В конце 1945 года Аллен Даллес с большой неохотой уволился с государственной службы и возобновил юридическую практику в фирме «Салливан энд Кромвелл», которую покинул, чтобы стать сотрудником разведки.
Забегая вперед отмечу, что Трумэн и его советники вскоре сочтут роспуск УСС ошибкой. Упразднив централизованный орган управления разведывательной деятельностью и передав эти функции различным ведомствам, они обрекали разведсообщество на несогласованность, нездоровую конкуренцию. Ошибку он исправил, но об этом ниже.
Дождливым вечером 2 ноября Оппенгеймер появился в Лос-Аламосе. Актовый зал набился битком, и сотрудники лаборатории услышали рассказ о том «переплете, в который мы угодили».
– Я плохо разбираюсь в политической практике, – начал Оппенгеймер. – Для меня очевидно, что характер войн изменился. Мне ясно, что, если даже первые бомбы способны все уничтожить на площади двадцать пять квадратных километров, это нечто невероятное. Мне ясно, что бомбы недорого обойдутся для тех, кто их захочет изготовить.
И далее Оппенгеймер изложил целую программу:
– Во-первых, крупным державам следует создать совместную комиссию по атомной энергии, наделенную полномочиями, не подлежащими пересмотру главами государств и направленную на применение атомной энергии в мирных целях. Во-вторых, необходимо создать механизмы для международного обмена научными работниками, чтобы гарантировать укрепление братства ученых. И наконец, я бы сказал, отказаться от производства бомбы.
Оппенгеймера поддержали тогда многие ученые, включая Нильса Бора. Но в стране в целом они оставались явным меньшинством. И совсем мало сторонников у них нашлось в американском политическом классе и в глубинном государстве.
Трумэн в упоминавшейся речи в Центральном парке Нью-Йорка по случаю Дня ВМС подтверждал:
– Соединенные Штаты будут держать атомную бомбу как священный залог от имени всего мира.
А Оппенгеймером немедленно занялись спецслужбы. 15 ноября директор Федерального бюро расследования Эдгар Гувер направил в Белый дом и Госдепартамент трехстраничную выжимку из досье ФБР на Оппенгеймера. Там говорилось, что активисты компартии в Сан-Франциско говорили об Оппенгеймере как о «действительном члене» партии. «После применения атомной бомбы отдельные коммунисты из Калифорнии, знавшие Оппенгеймера еще до его привлечения к проекту атомной бомбы, проявили заинтересованность к возобновлению контактов», – сообщал Гувер.
Лучшие агенты ФБР были брошены на сбор компромата на Оппенгеймера. Гувер руководил расследованием лично. В течение следующих восьми лет ФБР ежегодно будет отправлять в Белый дом по тысяче страниц компромата на Оппенгеймера, включая материалы наружного наблюдения и телефонной прослушки. Однако доказать его принадлежность к компартии или связи с СССР так и не удастся.
Десятого ноября в Вашингтон приехали Эттли и канадский премьер Кинг. В центре обсуждений был план международного контроля над атомной энергией. Трумэн начал с рассуждений о том, что свободный обмен научными знаниями будет иметь большое значение для всего мира. Но…
– Это не означает, что инженерные и производственные технологии должны быть свободно доступны в той же мере, в какой мы не будем свободно предоставлять любую из наших коммерческих тайн.
Президент рассказал о рассматриваемом в Конгрессе законопроекте о внутреннем контроле над атомной энергией в мирных целях. А контроль над использованием атомной энергии в разрушительных целях Трумэн предлагал возложить на Организацию Объединенных Наций, «когда мы придем к абсолютной уверенности в том, что доверие каждой нации в добросовестность другой страны станет вполне обоснованным». Тем более, что контроль над самой ООН принадлежал Соединенным Штатам. Но не над Советом Безопасности ООН. Поэтому не удивительно, что для реализации своей инициативы Трумэн предлагал избавить эту проблематику от права вето в Совете Безопасности.
Все это сопровождалось демагогией об англо-саксонских странах как носителях свободы, которые вправе вести за собой весь остальной неразумный мир.
– Мы стремимся к такому мировому порядку и такому сообществу, в котором все нации будут чувствовать себя так же, как Британское Содружество наций и сорок восемь штатов в Соединенных Штатах Америки, – утверждал Трумэн.
– Мы все здесь верим в демократию, – поддакивал Эттли. – Мы завершили эту войну в великой борьбе за свободу и демократию. И я думаю, что, стоя здесь сегодня вместе с Соединенными Штатами Америки и представителями Британского Содружества наций, мы все можем гордиться своей свободой; но я полагаю, что мы должны остерегаться приписывать это полностью нашим собственным добродетелям.
Переговоры завершились 15 ноября принятием декларации и меморандума, которые Трумэн зачитал корреспондентам прессы и радио в присутствии Эттли и Кинга. В декларации было сказано: «Мы считаем, что плоды научных исследований должны быть доступны всем народам и что свобода исследований и свободный обмен идеями имеют важнейшее значение для прогресса науки…
Мы не убеждены в том, что распространение специализированной информации о практическом применении атомной энергии будет способствовать конструктивному решению проблемы атомной бомбы, прежде чем можно будет разработать эффективные, взаимные и осуществимые гарантии, приемлемые для всех стран. Напротив, мы думаем, что это может иметь противоположный эффект. Однако мы готовы поделиться на взаимной основе с другими членами Организации Объединенных Наций подробной информацией о практическом промышленном применении атомной энергии, как только будут разработаны действенные принудительные гарантии против ее использования в разрушительных целях».
Краткий меморандум по итогам встречи гласил: «1. Мы желаем, чтобы между Соединенными Штатами, Соединенным Королевством и Канадой существовало полное и эффективное сотрудничество в области атомной энергии. 2. Мы согласны с тем, что работа Объединенного комитета по политическим вопросам и Объединенного фонда развития должны быть продолжены в приемлемой форме». То есть, начатое в военные годы сотрудничество трех стран в ядерной сфере решили продолжить и в мирные годы.
Всю осень 1945 года продолжались споры между комитетами сената о том, которому из них рассматривать законопроекты, затрагивающие ядерную энергетику. Спор был разрешен учреждением специально комитета по атомной энергии. Его возглавил сенатор от Коннектикута Брайан Макмагон.
30 ноября Трумэн разослал узкой группе заинтересованных лиц меморандум об управлении атомной программой, где предлагал изменить законопроект Мэя – Джонсона, чтобы усилить гражданский контроль в этой сфере. Однако через несколько дней Макмагон запросился на встречу, предложив пригласить на нее военного министра и министра военно-морских сил. Военные по-прежнему твердо настаивали на том, чтобы контроль находился в их руках.
Встреча состоялась в Белом доме 4 декабря. Кроме Паттерсона, Форрестола и Макмагона, участвовали генерал Гровс, директор Бюро стандартов доктор Эдвард Кондон и советник Комитета по атомной энергии Джеймс Ньюман. Трумэн подтвердил свою позицию: программа по атомной энергии должна находиться под гражданским контролем, и правительство должно обладать монополией на сырье, производственные мощности и технологии.
Сенатор Макмагон, согласившийся с такой концепцией, 20 декабря внес соответствующий законопроект. Но уже 27 декабря Паттерсон представил меморандум, в котором суммировал взгляды своих коллег, выступавших против законопроекта Макмагона. Вопрос завис.
Противники какого-либо диалога с Москвой явно набирали силу в американской администрации. Все громче звучал голос Кеннана, который писал: «Я не находил смысла в попытках спасти все, что еще осталось от Ялтинской декларации об освобождении Европы. По моему мнению, не имело никакого смысла также участие некоммунистических министров в правительствах ряда восточноевропейских стран, находившихся под полным советским контролем. А поэтому для меня было совершенно абсурдным сохранение видимости трехстороннего единства».
Одновременно с этим ряд влиятельных чиновников – заместитель госсекретаря Дин Ачесон, Чарльз Болен – предлагали признать советскую сферу влияния в Восточной Европе и отказаться от поддержки там антисоветских сил взамен на обещание Москвы оставить эти страны открытыми для западного влияния. Ведущие ядерщики, включая Ферми и Сцилларда, по-прежнему предлагали поделиться с СССР секретом ядерной бомбы. Американское общественное мнение еще не отошло от чувства благодарности Советскому Союзу за разгром нацизма.
Тупиковость в отношениях с Москвой не устраивала и амбициозного Бирнса. И он решил протянуть руку, предложив провести конференцию министров в ялтинско-потсдамском формате. Эта светлая мысль пришла в голову Бирнса в День Благодарения: «Неожиданно я вспомнил, что в Ялте условились проводить встречи трех министров иностранных дел каждые три месяца… Встреча трех министров должна вновь привести в движение механизм установления мира. Я подумал, что стоило попытаться, и на следующее утро направил послание мистеру Молотову со ссылкой на ялтинскую договоренность и на то, что министры уже встречались неформально в Сан-Франциско, Потсдаме и Лондоне, но не в Москве. Поэтому я предложил провести встречу в российской столице. Я чувствовал, что, учитывая русское гостеприимство, советское правительство пришлет соответствующее приглашение, и если мы встретимся в Москве, то сможем переговорить со Сталиным и снять преграды на пути мирных договоров».
Послание Бирнса Гарриман, как мы помним, доставил Молотову 24 ноября. Особенно Москве понравилось, что госсекретарь не ставил никаких предварительных условий, готов был обсуждать на встрече любые вопросы и внес предложение о ее проведении без согласования с Лондоном, что давало намек на возможность игры на «межимпериалистических противоречиях».
Но в Москве не знали, что Бирнс уже находился на подозрении у Трумэна как человек, покушавшийся на его полномочия.