аны в рамках ее историко-культурных традиций».
Исходя из вышеизложенного, можно сказать, что и рыночные закономерности в любом случае должны быть модифицированы в рамках той или иной национальной экономики, а более точно — в рамках конкретного национального механизма хозяйствования. Вот почему невозможно (как это считали и по сей день считают либеральные горе-реформаторы) перенести в неизменном виде хозяйственный механизм одной страны в другую страну. В этом, пожалуй, и заключается главная ошибка российских псевдо-реформаторов. Отсюда и негативные результаты реформирования. Национальный механизм хозяйствования, как об этом уже было сказано, наряду с экономической составляющей структурно включает этическую (нравственную), а более широко — культурологическую составляющую, которая оказывает существенное влияние не только на ход самой реформы, но и на ее результаты.
Уже очевидно, что рыночная капиталистическая экономика по своему духу противоречит нравственным началам, а значит и менталитету российского общества и его членов. Рыночная экономика, а точнее говоря капитализм, в духовном плане есть выражение прежде всего западной культуры с ее ярко выраженным духом наживы и так называемого голого рационализма. В этом смысле наиболее точную характеристику капитализма в начале 20 века дал Макс Вебер в своей знаменитой книге «Протестанская этика и дух капитализма». Говоря о капитализме, он писал: «Мы имеем в виду капитализм как специфически западное современное национальное предпринимательство». Это «западное предпринимательство», как известно, опирается на смитовского так называемого экономического человека (homo economicus), в основе поведения которого лежит голый экономический эгоизм (расчет). Вот почему американская и европейская модели рыночной экономики исходят из признания экономического индивидуализма как движущей силы социально-экономического развития. Именно подобные модели рыночной экономики уже 10 лет пытаются навязать российскому обществу отечественные либерал-реформаторы.
Нет смысла доказывать очевидное, что российскому обществу как социальной целостности, а также составляющим его субъектам исторически присущ дух коллективизма, а не воинствующего индивидуализма. Вот почему искусственно насаждаемый в нашем обществе агрессивный индивидуализм обернулся всеобщим духовным опустошением и всеобщей криминализацией экономической, общественной жизни. Это и есть основной показатель воинствующего индивидуализма на российской почве. Другого быть и не могло. Даже с этих позиций можно сделать однозначный вывод: никакие западные модели реформирования экономики объективно не приемлемы для российского общества.
Это со всей очевидностью подтвердила в свое время и столыпинская реформа. Именно Столыпин пытался насадить вопреки общинному самосознанию российского крестьянства западную модель землепользования (именуемую ныне фермерским хозяйством). Как известно, за Столыпинской реформой последовала лишь четвертая часть крестьянского населения России, но и эта часть крестьян спустя несколько лет по существу отвергла навязанную ему западную модель реформирования. Историческая правда (вопреки нынешним лживым утверждениям либералов) говорит о том, что Столыпинские реформы в России провалились. Только нахождение и построение своего национального механизма хозяйствования обеспечат условия для российского экономического, социального реформирования. С другой стороны, не совсем верно (да и в теоретическом, и в практическом плане узко) сводить все неудачи (ошибки) экономической реформы России только к культурологической (нравственной) составляющей национального механизма хозяйствования. Безусловно, здесь не меньшую, а в отдельных случаях и более важную роль играет экономическая составляющая — и прежде всего проблема собственности.
Эпоха свободной конкуренции с ее абсолютизацией частной собственности — это эпоха так называемого чистого капитализма. Эпоха же смешанной экономики, каковой является нынешнее рыночное хозяйство — это эпоха социально-ориентированной рыночной экономики (капитализма) в рамках которой наблюдается и социализация самой частной собственности — ее многосубъектность. Именно этого не поняли (а, может быть, и не хотели понять) российские так называемые реформаторы. Последние через обвальную приватизацию начали насаждать в России давно уже умерший в других рыночных странах чистый капитализм с его абсолютизацией частной формы собственности. В условиях современного уровня обобществления производства и социализации частной формы собственности подобный шаг в экономике носит не только противоестественный, но и антиэффективный, разрушительный характер. Вот почему вместо повышения эффективности общественного производства Россия получила убыточную, кризисную экономику. Огромными для страны оказались и чисто финансовые потери в силу явного занижения стоимости активов приватизируемых предприятий. Только по самым общим подсчетам в результате так называемой приватизации страна потеряла свыше 1 триллиона 300 миллиардов долларов (то есть 60 с лишним бюджетов 2000 года). Более половины приватизированных предприятий оказались убыточными.
В теоретическом плане с точки зрения собственности в процессе ее реформирования (если считать, что реформаторы действительно преследовали экономические, а не идеологические — антисоциалистические цели) были допущены следующие непростительные ошибки: во-первых, имела место абсолютизация одной формы собственности — частной, что привело к насаждению так называемого (уже исторически изжившего себя) чистого (а применительно к России) — криминального капитализма. Во-вторых, насаждение (через различного рода олигархов) частной индивидуальной собственности, что было обусловлено непониманием (или нежеланием понять), что в современных условиях произошла, как уже было сказано, социализация самой частной собственности, ее диффузия (рассеивание), превратившая частную собственность в ассоциированную собственность. Отсюда — отчуждение от собственности в результате проведения приватизации большинства населения. А ведь экономическая реформа наоборот должна была ликвидировать отчуждение от собственности, прежде всего, непосредственных производителей, каковыми является большинство членов российского общества. Да это и было основной задачей так называемой переходной экономики.
Непонимание отечественными реформаторами особенностей социализации частной собственности выражается не просто в абсолютизации частной собственности, но в абсолютизации прежде всего индивидуальной частной собственности, агрессивном навязывании ее современному обществу, что противоречит как духу новейшего времени истории, так и менталитету российского населения. Что имеется в виду? Как уже было сказано, психология большинства членов российского общества носит в основе своей коллективистский характер. Поэтому с позиции национального механизма хозяйствования нашим людям (в данном случае имеются ввиду средние и крупные предприятия) ближе государственные предприятия и коллективные формы предпринимательства: открытые и закрытые акционерные общества с равномерным распределением акций между всеми работниками производства, а в отдельных случаях чисто коллективные формы хозяйствования, каковыми являются в нынешних условиях во многих рыночных странах народные предприятия.
Необходимо отметить, что идея создания так называемой рабочей собственности, рабочих предприятий имеет глубокие исторические корни. Впервые данную идею еще в XIX веке высказал Прудон. В XX веке эта идея нашла свое отражение прежде всего в трудах американских ученых Келсо и Адлера. В настоящее время идея рабочей собственности (ее еще называют собственностью работников производства) нашла реальное подтверждение и воплощение в американской системе ЕСОП, испанской Мондрагоне, в различных формах кооперативной собственности Италии. Все это находит свое организационно-экономическое выражение в так называемых народных предприятиях.
Российские либерал-реформаторы, проповедуя ложную идею индивидуальной частной собственности, пытаются любыми способами передать даже крупные предприятия индивидуальным собственникам — по их выражению стратегическим собственникам, а на самом деле различного рода капитализированной номенклатуре или криминально разбогатевшим нуворишам. Дело даже доходит до насильственного захвата так называемыми собственниками отдельных народных или государственных предприятий — пример тому Выборгский ЦБК, Санкт-Петербургский фарфоровый завод, Московское химико-фармацевтическое предприятие и другие фабрики и заводы. Причем это все происходит с ведома и санкции властных структур, создавая тем самым социальное напряжение в обществе. Хотя и экономически, и политически целесообразно было бы данные предприятия оставить в собственности трудовых коллективов. В условиях смешанной монопольной экономики индивидуальная частная собственность реально существует лишь на уровне малого бизнеса. На уровне же среднего и крупного бизнеса существует ассоциированная частно-коллективная собственность. Именно этого не поняли или не хотели понять отечественные псевдореформаторы.
Известно, что в рамках командной экономики произошло реальное отчуждение непосредственных производителей от собственности, хотя в рамках формального обобществления социалистического производства все члены общества выступали как сособственники материальных условий производства и результатов труда. В результате же нынешней капитализации российской экономики произошло как формальное, так и реальное отчуждение непосредственных производителей, а значит большей части членов общества от собственности. Крупная собственность оказалась в руках узкого слоя общества — 5% населения, что конечно, не может устроить большинство ни в настоящее время, ни в будущем.
С точки зрения собственности ошибочным (применительно к российской реформе) оказалось отождествление форм собственности с формами хозяйствования, наивное представление о том, что частная собственность автоматически способна решить и проблему эффективности производства. Как показывает практика мирового хозяйствования, сама по себе форма собственности нейтральна к эффективности производства. В этом смысле нет плохой или хорошей собственности. Масса примеров, когда государственная собственность в тех же рыночных странах по своей эффективности оказалась не ниже, а в отдельных случаях и выше частной — и наоборот. Если бы частная форма собственности автоматически решала проблему эффективности производства, то все бы рыночные страны оказались среди развитых стран. Например, в латиноамериканских странах уже на протяжении двух веков превалирующей является частнокапиталистическая форма собственности. Однако эти страны по уровню экономического и в целом социального развития остаются в структуре развивающихся стран: уровень жизни в данных странах в десять и более раз ниже, чем в США. А все дело в том, что указанные страны не нашли свой эффективный национальный механизм хозяйствования. С другой стороны, в результате обвальной приватизации в России уже свыше 80% предприятий и хозяйственных