А 14 сентября советский лидер получил еще одно послание от президента: «Уважаемый Генералиссимус Сталин,
Прошу Вас принять благодарность за фотографию с Вашей личной подписью, которая теперь благополучно прибыла. Я не могу выразить словами мою признательность за сердечность надписи, и я всегда буду хранить портрет как счастливое вспоминание о весьма приятном сотрудничестве в Потсдаме. Искренне Ваш».
В тот же день у Сталина в Кремле оказались группа американских конгрессменов и сенатор Пеппер. Об их визите к Сталину сохранилось в воспоминаниях Кеннана: «В сентябре, в отсутствие посла, я встретился с группой наших конгрессменов, желавших видеть Сталина. Я сообщил об этом советским властям без энтузиазма, поскольку знал, что такие разрешения обычно не даются. В этом случае дело осложнялось тем, что с подобной просьбой почти одновременно обратился и сенатор из Флориды Клод Пеппер. К моему удивлению, однако, на обе встречи были даны разрешения. Я сопровождал обе делегации и играл в обоих случаях роль переводчика».
Конгрессмены были первыми. «Перед этим, однако, для конгрессменов устроили экскурсию по московскому метро. Я и так хорошо знал метрополитен, поэтому не стал участвовать в экскурсии, а договорился с членами делегации о встрече в центре Москвы в 5.30 вечера. Однако в это время и даже минут через десять никто не явился. Я встревожился и навел справки. Оказалось, что наших конгрессменов на какой-то из станций метро пригласили на „чаепитие“. С трудом, через посредников, мне все же удалось собрать их в условленном месте без десяти минут шесть. К своему ужасу, я убедился, что гостеприимные хозяева, подобно тому, как это было со мной в Новосибирске, угостили наших конгрессменов не только чаем, но и водкой. Мы поехали в Кремль на двух лимузинах; я сидел на переднем сиденье в одном из них. Когда мы подъезжали к воротам Кремля, я услышал в машине чей-то хриплый голос:
– Черт побери, да кто такой этот Сталин? Почему я должен с ним встречаться? Я, пожалуй, выйду.
Я знал о проверке всех кандидатур на участие во встрече, о представлении всех паспортов в советский МИД и понимал, что отсутствие хотя бы одного из нас вызовет осложнения. Поэтому я твердо сказал нарушителю спокойствия:
– Не выдумывайте! Вы будете сидеть здесь и останетесь со всеми.
Однако, когда мы уже въехали в Кремль, сопровождаемые двумя машинами с вооруженными людьми, я услышал, как тот же голос произнес: —
– А что, если я щелкну этого старикана по носу?!
Не помню, что я ответил ему, но никогда в жизни я не говорил с такой серьезностью, как в этом случае. С помощью более трезвых членов нашей делегации мне удалось усмирить нашего товарища, и он во время встречи со Сталиным вел себя прилично».
В сталинском кабинете в 20.00 оказалась вся группа американских конгрессменов: У. М. Колмер, К. Р. Роуп, Д. Л. Февр, С. Симпсон, Д. П. Уолкотт, Ч. Уалвертон, О. Зиммерман, Г. Адельсберг и Г. Смитт.
Кеннан, до этого близко не общавшийся со Сталиным, был само внимание: «Он был человеком невысокого роста, ни полным, ни худощавым (скорее уж второе). Великоватый китель, который носил Сталин, возможно, компенсировал недостаточную представительность его внешнего облика. Волевое лицо этого человека, несмотря на грубоватые черты, казалось даже привлекательным. Желтые глаза, усы, слегка топорщившиеся, оспинки на щеках придавали ему сходство со старым тигром, покрытым шрамами. Сталин был прост в обращении и выглядел спокойным и хладнокровным. Он не стремился к внешним эффектам, был немногословен, но слова его звучали веско и убедительно. Неподготовленный гость мог не догадаться, какая бездна расчетливости, властолюбия, жестокости и хитрости скрывалась за этим непритязательным внешним обликом».
Сталин начал с главного:
– Россия не желает тратить свои силы на войну или приготовления к войне, и она не думает о нападении на другие страны мира. Мой народ принес самые большие жертвы, чем любой из союзников. В течение этой долгой войны он оставался без должной пищи, одежды и крова, для нас было бы самоубийством не посвятить все наши усилия и ресурсы тому, чтобы дать народу все, без чего он так долго обходился.
Беседу с американской стороны вел Колмер:
– Я обеспокоен тем, что мы должны делать, чтобы помешать Германии и Японии стать снова агрессорами.
Генералиссимус положил сжатый кулак на стол:
– Мы должны быть суровы в нашем обращении с этими странами. Что касается Германии, мы допустили ошибку после прошлой войны в том, что разрешили ей вооружиться снова. Мы были слишком уступчивы с Германией. Результат был таков, что Гитлеру позволили создать военную мощь и вести опасную и смертельную войну. Она должна быть разоружена. Но мы должны пойти дальше этого, мы должны лишить Германию силы вести войну в будущем. Если идти по этому пути, то Рур должен быть отнят у Германии, потому что именно Рур давал Германии большую часть ее силы для ведения войны.
– А как насчет Силезии, – спросил Колмер.
– Она уже передана Польше, так что Германия не сможет получить помощь из этого источника. Но я озабочен тем, что мы обращаемся с Японией в настоящее время так же, как обращались с Германией после прошлой войны, а не так, как обращаемся с Германией после этой войны. Мы совершим великую глупость, если позволим Германии и Японии подняться снова как поджигателям войны.
– Не думаете ли Вы, что Соединенные Штаты и Россия, действуя совместно, могут в значительной мере содействовать сохранению мира во всем мире.
– Думаю, они смогут.
– Как главные члены Объединенных Наций мы могли бы также способствовать все большему разоружению, чтобы страны мира могли использовать свои богатства для подъема жизненного уровня своих народов вместо того, чтобы производить орудия войны, – продолжал сыпать банальностями Колмер.
– Мы не можем ожидать, что все страны разоружатся, если агрессивные страны снова вооружатся, – заметил Сталин. – Большое счастье, что Красная Армия оказалась достаточно сильна, чтобы остановить, повернуть вспять и помочь сокрушить немцев.
– Да, это было большим счастьем не только для России, но и для всего мира, и миролюбивые страны повсюду чрезвычайно обязаны генералиссимусу и Красной армии за это замечательное достижение. Вы весьма любимы в Соединенных Штатах, и часто Вас с большой сердечностью называют «дядя Джо».
Сталин улыбнулся:
– Не знаю, что я сделал, чтобы заслужить такое уважение. Но очень благодарен американскому народу за его добрую волю по отношению ко мне и Советскому Союзу. И хотел бы снова выразить глубокую благодарность за все то, что Америка сделала, чтобы помочь нам в борьбе против нацистов и за готовность Соединенных Штатов помочь России оправиться от разорений войны и встать снова на ноги экономически.
– Не хотите ли Вы передать со мной какое-либо послание или предложение?
Сталин поколебался, затем сказал:
– Судите о Советском Союзе объективно. Не хвалите нас и не ругайте нас. Узнавайте нас и судите о нас так, как мы есть. И оценивайте нас на основании фактов, а не слухов.
Почти сразу же после подогретых водкой конгрессменов Сталин принял сенатора Пеппера. Встреча, писал Кеннан, «прошла нормально, хотя и не без некоторых затруднений. Когда я просил об этой встрече, то, естественно, имел в виду, что прошу за государственного деятеля, сенатора и члена одного из сенатских комитетов. Однако он признался мне, что прибыл в Москву для встречи со Сталиным не только как государственный деятель, но и как журналист – для публикации интервью в одной из газет Флориды.
Знай я об этом заранее, просьба о встрече была бы по-другому изложена и прошла бы по другим каналам. Не помню, как все же решили эту проблему, но мне трудно было бы объяснить русским, почему серьезный государственный деятель, обсуждая важные международные проблемы с руководителем зарубежной страны, должен одновременно выступать как репортер коммерческой прессы, тем более что я и сам это не очень хорошо понимал».
По возвращении на родину Пеппер опубликует статью о беседе со Сталиным, где говорилось: «Почти в течение часа вечером 14 сентября я разговаривал в Кремле с генералиссимусом Сталиным. Это – колоссальное ощущение, потому что, когда Вы сидите с ним за одним столом, Вы знаете, что Вам предоставлена привилегия говорить с самым могущественным человеком в мире, человеком, который во многом определит, каким должен быть наш мир».
– Я являюсь членом комитета сената по международным делам, который в большой степени участвует в определении нашей внешней политики, и хотел бы иметь честь обсудить некоторые вопросы, – набивал себе цену Пеппер. – Не могли бы Вы сказать мне, каковы цели Советского Союза во внутренней и внешней политике теперь, когда наступил мир?
Суть ответа Сталина в изложении Пеппера прозвучал так:
– Советский Союз хочет восстановить разрушенное войной и создать индустриальную силу страны и поднять уровень жизни народа. Так, Советский Союз страшно пострадал во время войны в отношении железных дорог, промышленности и производственного оборудования. Советский Союз обратился к Соединенным Штатам шесть месяцев назад с просьбой предоставить заем в 6 млрд долларов, чтобы ликвидировать эти разрушения и восстановить советскую промышленность. Это прямо относится к внутренней политике. Что касается внешней политики, цель Советского Союза – сотрудничество с другими странами в поддержание мира.
«На генералиссимусе была форма Красной армии с одним только орденом, висевшим как раз над сердцем, – сообщит Пеппер читателям. – Его манеры скромны и лишены аффектации. Он обычно чертит цифры на блокноте, ожидая, пока его слова будут переведены. Обычно он сидит очень тихо и говорит тихим голосом, спокойно. Но когда речь заходит о предмете, который живо его интересует, его большие коричневые глаза загораются, лицо оживляется, и он начинает говорить твердо и быстро, смотря Вам прямо в глаза. Время от времени он с силой жестикулирует сжатым кулаком, что указывает на его несгибаемую волю. Вы инстинктивно доверяете генералиссимусу во время разговора с ним. Его ответы прямы и по существу. Когда он смеется – это смех от всей души, какой мы, американцы, любим».