Новое правительство обязалось развернуть оружие против Германии, однако боеспособные части по-прежнему подчинялись правительству Салаши, сохранявшему преданность Гитлеру. Венгрию еще предстояло освободить.
К концу декабря войска 2-го Украинского фронта подошли к Будапешту с севера и востока, а соединения 46-й армии – С запада и юга. Немецкое командование прилагало все силы, чтобы деблокировать окруженную группировку, восстановить оборону по Дунаю и удержать оставшуюся часть Венгрии в своих руках. С этой целью из-под Варшавы был поспешно переброшен 4-й танковый корпус СС. Усиленная этим корпусом 6-я немецкая армия в ночь с 1 на 2 января нанесла мощный контрудар, продвинувшись на глубину до 30 км. 7 января утром из района Секешфехервара три танковые дивизии нанесли второй контрудар.
Третьим, самым мощным контрударом вражеское командование рассчитывало прорвать нашу оборону между озерами Веленце и Балатон. Войска 3-го Украинского фронта были расчленены на две части и оказались в тяжелом положении. Сталин даже предлагал маршалу Толбухину отвести их на восточный берег Дуная. Толбухин отказал Верховному.
Наш ответный удар был нанесен в период с 26 января по 6 февраля. Фюрер отдал распоряжение о переброске 6-й танковой армии СС из района Арденн и ряда соединений из Италии, рассчитывая закрыть советским войскам путь в Австрию и Южную Германию, где сохранялась немецкая военная промышленность.
Тем не менее, советские войска 13 марта освободили Будапешт, а к 4 апреля завершили полное освобождение Венгрии. День 4 апреля будет объявлен Президиумом будущей Венгерской Народной Республики национальным праздником, праздником «вечной благодарности, горячей любви, дружеской и союзнической верности венгерского народа своему освободителю, защитнику независимости Венгрии, главному стражу и могучей опоре мира – Советскому Союзу, доблестной Советской армии».
Советское руководство было не против коалиционного правительства Белы Миклоша, в котором заметную роль играли коммунисты. Но при этом не собиралось отказываться от получения с Венгрии репараций и настаивало на том, чтобы страна снабжала советские войска продовольствием.
В марте 1945 года по инициативе Москвы началась земельная реформа, позволившая малоимущим крестьянам разделить помещичьи владения.
Через день после Дня Победы вышло постановление ГКО: «Предоставить венгерскому правительству, в соответствии с его просьбой, дополнительный заем в сумме 500 млн пенго в венгерских денежных знаках на тех условиях, на которых были предоставлены займы 20 февраля и 7 марта 1945 года».
В Союзную контрольную комиссию по Венгрии во главе с маршалом Ворошиловым были назначены американский и британский представители. Гарриман и Керр в Москве настойчиво добивались равного с СССР участия в ее работе, и Молотов внешне был не против, хотя не уставал напоминать, что у СССР вообще не было права голоса в решении вопросов о создании правительств в Италии или других странах Западной Европы.
Если Сталин и Молотов были заинтересованы в скорейшем признании просоветских правительств Румынии и Болгарии союзниками, то ситуация в Венгрии выглядела иначе. Там денацификация только началась, и Сталин был готов повременить с ее дипломатическим признанием и сдерживал местных коммунистов, желавших ускорения социалистических преобразований.
Сталин 27 мая – под копирку – писал Черчиллю и Трумэну: «Более восьми месяцев тому назад Румыния и Болгария разорвали с гитлеровской Германией, заключили с союзными государствами перемирие и включились в войну на стороне союзников против Германии, выделив для этого свои вооруженные силы. Этим они внесли свой вклад в дело разгрома гитлеризма и содействовали победоносному завершению войны в Европе. В связи с этим советское правительство считает своевременным теперь же восстановить с Румынским и Болгарским правительствами дипломатические отношения и обменяться с ними посланниками.
Советское правительство также считает целесообразным восстановить дипломатические отношения с Финляндией, выполняющей условия соглашения о перемирии и вставшей на путь укрепления демократических начал. Мне представляется возможным через некоторое время принять аналогичное решение и в отношении Венгрии».
В Вашингтоне и Лондоне не видели причин для спешки. Союзники требовали реорганизации румынского и болгарского правительств «на более широкой демократической основе», то есть добавления туда прозападных политиков. На это накладывалось сложившееся на Западе убеждение в том, что советские власти «опустошают» занятые ими территории. Для Великобритании – до заключения мирного договора – Финляндия формально оставалась воюющей страной, и Форин-офис не планировал скорого возобновления с ней дипломатических отношений. Но Лондон не возражал против такого шага со стороны Соединенных Штатов, вообще не объявлявших войну Финляндии.
Польша
История наших отношений с Польшей заслуживает отдельной книги, но не этой. Здесь ограничусь короткими штрихами.
В ходе Первой мировой войны Польша, входившая в состав России, была почти полностью оккупирована немцами. В ходе революционных событий 1917 года Польше была предоставлена независимость.
А поражение Германии в ноябре 1918 года позволило состояться независимому польскому государству. Польша стала главным бенефициаром Версальской системы, получив серьезные территориальные приращения за счет соседей, прежде всего – Германии и Австро-Венгрии. Но ее восточные границы не были определены в Версале.
И независимая Польша при полной поддержке стран Антанты сразу же начала воевать, добиваясь территориальных приращений на востоке. В ходе советско-польской войны 1920 года Красная армия едва не дошла до Варшавы, но в итоге Польше удалось оттяпать огромные территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Литвы. До 80 тысяч красноармейцев сгинули тогда в польских концлагерях.
Заигрывание Польши с гитлеровской Германией стало главной причиной того, что не удалось создать систему коллективной безопасности в Европе. Но Польша стала жертвой гитлеровской агрессии, несмотря на гарантии безопасности, выданные ей Англией и Францией. Советские гарантии Варшава решительно и категорически отвергала.
Согласно секретному протоколу к советско-германскому договору о ненападении, те украинские и белорусские земли, которые Польша захватила в 1920 году, входили в зону советских интересов. И после исчезновения польской государственности они вернулись в состав нашей страны.
Польское правительство генерала Владислава Сикорского перебралось в Лондон и было признано Великобританией и США.
Советский Союз вооружил на своей территории польскую армию Андерса, но та предпочла не воевать на советско-германском фронте и через Иран переправилась на Запад. Вооружил СССР и вторую армию – Армию Людову, которая воевала на стороне нашей страны. Армия Крайова вооружалась западными союзниками и подчинялась лондонскому правительству.
В июле 1943 года в районе Гибралтара в результате диверсии взорвался самолет, в котором погибло почти все польское правительство в эмиграции во главе с Сикорским. Центральной фигурой стал Станислав Миколайчик.
Представления Сталина о правительстве Миколайчика и Армии Крайовой подкреплялись данными хорошо поставленной разведки. Так, ее чехословацкие информаторы летом 1943 года сообщали о настроениях офицеров армии генерала Андерса, отправившейся на Ближний Восток. Для них СССР – «враг номер один», более ненавистный, чем царская Россия или гитлеровская Германия. Они хотят «увидеть Советский Союз настолько ослабленным войной, чтобы он не имел никакого влияния на политические решения в Центральной Европе». Основные надежды при этом поляки возлагали на конфликт между западными союзниками и СССР, на создание в лице Польши «антисоветского бастиона», стоящего на пути «большевизации Европы».
В 1943 году, когда геббельсовская пропаганда раздула шумиху вокруг расстрела польских офицеров в Катыни, а эмигрантское правительство энергично подхватило эту тему, СССР разорвал отношения с лондонскими поляками.
Об отношении Сталина к «лондонским полякам» можно судить по его инструкциям о работе с польской диаспорой в США, которую он отправил нашим дипломатам в начале 1944 года: «Мы считаем польское правительство Мик-ка (так в тексте. – В.Н.) полуфашистским, оторванным от польского народа. Присоединение этого правительства к клеветнической кампании Гитлера по вопросу об убийстве польских офицеров считаем не случайным. Что касается внешней политики правительства Мик-ка, то она является прямо враждебной СССР… Поэтому нужно сказать прогрессивным полякам в Америке, что невозможно вести дела с правительством Мик-ка».
В ходе операции «Багратион» летом 1944 года наши войска освободили не только Белоруссию, но также большую часть Литвы и Восточной Польши. И сразу же Миколайчик устремился в Вашингтон, где сделал немало заявлений в антисоветском ключе. Более того, в Москве стало известно: «Рузвельт, который совсем недавно в Тегеране согласился с черчиллевской формулой о границе по „линии Керзона“, порекомендовал Миколайчику „оттянуть любое урегулирование о границах“».
Гарриман убедил президента в решимости Сталина решить проблему Польши в случае отсутствия каких-либо договоренностей в одностороннем порядке, без согласований, арбитражей и плебисцитов. Президент считал возможным согласиться на признание линии Керзона, если с ней согласятся остальные, включая поляков, но готов был «замолвить слово Сталину о Львове». Беспокойство посла по поводу перспективы насаждения в Восточной Европе просоветских режимов Рузвельт фактически не разделял, заявив изумленному Гарриману, что ему все равно, будут ли соседние с Россией страны «коммунизированы или нет».
Действительно, реальных рычагов воздействия на политику Советского Союза в Восточной Европе у Соединенных Штатов не было. Рузвельт осенью 1944 года откровенно написал Хэллу: «Следует помнить, что на оккупированной территории они будут делать более или менее то, что захотят».