В отличие от оперативно-хозяйственной самостоятельности «экономическая обособленность означает отношения между различными собственниками» [58]. Поскольку общество взяло во владение средства производства, оно стало уже не обществом обособленных, а обществом ассоциированных производителей, и если применять количественную меру, то следовало бы говорить не о той или иной степени обособленности, а о той или иной мере ассоциированности, единства социалистических производителей. Понятия «относительно ассоциированные производители» и «относительно обособленные производители» — противоположны.
Если товарное производство означает обособленность производителей, то товарность означала лишь момент, состоящий в обособлении ассоциированных производителей. Абсолютизировать этот момент, превращать его из момента в целое значило бы разделять общественную собственность по коллективам, провозглашая их владельцами средств производства по типу акционерных обществ, и не признавать на деле той истины, что социалистическое производство в СССР было непосредственно общественным производством.
Отход от этого фундаментального положения в целом ряде теоретических работ не мог не оказать негативного влияния на хозяйственную практику. Можно согласиться с В.А. Пешехоновым в том, что в значительной мере «товарность «приходит» к социалистическим государственным предприятиям «сверху», в результате сознательно направляемых действий» [59]. А.М. Еремин, например, отмечал: «Товарное (или «полутоварное») истолкование характера социалистического производства явно способствовало неясностям в конкретно-экономических разработках и в рекомендациях практике» [60].
Поскольку социалистическое непосредственно общественное производство в СССР являлось отрицанием капиталистического товарного хозяйства и поскольку «в диалектике отрицать не значит просто сказать «нет» [61], а еще и удержать, сохранить то, что может служить для выражения новой сущности, постольку новая сущность, естественно, выступала не единственно в новой, непосредственно общественной форме, но и как противоположный момент старой, товарноденежной, стоимостной формы. Эта новая сущность, взятая в единстве со своей формой, означала новое содержание, которое, как указывал В.И. Ленин, «может и должно проявить себя в любой форме, и новой, и старой, может и должно переродить, победить, подчинить себе все формы, не только новые, но и старые, — не для того, чтобы со старым помириться, а для того, чтобы уметь все и всяческие, новые и старые формы сделать орудием полной и окончательной, решительной и бесповоротной победы коммунизма» [62].
По поводу использования выработанных в лоне товарного хозяйства форм В.И. Ленин как до революции в России, так и после нее высказывался неоднократно, опираясь на соответствующие указания К. Маркса [63]. Эти ленинские высказывания были отражены впоследствии в Программе Коммунистического Интернационала, принятой на VI Конгрессе Коминтерна в 1928 г. В ней говорилось: «Связанные с рыночными отношениями, по внешности капиталистические формы и методы хозяйственной деятельности (ценностный счет, денежная оплата труда, купля-продажа, кредит и банки и т. д.) играют роль рычагов социалистического переворота, поскольку эти рычаги обслуживают во все большей степени предприятия последовательно-социалистического типа, т.е. социалистический сектор хозяйства» [64].
Руководствуясь этими положениями, ВКП(б) отмежевалась от настроений в пользу свертывания торговли и формальной отмены денег с победой социализма. В докладе «Итоги первой пятилетки» на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в январе 1933 г., с которым выступил И.В. Сталин, говорилось: «...советскую торговлю нельзя ставить на одну доску с торговлей на первой стадии нэпа, хотя бы и регулируемой государством. Если торговля на первой стадии нэпа допускала оживление капитализма и функционирование частнокапиталистического сектора в товарообороте, то советская торговля исходит из отрицания, из отсутствия как того, так и другого» [65]. В Отчетном докладе XVII съезду ВКП(б) по вопросу о природе и функциях денег в экономике социализма говорилось, что они «являются тем инструментом буржуазной экономики, который взяла в свои руки Советская власть и приспособила к интересам социализма» [66]. Партия добивалась понимания на основе диалектики того, что «в наших социалистических условиях экономическое развитие происходит не в порядке переворотов, а в порядке постепенных изменений, когда старое не просто отменяется начисто, а меняет свою природу применительно к новому, сохраняя лишь свою форму, а новое не просто уничтожает старое, а проникает в старое, меняет его природу, его функции, не ломая его форму, а используя ее для развития нового. Так обстоит дело не только с товарами, но и с деньгами в нашем экономическом обороте, так же как и с банками, которые, теряя свои старые функции и приобретая новые, сохраняют старую форму, используемую социалистическим строем» [67].
Ярко выраженную товарно-денежную форму имеют, например, отношения распределения по труду, но, как отмечали Э. Андрес и Л. Галкин, «в политэкономическом смысле отношения между обществом и работниками государственных предприятий и учреждений являются в значительной и, пожалуй, в не меньшей степени, чем любые другие отношения, товарными лишь по форме, но не по существу» [68]. Не являлись товарными в целом и отношения между государством и колхозами. Здесь мы имели дело с двумя формами одной и той же общественной собственности, отношения в пределах которой по своей внутренней природе, точно так же, как отношения между государственными предприятиями, были отношениями кооперации. На поверхности же они выступали как товарно-денежные. Однако надо иметь в виду, что «деньги, обращающиеся в социалистическом обществе, не являются деньгами в политико-экономическом смысле» [69]. Они выступают всеобщим эквивалентом непосредственно общественных продуктов, выражением овеществленного в них непосредственно общественного труда.
Таким образом, так называемые товарно-денежные отношения, хотя они и содержат в себе товарность как свой момент, нельзя было в целом считать товарными отношениями, существующими в дополнение к непосредственно общественным. И не случайно, что ни у К. Маркса, ни у Ф. Энгельса, ни у В.И. Ленина такой термин не встречается применительно к товарным отношениям. Тут же, то есть при социализме, речь могла идти лишь об особой разновидности непосредственно общественных отношений — непосредственно общественных отношениях, выступающих в товарно-денежных формах. За такими отношениями, непосредственно общественными в целом по содержанию и товарными по внешней видимости, и закрепился термин «товарно-денежные отношения». В Программе уже умиравшей КПСС (новая редакция) и то еще подчеркивалась необходимость «полнее использовать товарно-денежные отношения в соответствии с присущим им при социализме новым содержанием» [70]. Но их продолжали использовать противоположным образом, поэтому их новое непосредственно общественное содержание ослабевало, а товарность как их отрицательный момент усиливалась.
Считать товарно-денежные отношения товарными, что было характерно для так называемых экономистов-товарников, представителей ревизионистской концепции рыночного социализма, означало представлять себе экономику социализма соединением двух противоположных укладов, в одном из которых должны были бы действовать непосредственно общественные отношения, управляемые планом на основе закона потребительной стоимости, в другом — товарные, регулируемые рынком, законом стоимости. Подобное понимание социалистической экономики наиболее яркое воплощение получило в схеме теоретиков «рыночного социализма», пытавшихся совместить план и рынок и не отдававших себе отчета в том, что намечавшееся ими «будущее» социализма списано с прошлого, с переходного периода, в котором господствовала стихия рынка и плановые методы еще не подчинили себе рынок и тем самым еще не упразднили его. Отмежеваться от ревизионистской концепции «рыночного социализма» можно было только при условии понимания товарноденежных отношений как непосредственно общественных отношений, но содержащих в себе свою противоположность, адекватную их товарно-денежным формам.
В то же время подобное понимание в принципе позволяло «преодолеть и предубеждение относительно товарно-денежных отношений...» [71]. Все дело в таком применении данных отношений, при котором усиливалось бы новое, непосредственно общественное содержание экономики и ослаблялась товарность как отрицательный момент. Обеспечивать же «здоровое функционирование товарно-денежных отношений на социалистической основе...» [72], использование их в интересах укрепления и развития социализма после экономической реформы 1965 г. не удавалось, ибо приоритет был отдан противоположной тенденции.
Чтобы понять диалектическую суть постановки вопроса об использовании товарно-денежных отношений, надо было в то же время расстаться с поверхностными представлениями о том, что в старых товарно-денежных формах проявляет себя только новое, непосредственно общественное содержание, а старое, товарное, стоимостное полностью изжито. Нельзя было не видеть за этими формами и товарности как содержательного негативного момента, характерного для производственных отношений низшей фазы коммунизма. Однако неверно было бы полагать, что старое содержание проявляется только в старой форме, что отпечаток товарности несли на себе лишь некоторые отношения социализма, а другие его отношения, будучи социалистическими, от всех следов товарности были абсолютно свободны. Не был свободен от следов товарности и социалистический непосредственно общественный продукт. И хотя эти следы старого содержания не определяли целое, они не могли не проявляться в любой форме, как в старой, так и в новой.