линия границы проходит от Балтийского моря чуть западнее или немного западнее Свинемюнде. На карте это показано.
Трумэн и Эттли согласились.
– Вторая поправка насчет границы Кёнигсбергской области. Во втором абзаце записано, что граница подлежит уточнению экспертов. Предлагается сказать: «При этом точная граница на местности должна быть установлена экспертами из представителей СССР и Польши».
Сталину явно не хотелось, чтобы кто-то из союзников имел к этому вопросу хоть какое-то отношение. Зато союзники жаждали определять и наши границы. Бевин заявил:
– Мы не можем предоставить это только Советскому Союзу и Польше.
– Но там речь идет о границе между Польшей и Россией, – напомнил Сталин.
– Однако это должно быть признано Объединенными Нациями, – настаивал Бевин. – Мы согласились, что на мирной конференции мы поддержим советское пожелание относительно этой границы, а теперь вы говорите, что эта граница будет определена Советским Союзом и Польшей и что мы тут ни при чем.
– Это недоразумение, – не согласился председатель Совнаркома. – Общая граница определяется мирной конференцией, но есть другое понятие – граница на местности. В определении границы на местности заинтересованы только Польша и Россия. Если вы считаете, что это не совсем гарантировано, то кого вы хотите ввести в комиссию? Кого-нибудь от Англии, от США? Кого угодно, мы не возражаем.
В итоге Сталин согласился остановиться на начальной формулировке.
«Продолжались длительные и мелкие препирательства по поводу окончательной редакции протокола, – писал Трумэн в мемуарах. – Я был очень нетерпелив, как и много раз до этого на этих заседаниях, со всеми повторениями и хождением вокруг да около. Но я сдерживал себя, потому что видел, что мы очень медленно продвигаемся в правильном направлении».
В отношении бывших союзников Германии сошлись на формулировке, которую предложил Бевин:
– Я предлагаю, чтобы редакция первого абзаца была следующей: «Три правительства считают желательным, чтобы теперешнее аномальное положение Италии, Болгарии, Финляндии, Венгрии и Румынии было прекращено заключением мирных договоров. Они уверены, что другие заинтересованные союзные правительства разделяют их точку зрения».
– Хорошо. У советской делегации больше нет поправок, – сказал Сталин.
– Ура! – закричал Бевин под дружный общий смех.
Трумэн торжественно произнес:
– Объявляю Берлинскую конференцию закрытой. До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро.
– Дай бог, – философски заметил Сталин.
Эттли попросил слово:
– Мистер президент, перед тем как мы разойдемся, я хотел бы выразить нашу благодарность генералиссимусу за те отличные меры, которые были приняты как для нашего размещения здесь, так и для создания удобств для работы. И Вам, мистер президент, за то, что Вы столь умело председательствовали на этой конференции. Я хотел бы выразить надежду, что эта конференция окажется важной вехой на пути, по которому три наших народа идут вместе к прочному миру, и что дружба между нами тремя, которые встретились здесь, будет прочной и продолжительной.
– Это и наше желание, – согласился Сталин.
– От имени американской делегации я хочу выразить благодарность генералиссимусу за все то, что он сделал для нас, и я хочу присоединиться к тому, что высказал здесь мистер Эттли, – произнес Трумэн.
Сталин не остался в долгу:
– Русская делегация присоединяется к благодарности президенту, выраженной господином Эттли, за его умелое и точное председательствование. Конференцию можно, пожалуй, назвать удачной.
Сталин, Трумэн и Эттли поблагодарили за ударную работу министров иностранных дел и их сотрудников. Президент вновь провозгласил:
– Объявляю Берлинскую конференцию закрытой.
В советской стенограмме сказано, что «конференция закончилась 2 августа 1945 года в 00 час. 30 мин.».
У Трумэна написано: «В три часа утра Потсдамская конференция официально закрылась. Делегаты от трех держав некоторое время прощались, и в 4 часа утра я со своей группой покинул Цецилиенхоф и вернулся в „маленький Белый дом“. Вскоре после этого я выехал из Бабельсберга и отправился в аэропорт Гатов – первый этап моего пути домой».
Трумэн, по его словам, пригласил Сталина посетить США. «Я сказал ему, что пошлю за ним броненосец „Миссури“, если он согласится. Он ответил, что хочет сотрудничать с США в мирное время, как мы сотрудничали в военное, но это будет сложнее. Добавил, что был ложно понят в США так же, как я был ложно понят в России. Я сказал ему, что мы оба можем исправить положение у себя дома и что я постараюсь сделать это у себя. Он улыбнулся чрезвычайно сердечно и сказал, что будет не меньше стараться у себя в России».
– До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро, – сказал президент.
Большая тройка больше никогда не встретится.
2 августа. Четверг
Второго августа лидеры трех стран разъезжались из Потсдама.
Сталин возвращался в Москву тем же специальным поездом. Серов рассказывал об отъезде советской делегации: «Вечером на автомашинах все начальство въехало во Франкфурт-на-Одере, где и сядут в вагоны. Это сделано, видимо, в порядке перестраховки, чтобы не устраивать посадку в Берлине. Может быть, это и правильно. Ведь тут еще фашистов осталось немало. Могли что-нибудь и сделать. Посадили в вагоны, распрощались.
В общем, можно вздохнуть посвободнее, а то целыми днями пришлось переживать, как бы немцы, мои „подчиненные“, как Г. К. Жуков сказал, что-нибудь не устроили».
Эттли поспешил на самолете в Лондон, где свежеиспеченного премьер-министра и так заждались.
Маршрут Трумэна на родину был более замысловат. Он отклонил приглашения посетить Данию, Норвегию, Францию и нанести официальный визит в Великобританию. Из Берлина президент полетел в английский Плимут, но там аэродром затянуло тучами, сели в Харроубире. Оттуда катер доставил его на «Августу», стоявшую на якоре в Плимут-Роудс. «Вскоре после того, как я устроился в своей каюте, посол Уайнант, адмирал Старк, генерал Ли и адмирал Маккенн поднялись на борт с коротким визитом, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Они ждали меня в Сент-Моугане, но поспешили в Плимут, когда узнали о нашей посадке в Харроубире.
Вскоре после полудня я вместе с госсекретарем Бирнсом и адмиралом Леги покинул „Августу“ и направился к стоявшему неподалеку на якоре крейсеру „Ринаун“. Король Георг VI утром прибыл поездом из Лондона и находился на борту „Ринауна“, ожидая меня, чтобы приветствовать на английской земле. Британский корабль оказал мне обычные высокие почести по прибытии, а король лично поприветствовал, протянув руку и сказав:
– Добро пожаловать в мою страну.