изнателен, если бы Вы сообщили мне, устраивает ли Вас это время».
Президент попросил Гопкинса передать на словах:
– Я стремлюсь к открытому взаимопониманию с русским правительством. Мы никогда не брали на себя обязательств, которые не собирались выполнить до конца, и ожидаем, что и Сталин выполнит соглашения со своей стороны. В разговоре со Сталиным Вы можете использовать как дипломатический язык, так и бейсбольную биту, если сочтете это уместным. И скажите Сталину, что я буду рад видеть его лично. И, по-моему, теперь его очередь ехать в Соединенные Штаты, коль скоро наш президент уже побывал в России.
Сталин ответил 20 мая: «Получил Ваше послание относительно приезда г-на Гопкинса и Посла Гарримана к 26 мая в Москву. Принимаю с готовностью Ваше предложение о встрече с г-ном Гопкинсом и послом Гарриманом. Дата 26 мая меня вполне устраивает».
22 мая Трумэн писал Сталину: «Г-н Гопкинс рассчитывает вылететь завтра утром 23 мая, и позднее в этот же день я намерен объявить представителям прессы, что он направляется в Москву вместе с Послом Гарриманом для бесед с Вами по вопросам, которые теперь обсуждаются между нашими Правительствами».
Накануне отъезда Гопкинса президент дал наказ, содержание которого Трумэн занес в дневник: «Ясно сказать дяде Джо Сталину, что я знаю, чего хочу, и намерен этого добиться – всеобщего мира не менее чем на 90 лет. Что Польша, Румыния, Болгария, Чехословакия, Австрия, Югославия, Латвия, Литва, Эстония и т. д. имеют значение для интересов США только в смысле поддержания мира. Что Польша должна иметь „свободные выборы“, по крайней мере – настолько свободные, насколько Хэйг, Том Пендергаст, Джо Мартин или Тафт позволяли бы в своих владениях (здесь речь шла о полумафиозных партийных машинах, контролировавших выборы в ряде американских штатов – В.Н.). Что Тито надо приструнить в Триесте и Пуле, а дядя Джо должен сделать какой-нибудь жест перед нашей общественностью – пусть хотя бы на словах – о том, что он сдержит свое обещание. Любой толковый политический босс сделал бы это».
Вечером 20 мая Трумэн встретился с бывшим послом в Москве Джозефом Дэвисом:
– Теперь наши планы с отправкой Гопкинса в Москву окончательно определились. И я бы хотел, чтобы Вы отправились в Лондон. Гопкинс прибудет в Москву 26 мая. Прошу Вас быть в Лондоне в то же время.
Трумэн также попросил Гарримана, который должен был сопровождать Гопкинса, заранее отбыть в Лондон и встретиться с Черчиллем: будет лучше, если Черчилль будет заранее предупрежден о миссии Гопкинса.
22 мая Гарриман уже ужинал в Лондоне с британским премьер-министром. Посол сделал все от него зависящее, чтобы убедить премьер-министра, что в ходе миссии Гопкинса британские интересы будут соблюдены в такой же мере, как и американские. Черчилль не высказал открыто свое недовольство американской инициативой. Но, как выяснится позже, он был недоволен односторонними американскими шагами.
Мысли Черчилля были не только о «Немыслимом», но и о предстоявших в Великобритании парламентских выборах. Напомню, 23 мая он распустил коалицию военного времени и сформировал новое временное правительство. Гарриман телеграфировал Трумэну в тот день из Парижа, где к нему должен был присоединиться Гопкинс: Черчилль доволен, что Гопкинс едет в Москву. Гарриман сообщил также, что предстоящие выборы очень важны для Черчилля. Британский премьер также серьезно озабочен развитием отношений с Россией и считает крайне важным настаивать на жестком разрешении ситуации в Венеции-Джулии. Такие сложные вопросы, как польский, не могут быть решены, пока Трумэн и Черчилль не встретятся со Сталиным. Премьер попросил заверить американского президента, что будет полностью согласовывать свою позицию в отношении СССР с Вашингтоном и готов встретиться с Трумэном «в любом месте и в любое время, когда вы будете готовы его видеть».
Вслед за Гарриманом в Лондон проследовал и Дэвис. Он встречался и вел неформальные разговоры с Черчиллем с 26 по 29 мая в загородном имении премьер-министра Чекерс и на Даунинг-стрит № 10.
Американский историк Фейс утверждал, что главной целью Дэвиса в переговорах с Черчиллем было «убедить его, что продуктивнее проводить политику умиротворения советских правителей, чем бросать им вызов… Дэвис был направлен в Лондон, чтобы довести до сведения премьер-министра, что американское правительство не собиралось предпринимать те меры, на которых он настаивал… Черчилль был шокирован такими заявлениями Дэвиса».
По сути, Дэвис привез в Лондон отрицательный ответ на предложение Черчилля американцам поучаствовать в «Немыслимом».
Дэвис дал анализ ситуации в Европе. Трумэну он расскажет, что его поразила горечь в тоне Черчилля, когда они говорили о де Голле, Тито и Сталине. Но особенно премьера взволновал разговор о возможном выводе в будущем американских войск из Европы.
– Это было бы ужасно, если бы американская армия покинула Европу. Европа будет повержена и отдана на милость Красной армии и коммунизма.
– Президент убежден, что главной целью сейчас должно быть сохранение мира после победы, – уверял Дэвис Черчилля. – Долг трех наций, победивших в войне, – не оставить ничего незаконченного в стремлении разрешить свои разногласия и сделать возможным справедливое и прочное мирное устройство. Ситуация становится еще более серьезной из-за подозрений Советского Союза в том, что Британия и США вместе с ООН сейчас «объединяются в банду» против них. Такое подозрение на самом деле неоправданно и должно быть рассеяно. Поэтому президент хотел бы встретиться с маршалом до запланированной встречи. Он уверен, что премьер-министр оценит разумность его позиции и будет способствовать такому соглашению.
Такое желание Трумэна было объяснимо. Черчилль и Иден не раз встречались со Сталиным и Молотовым, а президент с советским лидером еще не виделся. Трумэн хотел составить представление о кремлевском руководителе до встречи Большой тройки, чтобы не оказаться в менее выигрышном положении, чем британский премьер. Но для Черчилля такая идея была как красная тряпка для быка.
Встречи с Дэвисом не доставили премьеру, судя по его воспоминаниям, большого удовольствия. Черчилль напишет: «26 мая он провел ночь в Чекерсе… Суть того, что он должен был предложить, сводилась к тому, что прежде чем встретиться со мной, президент должен сначала встретиться со Сталиным где-то в Европе. Это предложение меня поистине поразило. Мне не понравилось слово „сговор“, которое президент использовал в применении к любой встрече между ним и мной. Англия и Соединенные Штаты были связаны узами принципов и согласия в отношении политики во многих областях, и обе наши страны коренным образом расходились во взглядах с Советами по многим важнейшим проблемам».
Дэвис не сообщал в Белый дом содержание своих встреч с британским премьером по телеграфу, рассчитывая позднее доложить лично.
Однако уже 27 мая Черчилль сам счел нужным проинформировать Трумэна о переговорах с Дэвисом, своем видении ситуации и своих предложениях. Он составил «официальные замечания», которые Дэвис должен был передать президенту по возвращении в Вашингтон. Что посланник Трумэна и сделает 29 мая. В «замечаниях» британского премьера, в частности, говорилось: «1. Крайне необходимо провести как можно скорее конференцию трех главных держав. Премьер-министр готов присутствовать на ней в любое время, в любом месте, приемлемом для остальных двух держав. Он надеется, однако, что Соединенные Штаты и Великобритания не сочтут необходимым отправиться на русскую территорию… Премьер-министр заявляет, что Лондон – величайший город в мире, вынесший много тяжелых ударов во время войны – является наиболее подходящим местом для победной встречи трех великих держав…
2. Премьер-министр встретил с некоторым удивлением переданное г-ном Дэвисом предложение о том, чтобы между президентом Трумэном и премьером Сталиным состоялась встреча в каком-то согласованном месте и чтобы представители правительства Его Величества были приглашены присоединиться к ним несколькими днями позже. Следует понять, что представители правительства Его Величества не смогут присутствовать ни на каком совещании иначе как в качестве равноправных партнеров с самого его начала. Такое положение, несомненно, было бы достойно сожаления. Премьер-министр не видит никакой необходимости поднимать спор, столь оскорбительный для Англии, Британской империи и Содружества наций».
Позднее в своих мемуарах, написанных в разгар холодной войны, Трумэн отмежевался от идеи сепаратной встречи с советским лидером, хотя там же признавал, что Дэвис «точно представил мою позицию и политику Соединенных Штатов». В воспоминаниях Трумэн врал: «Я никогда не предлагал встретиться со Сталиным наедине на какой-либо отдельной конференции… У меня и в мыслях не было ничего подобного. Дэвису было известно, что перед началом встречи я планирую увидеться со Сталиным, а также с Черчиллем на месте и в частном порядке, чтобы лучше познакомиться с ними обоими лично».
Вместе с тем не хотел президент отдельно вести переговоры и с британским премьером. «Черчилль по обычным каналам намекнул, что хотел бы встретиться со мной до нашей встречи со Сталиным, – напишет Трумэн. – Он подумывал о том, чтобы приехать в Вашингтон и вернуться вместе со мной. По моему мнению, это было бы серьезной ошибкой в тот момент, когда мы пытаемся уладить дела со Сталиным. Сталин всегда опасался, что англичане и мы объединимся против него. Нам не хотелось бы зародить в нем беспочвенные подозрения. Америка желала мира, и нам было необходимо, чтобы три державы работали сообща для его достижения». Следует заметить, что подозрения Сталина на ней счет были вовсе не беспочвенными, а Трумэн в мемуарах откровенно лгал насчет намерения поддерживать союзнические отношения с Москвой. Кстати, в мемуарах ни Трумэна, ни Черчилля вы не обнаружите и намека на существование плана «Немыслимое». А о своих острых разногласиях с Москвой лидеры США и Англии писать не стеснялись.