Более того, Сталин воспринял это выступление как оскорбление. Причем не только со стороны Черчилля, но и Соединенных Штатов.
Об этом Сталин почти прямым текстом скажет следующему американскому послу генералу Смиту 4 апреля:
– Если бы в Советском Союзе появился какой-нибудь государственный деятель, который предпринял бы попытку выступить с речью против США, Советское правительство не допустило бы этого, так как оно не заинтересовано в том, чтобы оскорбляли его союзников.
Александр Верт, корреспондент «Санди таймс», вернулся в Москву в самый разгар скандала по поводу Фултонской речи, и «обнаружил, что люди сильно напуганы разговорами о новой войне». Как отмечал Верт, Фултонская речь вызвала непритворное беспокойство в Советском Союзе и стала психологически важным поворотным моментом в развитии холодной войны.
В советской прессе в те дни, заметил Печатнов, «угадывалось настойчивое стремление Сталина вбить клин между двумя потенциальными противниками СССР, играя на американских опасениях насчет „таскания каштанов из огня“ ради коварных англичан. Та же тактика „разведения“ США и Англии просматривалась и в других советских публичных комментариях к Фултону. В них избегалась критика американской политики, подчеркивалось дистанцирование Трумэна, акцентировались длительные традиции российско-американского сотрудничества».
В Вашингтоне уже мало внимания обращали на советскую реакцию на Фултон. Трумэн в мемуарах говорит о ней мимоходом, в контексте переписки по иранскому вопросу. Он утверждал, что официального ответа на его ноту по этому поводу не последовало. «Однако в сообщениях российской прессы подчеркивалось, что Госдепартамент „ошибся“ и в Иране не было никаких перемещений советских войск. Затем Кремль изменил тактику и начал громить Уинстона Черчилля за его речь в Фултоне, штат Миссури, и меня за то, что я ее поддержал. Именно в Вестминстерском колледже в Фултоне Черчилль впервые публично упомянул о „железном занавесе“. Русские прибегли к старой уловке – поднимать пыль, когда не хочешь, чтобы другой парень видел слишком хорошо.
Но наша разведка продолжала сообщать о присутствии российских войск в Иране. Иранцы, продвигаясь в районы, из которых, по словам русских, они вышли, обнаружили, что дороги перекрыты советскими военными частями. Сообщалось о трех крупных русских колоннах, шедших маршем: одна направлялась к столице Тегерану, другая – к турецко-иранской границе. Все указывало на то, что Россия твердо намерена добиться своего и намерена игнорировать как США, так и ООН.
Я обсудил все эти вопросы с министром Бирнсом и адмиралом Леги. Затем я велел Бирнсу послать прямое сообщение премьеру Сталину».
Правительство Ирана с американской подачи в ультимативной форме 18 марта поставило перед Советом Безопасности ООН вопрос о немедленном уходе всех советских войск.
На 25 марта по настоянию американцев были назначены слушания по Ирану в Совете Безопасности ООН. Москва обнаружила себя в этом вопросе в полной дипломатической изоляции. «Мы начали щупать этот вопрос – никто не поддерживает», – вспоминал Молотов. За день до начала слушаний Сталин отдал приказ о немедленном выводе войск из Ирана и попросил Кавама отозвать претензии из ООН.
В начале мая 1946 года эвакуация советских войск была полностью завершена. Сталин 8 мая направит письмо Пишевари, объясняя причины ухода: «В Иране нет теперь глубоко революционного кризиса. В Иране мало рабочих и они плохо организованы. Иранское крестьянство не проявляет пока серьезной активности. Иран не ведет сейчас войны с внешним врагом, которая могла бы ослабить реакционные круги Ирана в виде неудачи в войне… Но мы не могли их оставлять дальше в Иране, главным образом потому, что наличие советских войск в Иране подрывало основы нашей освободительной политики в Европе и Азии».
Однако вскоре после вывода наших войск иранское правительство по сути торпедировало все договорённости с Москвой. В конце ноября Кавама под предлогом необходимости проведения новой выборной кампании в меджлис ввел во все провинции страны, включая два мятежных региона, правительственные войска. Азербайджанская и Мехабская (Курдская) республики просуществовали до декабря 1946 года. Против них выступили иранская и иракская армии при поддержке Великобритании и США и утопили сепаратистские движения в крови.
Для Вашингтона решение Сталина вывести войска из Ирана стало еще одним весомым аргументом в пользу того, что с СССР нужно разговаривать исключительно языком давления и угроз, желательно с использованием ядерного шантажа.
Холодная война вступала в свои права.
Заключение
Так кто же и почему развязал холодную войну?
Общепринятые на Западе аргументы о том, что холодную войну породили экспансионистские планы Советского Союза, по большей части безосновательны. У Советского Союза не было ни планов, ни возможности претендовать на доминирование в Евразии.
Вместе с тем, если даже в Соединенных Штатах, на территорию которых не упал ни один снаряд, существовали после войны «комплекс уязвимости» и опасения новой агрессии, то что уж говорить об СССР, пережившем длительную и жесточайшую вражескую оккупацию, понесшем огромные людские жертвы и материальные потери. Поэтому, конечно, советское руководство было преисполнено решимости не допустить повторения подобной катастрофы в будущем.
И советские военные планы первых послевоенных лет отражали существовавшие реалии, носили сугубо оборонительный характер и предусматривали удержание линии обороны по границе советской зоны в Германии. Никакие наступательные операции в Западной Европе даже не планировались. Так, планом обороны страны на 1947 год ставилась задача обеспечить целостность границ на Западе и Востоке, установленных международными договорами после Второй мировой войны, быть в готовности к отражению возможной агрессии противника.
У Советского Союза не существовало планов – ни явных, ни тайных – агрессии против западных государств, в чем его подозревали и обвиняли. «Нет никаких, ни прямых, ни косвенных доказательств того, что советское руководство в те годы стремилось к конфликту с США», – справедливо замечал Анатолий Уткин.
Советский Союз проводил стремительное сокращение своих Вооруженных сил. Принятый 23 июня 1945 года закон о демобилизации армии и флота предусматривал их последовательный перевод на штаты мирного времени. Демобилизация началась 5 июля 1945 года и завершилась в 1948 году. Количество военных округов в 1945–1946 годы сократилось с 33 до 21. Значительно уменьшились советские контингенты в Восточной Германии, Польше и Румынии. В сентябре 1945 года наши войска были выведены из северной Норвегии, в ноябре – из Чехословакии, в апреле 1946 года – с датского острова Борнхольм, в декабре 1947 года. – из Болгарии.
Сам Сталин отверг и широкомасштабные послевоенные планы руководства Военно-морского флота и лично адмирала флота Кузнецова, о строительстве океанского военного флота как чрезмерно дорогостоящие и избыточные для решения главной задачи на море – обеспечения береговой обороны.
Советский Союз и демонстративно выражал свое стремление к миру. Когда встал вопрос о том, какой подарок сделать Организации Объединенных Наций, Кремль решил преподнести скульптуру Е. В. Вучетича «Перекуем мечи на орала». Ее установили перед главным зданием ООН.
Более того, Москва была крайне заинтересована в продолжении сотрудничества с западными странами. «СССР нуждался в мире, экономической помощи и дипломатическом молчаливом признании бывших союзников. Не было другого выбора в тот момент, как продолжать стремиться к сотрудничеству с американцами и британцами; как они зависели от Сталина, чтобы победить Гитлера, так и Сталин теперь зависел от продолжения англо-американской доброй воли, если он хотел добиться своих послевоенных целей разумной ценой. Он поэтому не хотел ни горячей, ни холодной войны», – подчеркивал Джон Гэддис.
Это – что касается желания. А дальше – что касается возможностей.
«С Германией и Японией, лежащими в руинах, – подчеркивает Миршаймер, – Советский Союз возник из Второй мировой войны как потенциальный гегемон в Европе и Северо-Восточной Азии… Если какое-то государство имело веские основания хотеть управлять Европой, это был Советский Союз в 1945 году. Он дважды подвергался вторжению Германии в течение тридцати лет, и каждый раз Германия заставляла его платить огромную кровавую цену. Никакой ответственный советский лидер не упустил бы возможность стать гегемоном Европы по итогам Второй мировой войны.
Гегемония, однако, был невозможна по двум причинам. Первая, учитывая огромный ущерб, который Третий рейх нанес советскому обществу, Сталин вынужден был сконцентрироваться на реконструкции и восстановлении после 1945 года, а не на новой войне. Поэтому он сократил численность советской армии с 12,5 млн в конце Второй мировой войны до 2,87 млн к 1948 году. Вторая, Соединенные Штаты были исключительно богатой страной, у которой не было ни малейших намерений позволить Советскому Союзу доминировать в Европе и в Северо-Восточной Азии».
Контуры послевоенного мира, как его хотели бы видеть в Москве, прорабатывались при общей координации Молотова тремя правительственными комиссиями: Ворошилова – по условиям перемирия, Майского – по репарациям, Литвинова – по мирным договорам. В их многочисленных рекомендациях не было ничего угрожающего Западу, советские представления о послевоенном мироустройстве допускали возможность «полюбовного» раздела сфер влияния с недавними союзниками.
Запад не мог бы предъявить Сталину длинный список нарушенных обещаний и обязательств. Ему инкриминировали политику в странах Восточной Европы. Он действительно обещал проводить там выборы. Он их и проводил. Другое дело, что Запад не устраивали их результаты, и Москву обвиняли во влиянии на их исход. Такие обвинения не были безосновательны. Как и обвинения из Москвы во вмешательстве оккупационных сил и администраций союзников во внутриполитический и избирательный процесс в странах Западной Европы. В 1951 году Черчилль поразил одного из своих личных секретарей, заявив, что «Сталин никогда не нарушал слово».