– Китайский народ поймет смысл советско-китайских соглашений, так как ему нравится союз с Россией, – уверил Сталин.
– Китайская делегация сделала много уступок – по вопросу о МНР, о Порт-Артуре и так далее.
– О МНР говорить не стоит, так как Монголия давно уже потеряна для Китая, – напомнил Сталин.
– Внешняя Монголия составляет 1/7 часть китайской территории.
– Внешняя Монголия представляет собой пустыню.
Перешли к другим вопросам.
– Если в муниципалитет Дайрена будут допущены русские, то город примет таким образом характер полуиностранного города.
Сталин посоветовался с Молотовым и произнес:
– Советская сторона может согласиться с тем, чтобы весь муниципалитет Дайрена состоял бы полностью из китайцев, но начальником порта должен быть обязательно гражданин СССР.
При этом Сталин предложил свою редакцию пунктов, касающихся Синьцзяна и оказания помощи Национальному правительству.
– Синьцзян – китайская провинция, и китайцы могут делать там все, что они хотят. Советский Союз не намерен вмешиваться во внутренние дела провинции.
Сун предложил выкинуть из сталинского проекта фразу о «национальном единстве и демократизации», что имело непосредственное отношение к КПК. И здесь Сталин сделал важное и недвусмысленное заявление, которое гоминьдановская сторона если не пропустила мимо ушей, то проигнорировала.
– Если и впредь войска, подчиненные Национальному правительству, будут нападать на китайских коммунистов, то едва ли китайское правительство сможет надеяться на нашу поддержку, ибо оказать эту поддержку в этом случае будет трудно. Мы не хотим вмешиваться, но в случае столкновения между войсками коммунистов и войсками центрального правительства Советскому Союзу будет весьма трудно морально поддерживать Национальное правительство.
Ван Шицзе настаивает:
– Включать эту фразу весьма нежелательно, ибо создается впечатление, что внутренний вопрос Китая оказывается объектом международного соглашения.
– Настаиваю на том, чтобы последнюю фразу исключить, – поддержал коллегу Сун. Свобода рук в отношении компартии после войны Гоминьдану была крайне необходима.
– Китайская делегация боится демократизации, – констатировал Сталин, соглашаясь снять фразу. – Советская сторона делает много уступок и, по-видимому, китайские коммунисты будут ругать советское правительство за то, что оно соглашается принять пункты, касающиеся поддержки Национального правительства.
– Центральное правительство искренне стремится сотрудничать с коммунистами и не хочет гражданской войны, – уверил Сун.
– Гоминьдановские войска недавно хотели начать войну, – отрезал Сталин.
– Это неверно. Было бы глупо, чтобы Центральное правительство сейчас начало военные действия против коммунистов. Первыми напали коммунистические войска, и коммунисты раздули этот конфликт. Коммунисты едва хотели бы, чтобы обсуждаемые нами договор и соглашения были подписаны.
– Если это было бы так, то это было бы весьма печально.
После этого Сун сразу поднял вопрос о том, как скоро советские войска уберутся из Маньчжурии.
– Три месяца являются максимальным сроком для завершения вывода войск, – заверил Сталин.
Сун просил оформить это обязательство отдельным письмом. Затем китайцы вновь подняли вопрос о границах Монголии, предлагая обратиться к старым картам. На что Молотов заметил:
– Вопрос о границах нельзя решать без участия самих монголов.
– Монголы будут решительно протестовать против изменения границы их государства, – поддержал Сталин своего заместителя. – Монгольский народ стремится к объединению, а мы здесь хотим урезать даже существующую границу Монгольского государства.
Нота японского правительства через Швейцарию пришла в США утром по вашингтонскому времени.
Трумэн к 09.00 вызвал к себе ключевых советников – Бирнса, Стимсона и Форрестола. «Когда все четверо прибыли, я обратился к каждому по очереди и спросил его мнение по следующим вопросам: должны ли мы рассматривать это послание из Токио как принятие Потсдамской декларации? Многие в нашей стране считали, что император является неотъемлемой частью той японской системы, которую мы поклялись уничтожить. Можем ли мы оставить императорское правление и в то же время надеяться уничтожить воинственный дух в Японии? Могли ли мы даже рассматривать сообщение с таким большим „но“ как своего рода безоговорочную капитуляцию, за которую мы боролись? Министр Стимсон всегда высказывал мнение, что нам было бы выгодно сохранить императора».
Леги описывал свою позицию: «Япония, по существу, заявляла, что она капитулирует, если мы не повесим императора.
Я рекомендовал принять японское предложение. Это отнюдь не означало, что я был сторонником сохранения императором всех его прерогатив. Мне император был безразличен, но я был убежден, что необходимо будет использовать его для проведения капитуляции в жизнь.
Некоторые из окружения президента хотели потребовать его казни. Если бы они навязали свою точку зрения, мы, возможно, все еще воевали бы с Японией. Верноподданные императора, вероятно, сражались бы до последнего лояльного японца, а в тот момент в строю находилось более 5 млн японских солдат».
Бирнс продолжал настаивать на безоговорочной капитуляции. Стимсон возражал: только авторитет императора может убедить японские вооруженные силы капитулировать. Это избавит американцев от кровопролитных сражений и оставит меньше времени советским армиям для занятия все новых территорий.
В итоге было решено принять предложение о сохранении института императорской власти как национального символа, но передать реальное управление страной генералу Макартуру, назначаемому Верховным Главнокомандующим сил союзников в Японии. Императору предписывалось обеспечить безоговорочную капитуляцию японских вооруженных сил. Трумэн также прямо заявил о твердом желании вообще «обойтись без русских» в японских делах.
«В 12.30 собрался Объединенный комитет начальников штабов, чтобы обсудить меры, необходимые для фактического прекращения военных действий, – записал Леги. – Возникла уверенность, что великой мировой войне вот-вот настанет конец».
Трумэн «попросил госсекретаря остаться на обед, а сам созвал заседание Кабинета на два часа. Во время обеда мы разработали срочное сообщение для британского, российского и китайского правительств, чтобы получить их согласие на ответ, который мы предложили отправить в Японию, и к нам присоединился адмирал Леги, который помогал с составлением проекта ответа». Леги подтверждал: «Я вернулся в Белый дом около двух часов и работал с госсекретарем Бирнсом и президентом над проектом послания главам правительств союзных стран относительно формы принятия японского предложения о капитуляции. Очевидно, что предстояло внести ясность в вопрос о статусе императора».
Александр Ландау пишет: «Американцы уже давно пришли к выводу о том, что фигура императора не стоит крови американских и британских солдат и офицеров, которая прольется в уличных боях с фанатичными защитниками трона и религии синто. Разумеется, Хирохито, обладавший тогда вполне реальной властью, являлся военным преступником. Он лично одобрял документы, на основании которых генералы отдавали приказы о массовых репрессиях на покоренных землях. Он награждал чинами и орденами командующих, отдававших и исполнявших эти людоедские приказы. Однако ради сохранения спокойствия в побежденной стране и предотвращения ненужных жертв среди своих военнослужащих США были готовы пойти на эту единственную уступку японскому национализму».
Вашингтон запросил мнение союзников по поводу предлагаемого ответа японцам. Текст запроса, как он будет получен и переведен в Москве, гласил: «В отношении заявления японского правительства, в котором принимаются условия Потсдамской декларации, но в котором содержится заявление: „При условии, что указанная Декларация не содержит никакого требования, которое затрагивает прерогативы Его Величества как суверенного правителя“, наша позиция заключается в следующем:
С момента капитуляции власть императора и японского правительства в отношении управления государством будет подчинена верховному командующему союзных держав, который предпримет такие шаги, какие он сочтет нужными для осуществления условий капитуляции.
Императору и японскому главнокомандованию будет предложено подписать условия капитуляции, необходимые для выполнения условий Потсдамской декларации, дать приказ всем вооруженным силам Японии прекратить сопротивление и сдать их оружие, а также дать такие другие приказы, которые может потребовать верховный командующий в целях осуществления условий капитуляции.
Немедленно после капитуляции японское правительство отправит военнопленных и гражданских интернированных лиц в безопасные пункты, как будет указано, где они могут быть быстро посажены на борт союзных транспортов.
Форма правительства Японии в конечном счете будет в соответствии с Потсдамской декларацией установлена свободно выраженной волей японского народа.
Вооруженные силы союзных держав будут оставаться в Японии до тех пор, пока не будут достигнуты цели, изложенные в Потсдамской декларации».
Чан Кайши ответил немедленным согласием с текстом заявления. Эттли и Бевин тоже согласились, но выразили сомнение, что было бы разумно просить императора лично подписать условия капитуляции. И предложили изменение в формулировке предлагаемого ответа: «Император санкционирует и обеспечивает подписание правительством Японии и японским Генеральным штабом условий капитуляции, необходимых для выполнения положений Потсдамской декларации, и отдает приказы всем японским сухопутным, морским и воздушным командующим, а также всем находящимся под их контролем силам, где бы они ни находились, по прекращению активных операций и сдаче оружия и т. д., как в вашем проекте».
Но в Москве произошла заминка.
11 августа
В полночь с 10 на 11 августа Молотов пригласил в свой кремлевский кабинет Гарримана и Керра и проинформировал послов: