Генералиссимус не обнаруживал никаких признаков усталости. Наоборот, казалось, он наслаждался каждой минутой представления. Он пригласил меня встать рядом с ним, и с помощью переводчика мы разговаривали с перерывами в течение всего спортивного представления.
Сталин проявил большой интерес к промышленным, научным и экономическим достижениям Америки. Он несколько раз повторял, что для России и США важно оставаться друзьями.
– Имеется много направлений, – сказал он, – по которым мы нуждаемся в американской помощи. Наша огромная задача заключается в том, чтобы поднять уровень жизни русского народа, серьезно пострадавшего от войны. Мы должны узнать все о ваших научных достижениях в сельском хозяйстве. Мы должны также воспользоваться вашими специалистами, чтобы они помогли нам решить наши проблемы в области машиностроения и строительства. Мы знаем, что мы отстаем в этих вопросах, и знаем, что вы можете помочь нам.
Затем генералиссимус перевел разговор на тему о Контрольном совете и заметил, что эта работа важна не только в силу специфичности задач, но и потому, что она помогает выяснить, могут ли великие державы, победители в войне, продолжать успешно сотрудничать при решении проблем мирного времени».
Так они и остались стоять на фотографиях, которые были напечатаны на первых полосах всех советских газет, – Гарриман рядом с Молотовым по левую руку от Сталина, а Эйзенхауэр – по правую, рядом с Жуковым.
На Гарримана происшедшее произвело наиболее сильное впечатление. «Это было мучением… Мы были на ногах пять часов… мы слышали, что у Сталина тогда было неважно со здоровьем. Но он стоял, как скала», – напишет он в мемуарах.
После спортивного парада Жуков и Эйзенхауэр двинулись дальше по насыщенной программе визита.
А Молотов отправился на очередной раунд переговоров с Сун Цзывэнем. Продолжали утрясать детали договора. Сун позволил себе редкую откровенность, признавшись, в чем заключалась одна из причин неуступчивости китайской стороны: нежелание создавать прецедент каких-либо территориальных уступок в преддверии предстоявших переговоров о судьбе британских колоний на территории Китая. Это «необходимо для того, чтобы вести борьбу за возвращение Коулуна, а возможно, и Гонконга».
– Что будет записано в соглашениях с Советским Союзом, явится максимумом того, чего мы сможем добиться от англичан, – подтвердил Ван Шицзе.
Сун попросил организовать новую встречу со Сталиным.
Советский лидер в тот день получил послание от Трумэна: «В соответствии с посланием, датированным 11 августа, адресованным Соединенными Штатами Швейцарскому Правительству для передачи Японскому Правительству в ответ на ноту, полученную от Швейцарского Правительства 10 августа 1945 г., я предлагаю, чтобы генерал армии Дуглас Макартур был назначен Верховным командующим, представляющим союзные державы, для принятия, координации и проведения общей капитуляции японских вооруженных сил.
Если Вы уведомите меня о назначении офицера, который по Вашему желанию действовал бы в качестве Вашего представителя, то я дам указание генералу Макартуру провести необходимую подготовку для принятия Вашего представителя на месте и ко времени подписания капитуляции.
Предполагается также, что генерал Макартур даст японской императорской штаб-квартире указание о том, чтобы японские вооруженные силы в вашем районе операций безоговорочно капитулировали перед советским Главнокомандующим на Дальнем Востоке или его подчиненными командующими».
Сталин немедленно ответил: «Советское правительство согласно с Вашим предложением. Также согласно с предложенной Вами процедурой, предусматривающей, что генерал Макартур даст японской императорской штаб-квартире указание о безоговорочной капитуляции японских войск и перед советским Главнокомандующим на Дальнем Востоке. Представителем Советского военного главнокомандования назначен генерал-лейтенант Деревянко, которому и даны все необходимые инструкции».
Это было недвусмысленной демонстрацией недовольства американским руководством. Не захотели маршала Василевского, получите генерал-лейтенанта.
Трумэн тот воскресный день провел в ожидании японского ответа – в основном в своем кабинете, беседуя с Бирнсом и начальниками штабов. «Нас осаждали представители прессы и радио, и большие толпы людей собрались у Белого дома и в парке Лафайет. Сообщение, что японцы согласились, поступившее в начале вечера, оказалось ложным».
Президент был доволен, что назначение Макартура не встретило возражений со стороны не только Сталина, но также Чан Кайши и Эттли. Но Трумэна ни на минуту не оставляло беспокойство по поводу советских происков. Из Москвы его теперь подначивал и Поули, находившийся там на переговорах по вопросам репараций, призывая к решительным действиям на Дальнем Востоке.
«Выводы, к которым я пришел при обсуждении вопроса репараций и прочего (я повторяю – прочего) приводят меня к убеждению, что наши войска должны быстро занять как можно больше промышленных районов Кореи и Маньчжурии, начиная с южной оконечности и продвигаясь на север, – сообщал Поули. – Я предполагаю, что все это будет сделано без риска для жизни американцев после прекращения организованных военных действий и будет продолжаться до тех пор, пока между заинтересованными державами не будут достигнуты взаимоприемлемые соглашения в отношении репараций и территориальных прав или других уступок».
Растущее недовольство в Вашингтоне вызывала и активизация вооруженных сил компартии Китая. Посол Хёрли слал донесения в госдепартамент, где говорилось о переданном по радио приказе генерала Чжу Дэ, согласно которому «антияпонские вооруженные силы» в освобожденных районах могут на основании Потсдамской декларации выдвинуть ультиматум вражеским войскам или их штабам в ближайших городах, поселках и других населенных пунктах, приказав им сдать оружие. «Он также провозгласил, что его войска имеют право входить и занимать любой город, поселок или населенный пункт, занятый противником или его марионетками, осуществлять там военное руководство для поддержания порядка и назначать уполномоченных для ведения административных дел в данной местности».
Трумэн был в ярости: «Этот приказ явно представлял открытый вызов правительству Чан Кайши и противоречил Потсдамской декларации, определявшей правительства, которым предстояло сдаться». Вставала проблема: кому достанется японское оружие. Американцы стремились сделать все, чтобы оно не оказалось в руках компартии Китая.
«Если Соединенные Штаты и Организация Объединенных Наций позволят вооруженной воюющей политической партии в Китае принять капитуляцию японцев и захватить японское оружие, то тем самым будут созданы предпосылки для гражданской войны в Китае, – телеграфировал президенту Хёрли. – Я уже предлагал, чтобы условия капитуляции Японии включали обязательства передать все японское оружие в Китае, включая японское оружие, которое находится в руках японских солдат, оружие китайских марионеточных войск, поддерживающих Японию, и китайских партизанских организаций, сотрудничающих с Японией, национальному правительству Китая».
13 августа
На утро 13 августа премьер-министр адмирал Судзуки так и не принял решение согласиться с условиями ноты Бирнса.
В 8.45 шесть членов японского Высшего совета по руководству войной собрались в бомбоубежище под официальной резиденцией премьера. Едва заседание началось, как начальники штабов Тоёда и Умэдзу были приглашены к императору.
Облаченный в маршальский мундир Хирохито встал и заговорил размеренным голосом:
– Предложение о мире обсуждается в настоящее время с союзными странами. Каков ваш план, должны ли мы продолжать военные операции, когда мы ведем переговоры?
Умэдзу ответил за себя и коллегу:
– Мы воздержимся от агрессивных атак. Только в случае, если нападут на нас и потребуется принятие оборонительных мер, мы ответим огнем.
Император посмотрел на военных изучающим взглядом. И удовлетворился их ответом. Военачальники откланялись и поспешили вернуться на заседание Высшего совета. Продолжили дискуссию.
Каждый исступленно выступал с сольной партией, мало слушая аргументы других. Военный министр и начальники штабов требовали подтверждения от союзников, что их верховный главнокомандующий не будет отдавать приказы императору, а сохранение императорской системы правления не будет вынесено на всеобщее голосование, не произойдет оккупации главных островов, а японским вооруженным силам будет позволено самостоятельно разоружиться. Того и Ёнаи доказывали, что любое из этих требований, не говоря уже обо всех, приведет к срыву переговоров и продолжению войны.
Анами громко стучал кулаком по столу:
– Не может быть никаких разговоров об оккупации Японии и о капитуляции ее вооруженных сил, кроме как добровольной!
Ёнаи, которому препирательства надоели, заявил:
– Все это вопросы, уже решенные лично Его Величеством. Решение было принято 10 августа. Поэтому каждый, кто его оспаривает, становится бунтовщиком, выступающим против воли императора.
Но и этот аргумент не сработал. Премьер Судзуки, у которого кончились терпение и сигары, в 14.00 объявил перерыв. Все оставались при своем мнении.
Военные сводки меж тем становились все более тревожными. Весь день продолжались бомбардировки центральных областей Японии самолетами, взлетавшими с американских авианосцев. Корабли противника обстреливали прибрежные города. Советская армия стремительно наступала в Маньчжурии.
Того отправился к императору, чтобы доложить ему об официальном тексте (отредактированном в МИДе) ответа союзников. В ходе аудиенции Того рассказал о расстановке сил в «большой шестерке». Хирохито призвал добиваться принятия кабинетом условий союзников.
В 15.0 °Cудзуки собрал заседание правительства. Сакомидзу зачитал министрам официальный ответ союзников. Судзуки попросил каждого высказать свое мнение. Вновь завязалась дискуссия, но уже с большим количеством участников, чем с утра.