К семи вечера глава правительства решил, что все сказано, и предложил каждому огласить свое окончательное решение. Того, Ёнаи и восемь других членов правительства были за принятие условий союзников. Анами, министры внутренних дел и юстиции требовали продолжения переговоров. Министр вооружения и боеприпасов не принял окончательного решения, а еще один министр заявил о готовности принять решение самого Судзуки. Но для принятия решения в правительстве требовалось единогласие. Тогда премьер взял слово:
– Я признаю, что, когда я впервые прочитал ответ союзников, я не мог понять, каким образом его можно принять. Я был полон решимости сражаться до последнего и поддерживать наших героических защитников. Однако я решил перечитать ноту и прочитал ее несколько раз. И наконец понял, что союзники не имеют коварных намерений. Его Величество одержим только одной мыслью – покончить с войной и восстановить мир. Моим долгом и желанием на посту премьера было всегда следовать императорской воле. Поэтому собираюсь еще раз рассказать императору о заседании правительства и снова просить у Его Величества высказать окончательное решение.
На этом Судзуки заседание закрыл. Генерал Анами последовал за премьером в его кабинет.
– Господин премьер-министр, не сможете ли вы подождать еще два дня и только тогда созвать Императорскую конференцию? – попросил Анами.
– Время не ждет, Анами, – отвечал премьер, – мы не должны упускать эту возможность. Я сожалею.
Анами понял, что дальнейшие слова ничего не дадут. Он поклонился, вышел и отправился в свое министерство.
Генеральный штаб армии и военное министерство весь день напоминали растревоженный улей. Молодые и зрелые офицеры наперебой выступали против какого-либо перемирия, а тем более капитуляции. Сообщения о собиравшихся повсюду в городе взбудораженных и готовых на решительные действия групп военных постоянно приходили и в министерство иностранных дел, и в аппарат премьер-министра.
Анами вернулся на рабочее место и в 21.00 принял у себя группу «молодых тигров» во главе с Такэситой.
Старшими по званию были полковники Окикацу Арао и Инаба. К ним присоединились майор Кэндзи Хатанака, подполковник Дзиро Сиидзаки (оба подчиненные Такэситы) и подполковник Масатака Ида. Все они были не только фанатичными поклонниками генерала Анами, но и идейными последователями (как и сам Анами) профессора Токийского университета Хираидзуми, который проповедовал неразрывную связь истории и мифа в судьбе Японии и обязанность подданных хранить Имперский путь, иногда даже против воли самого императора. Хираидзуми был культовой фигурой в ультранационалистических кругах.
План, который шестерка предложила военному министру, был прост: сделать Анами, на тот момент, вероятно, самого могущественного человека в стране, военным диктатором и продолжить войну. Анами уже имел общее представление о намерениях своих «молодых тигров» и раньше, как мы знаем, их не остановил.
Теперь же Такэсита со всей страстью требовал от военного министра отказаться от капитуляции, продолжить войну и отдать приказ Армии Восточного округа о введении военного положения. Полковник Арао пошел в детали:
– Мы пришли именно сейчас, так как считаем, что созрели все условия для государственного переворота. Поскольку в правительстве решили, что Потсдамская декларация должна быть принята, остается единственный выход – сменить правительство. Сделать это надо немедленно. Важнее всего добиться, чтобы новое правительство продолжило вести решающую битву за родину вплоть до последнего японца.
Весь замысел основывался на параграфе императорского указа о военном положении, который разрешал командирам местных гарнизонов в чрезвычайных обстоятельствах объявлять военное положение «временно и без санкции императора». Согласно плану «тигров», Токио подпадал под действие указа, и в нем необходимо ввести военное положение. Императора после этого нужно изолировать от фракции пацифистов (Судзуки, Кидо, Того) и обратиться к нему с просьбой издавать приказы, необходимые для продолжения войны. Переворот может иметь успех только при условии, что свое согласие дадут военный министр, начальник штаба армии, командующий Армией Восточного округа и командующий Императорской гвардией. Для успеха этого плана Анами должен был сказать «да». Заговорщики были уверены, что армия их поддержит.
Анами признался собравшимся, что уже с 9 августа возмущен позицией капитулянтов. Попросил Арао показать ему изложенный на бумаге план и внимательно прочел его в полном молчании.
– Что вы можете сказать о средствах связи? – наконец спросил он.
Арао рассказал, как они планировали изолировать дворец, обрезав телефонные линии и закрыв ворота, захватить радиостанции и установить контроль над прессой. Анами произнес:
– План очень сырой. В отношении дворца план имеет особое значение. Его следует доработать. Я дам вам ответ, после того как обдумаю все ваши предложения.
Но затяжка с окончательным ответом никак не устроила «тигров», собиравшихся выступать уже в полночь. Теперь мятеж откладывался. По крайней мере до завершения заседания кабинета министров, который должен был собраться назавтра в десять утра. Это и станет новым сроком.
Ближе к полуночи Анами попросил оставить его в кабинете наедине с полковником Арао. Анами попросил полковника быть готовым принять участие вместе с ним во встрече с генералом Умэдзу, чтобы вместе обсудить план. Из этого Арао сделал вывод, что Анами готов участвовать в заговоре и взялся уговорить Умэдзу. Полковник поспешил поделиться хорошей новостью с своим коллегами-заговорщиками.
Весь день 13 августа передовая механизированная группа генерал-полковника Плиева успешно развивала наступление. «В скоротечных боях на перевалах Тухум-ордо-даба, Сэрэбейн-даба и в горном дефиле были разгромлены боевые заслоны японцев…
На Калганском направлении наши войска достигли района дислокации основной группировки князя Дэвана… Противник не оказывал достаточно серьезного сопротивления и после коротких схваток продолжал отходить в глубь страны.
Такие острожные и, я бы сказал, робкие действия основной группировки князя Дэвана, прикрывающей столицу Внутренней Монголии город Калган, объяснялись тем, что стремительно наступающие главные силы конно-механизированной группы висели над флангом и тылом вражеских войск, как дамоклов меч. Перспектива борьбы в таких условиях с могучим и прославленным противником не устраивала князя…
Ошеломленные внезапной атакой, дэвановцы оказались смятыми и, неся большие потери, в беспорядке начали отходить по тракту в сторону Калгана… Внезапно налетели наши истребители и обрушили на передовые части армии князя Дэвана мощные огневые удары. Рев моторов наводил ужас на людей и лошадей. Плотная конная масса металась из стороны в сторону, еще больше сбиваясь и уплотняя строй. Обезумевшие кони шарахались, сбрасывали седоков и уносили в степь тех, кто чудом удержался в седле.
Самолеты разметали основную массу дэвановцев. Лишь небольшой части конницы удалось отделиться. Она пыталась спастись бегством в сторону Долоннора.
Корзун приказал батареям нанести по беглецам удар. Одновременно наперерез им устремились наши танки и кавалерия… Пленные – в основном представители племени чахар – смотрели на наших офицеров со сложным чувством внутреннего напряжения, любопытства и страха».
Генерал-полковник Людников рассказывал: «Преодоление Большого Хингана для некоторых частей и соединений армии не обошлось без неприятных приключений. Так, в лабиринте гор запуталась и зашла в тупик дивизия генерала Л. Г. Басанца. Обнаружил ее офицер штаба армии майор Ковалев, совершив полет над горами на По-2. Прошло немало времени, прежде чем дивизия вышла на нужный маршрут.
В течение 12–14 августа японцы предприняли ряд контратак в районах Линьси, Солунь, Ванемяо, Бухеду, но в ответ получили сильные удары. Части 39-й армии заняли города Улан-Хото и Солунь, после чего устремились на Чанчунь».
Сталин же в Москве в очередной раз встречался с гоминьдановской делегацией. Девятый раз, по моим подсчетам. Сун начал с приятного:
– Чан Кайши согласен на признание независимости Монгольской Народной Республики в пределах существующих границ.
Сталин предложил, чтобы Заявление о признании независимости МНР вступило в силу после ратификации Договора о дружбе. Затем опять споры о том, кто будет назначать начальников железных дорог и портов. Компромисс находят на паритете китайского и советского представительства в руководящих органах.
Возникла и еще одна непростая проблема. Молотов поднял вопрос о том, кто будет оплачивать пребывание советских войск в Маньчжурии?
– Китай уже воюет 8 лет, страна разорена и китайскому правительству трудно будет содержать советские войска, – уверял Сун.
– Во всех странах, куда бы ни вступали советские войска, они снабжались за счет этой страны, – заметил Сталин.
– В Китае снабжения и питания не хватает даже китайской армии, и, например, американцы все оплачивают и, больше того, помогают Китаю по ленд-лизу.
– Соединенные Штаты – очень богатая страна. Советское командование в Маньчжурии столкнется с трудностями, связанными с тем, что у него не будет валюты, которая имела бы хождение в Маньчжурии…
Китайская сторона обещала подумать. Времени для раздумий оставалось все меньше – советские войска все дальше продвигались по территории Китая, громя отчаянно сопротивлявшиеся японские армии.
И китайские коммунисты все громче заявляли претензии на свою долю власти в послевоенном Китае. Мао Цзэдун в тот день утверждал: «Чан Кайши неизменно стремится лишить народ малейшей крупицы власти и не упускает ни малейшей выгоды. А мы? Мы проводим курс – действовать острием против острия, бороться за каждую пядь земли. Мы платим ему той же монетой. Чан Кайши все время стремится навязать народу войну, он держит меч и в левой, и в правой руке. Отвечая ему тем же, мы тоже взяли меч… Сейчас Чан Кайши точит меч, поэтому и нам нужно точить меч…