Холодная война стала неизбежной тогда, считает британский историк Ричард Саква, «когда стало понятно, что советская власть пришла, чтобы остаться в странах Восточной Европы, освобожденных Красной армией от фашизма, а теперь вынужденных подчиниться великому советскому коммунистическому эксперименту».
Либеральная школа доминирует в США и на Западе в целом еще и потому, что подкрепляет самовозвеличивающий нарратив о Западе как о вечном и безусловном носителе добра. «Большинство американцев… верят, что Соединенные Штаты были мотивированы благими намерениями, а Советский Союз – нет. Либеральные теоретики, конечно, проводят различия между хорошими и плохими государствами, и они обычно определяют либеральные демократии с рыночной экономикой как наиболее достойные. Американцам нравится такая перспектива, потому что она определяет Соединенные Штаты как доброжелательную силу в мировой политике и изображает их потенциальных и реальных врагов как сбившихся с пути истинного и злонамеренных нарушителей спокойствия», – пишет представитель другой – реалистической – школы Джон Миршаймер.
Теоретики-реалисты исходили из того, что после Второй мировой войны две сверхдержавы – США и СССР – получили возможность и желание для взрывного роста влияния и экспансии, что сделало вражду между ними неизбежной. Эту вражду усугубили их сталкивавшиеся геополитические интересы в Европе и взаимное глубокое идеологическое недоверие. Сам Миршаймер считает: «Чисто реалистическая интерпретация холодной войны не предполагает значимого различия между американским и советским поведением во время конфликта. Согласно реалистической теории, обе стороны руководствовались озабоченностью по поводу баланса сил, и каждая делала все возможное для максимизации своей относительной мощи».
Другой реалист – Генри Киссинджер – утверждал: «Крах нацистской Германии и необходимость заполнить образовавшийся в результате этого вакуум силы привели к распаду военного партнерства. Цели союзников просто сильно расходились. Черчилль стремился не допустить господства Советского Союза в Восточной Европе. Сталин хотел, чтобы ему за советские военные победы и героические страдания русского народа заплатили территориальной монетой. Новый президент ГарриС.Трумэн поначалу стремился следовать заветам Рузвельта, направленным на закрепление союза». Киссинджер считал, что Трумэн «верил в возможность сподвигнуть Сталина на „нормальное“ поведение. И когда столкнулся с реальностью, говорящей о том, что на самом деле напряженность между Советским Союзом и Соединенными Штатами проистекает не по причине какого-то недоразумения, а носит общий характер, началась история холодной войны».
Вместе с тем в США и за их пределами в годы вьетнамской войны (1960-1970-е) появилась «ревизионистская» литература, где ответственность за начало холодной войны возлагалась и на Соединенные Штаты. Здесь одним из первопроходцев выступал «новый левый» историк Габриэль Колко. В его глазах «советский экспансионизм» в Восточной Европе выступал как оборонительный, а не наступательный, мотивированный главным образом желанием создать буферную зону между собой и враждебным Западом и видеть Германию перманентно ослабленной.
Левые «ревизионисты» полагали, что именно США несут основную ответственность за возникновение холодной войны. Изначальной стратегической целью Вашингтона являлось «переустройство мира» по «либерально-капиталистической модели», в рамках которой США имели бы неоспоримые преимущества для обеспечения мирового лидерства. Советский Союз оказался препятствием на пути реализации этого плана, а потому подвергся жесткому давлению Запада с помощью экономических санкций и гонки вооружений. США сознательно игнорировали законные интересы Москвы, а советские лидеры проводили в международных делах скорее оборонительную политику. Авторитетными «ревизионистскими» исследованиями считаются труды Джона Гэддиса, Даниэля Ергина, Мартина Макколея.
Появились уже и различные «постревизионистские» трактовки. Г. Лундестад, Т. Нафтали, М. Леффлер стали объяснять происхождение холодной войны естественными геополитическими противоречиями, а не злой волей руководителей сверхдержав или их идеологической непримиримостью. А есть уже и постпостревизионисты…
Для того, чтобы понять, кто, как, когда, почему, зачем начал холодную войну, нужно глубоко окунуться в фактуру тех событий мировой политики, которые произошли сразу после капитуляции гитлеровской Германии. Это мы сейчас и сделаем.
Глава 1. День Победы
В ночь на 9 мая 1945 года ни москвичи, ни ленинградцы, ни жители других городов и сел Советского Союза не спали. В 2 часа ночи по радио объявили, что будет передано важное сообщение. Люди включили приемники на полную громкость. В 2 часа 10 минут диктор Юрий Борисович Левитан прочитал Акт о военной капитуляции Германии. А затем и Указ Президиума Верховного Совета СССР, в котором 9 мая объявлялось Днем всенародного торжества – Праздником Победы.
После этого никто просто не смог усидеть в четырех стенах. Люди выбегали из домов, знакомые и незнакомые обнимались и целовались, поздравляя друг друга с Победой.
Я видел много воспоминаний людей, встретивших 9 мая 1945 года. Слышал много воспоминаний, в том числе от самых близких. И сделал один вывод: у людей, переживших этот день, просто не хватало слов, чтобы выразить ту безумную радость, смешанную с безмерной скорбью, которая их охватила.
Невозможно было не только проехать, но и пройти по центру Москвы. Там было сплошное людское море. Появилось множество красных знамен. Особенно «доставалось» людям в армейской форме: военных хватали, качали, целовали, их несли над толпой.
Народ ликовал от Владивостока до Бреста. К Москве устремлялись чувства и мысли тех, кто радовался на площадях Киева, Минска, Кишинева, Риги, Тбилиси, Еревана, Ташкента, Алма-Аты. Это, помимо прочего, был праздник единства всех народов, совместно добывавших Победу.
Люди в Софии, Варшаве, Праге, Белграде разделяли общую радость всем сердцем. Фотографии и кинохроника из этих столиц не оставляют на этот счет ни малейших сомнений. Радость от прихода Красной армии была безмерной, что бы ни говорили сейчас беспамятные дети и внуки тех, кого освободили наши отцы и деды.
В общенародном торжестве в Москве нашлось большое место и союзникам. По Всесоюзному радио, из динамиков звучали не только советский гимн, победные песни и марши, но и гимны союзных государств.
Английское посольство, как и сейчас, размещалось через реку от Красной площади, на Софийской набережной, где и народу-то не развернуться. Другое дело – посольство США, которое было рядом – на проспекте Маркса (ныне – Моховая улица, здание, где находится штаб-квартира АФК «Система»). Перед ним бушевало людское море, всячески порывавшееся выразить свои дружеские чувства и признательность американским союзникам. Москвичи махали дипломатам руками, аплодировали, выкрикивали здравицы. Милиция с трудом сдерживала напор дружественной толпы.
Посол Аверелл Гарриман был в Америке, старшим должностным лицом в посольстве на тот момент оказался Джордж Кеннан, временный поверенный в делах. Какие мысли и чувства обуревали в тот день старшего дипломата союзной нам страны?
В своих воспоминаниях Кеннан их подробно опишет: «Я не помню, чтобы испытывал восторг по поводу окончания войны в Европе. Как все, я радовался прекращению кровопролития и разрушений на полях битв. Но я абсолютно не верил в возможность трехстороннего сотрудничества в управлении послевоенной Германией.
Около 10 часов утра на улице появилась колонна людей, преимущественно студенческой молодежи, которые маршировали со знаменами и пели песни. Заметив флаги союзных держав на здании „Националя“, а также американский флаг на нашем здании, они стали выкрикивать восторженные приветствия и выражать свои дружеские чувства по отношению к нам. На просторную площадь перед нашим зданием все прибывали люди, и к демонстрантам вскоре присоединились тысячи новых участников шествия. Мы были тронуты этими проявлениями дружеских чувств. Наши сотрудники вышли на балконы и махали руками москвичам в знак дружеского приветствия».
Наблюдая за происходящим из окна, Кеннан решил рядом со звездно-полосатым флагом установить также советский флаг, что вызвало восторженный рев собравшихся. В сопровождении сержанта в форме Кеннан поднялся на уступ у здания посольства и прокричал на русском:
– Поздравляю с днем победы! Слава советским союзникам!
Это вызвало новую волну восторга. Толпа подняла солдата, чтобы тот оказался на одном уровне с выступающим. Солдат принялся обниматься с американским сержантом, а затем утянул его вниз, в толпу. Наблюдая, как тот беспомощно качался над океаном рук, Кеннан предпочел ретироваться в здание посольства. Сержант вернется на следующий день.
Весь этот энтузиазм людей вызвал у Кеннана очевидное отвращение, который даже в тот момент видел во всем происходившем происки кремлевского режима: «Мне самому удалось избежать чего-то подобного и благополучно вернуться в наше здание. Конечно, советские власти не были довольны такой демонстрацией дружеских чувств москвичей по отношению к представительству страны, которая в Советском Союзе считалась буржуазной. Не трудно вообразить, какое неприятное впечатление все это должно было произвести на партийные власти. Специально, чтобы отвлечь внимание людей от общения с нами, на другой стороне площади вскоре соорудили помост, на котором начал выступать духовой оркестр, однако это не принесло ожидаемых результатов. Люди продолжали нас приветствовать. Бог свидетель, мы не делали практически ничего для привлечения внимания демонстрантов. Нам не хотелось быть причиной каких-то затруднений в день всеобщего торжества. Но мы были еще более бессильны, нежели власти, помешать происходящему». Как будто кто-то действительно пытался помешать народному восторгу.
В феврале 1946 года именно Кеннан отправит в Вашингтон ту «длинную телеграмму», которая ляжет в основу доктрины сдерживания Советского Союза – главной доктрины холодной войны.