За это время мы в батальоне сократили нейтральную полосу между нами и финнами с одного километра до 250–300 метров, занимая каждую ночь небольшие безымянные высотки в нейтральной полосе, а когда финны спохватывались, мы уже были рядом. Устроили завалы в лесу, заминировали открытые танкодоступные участки. Жизнь в обороне была насыщенна.
Когда же определился устойчивый боевой порядок, я, по предложению командира пулеметной роты, организовал стрельбу кочующих пулеметных батарей на большие дальности в полтора-два километра. Это внезапная залповая стрельба пулеметной батареи была настолько эффективной, что финны не выдерживали и открывали огонь из артиллерии по нашим боевым порядкам, однако пулеметную батарею поразить не могли, так как безымянные высотки не нанесены на карте и трудно было определить их местоположение, тем более что стрельба шла из закрытых позиций.
Я же с высокого дерева, то есть со своего НП, вел наблюдение за результатами стрельбы. Мы часто стали вести огонь по скоплениям финнов. Результаты бывали значительные – паника и много раненых. Долгое время – более двух недель – они нащупывали позиции пулеметных батарей, однако им так и не удалось их обнаружить. Очень сильно мы беспокоили финнов своими снайперами, которые в течение ночи занимали позиции вблизи финнов, маскировались и днем уничтожали противника. Однажды и я попал под огонь финского снайпера, однако Бог меня миловал, остался жив. Так до конца мая месяца батальон оборонялся активно. С 20 мая по 23 июня батальон находился во втором эшелоне 326-го стрелкового полка в лесу южнее реки Яндеба (район Ван-озера). Личный состав приводился в порядок после весенних боев и занимался боевой подготовкой.
Впервые после тяжелой зимы личный состав батальона, выйдя во второй эшелон, получил возможность хорошо искупаться и пройти через «вошебойку». Очень мы все завшивели, и подвижное санэпидотделение во главе с ленинградкой Лидочкой Самариной – товарищем старшим лейтенантом медслужбы – очень хорошо поработало. Могу с уверенностью сказать: после этого в батальоне вшей не было, а у меня – до самого конца войны.
Начальник штаба полка в 22 года
В начале июня 1942 года командир полка, к этому времени подполковник Запирич, приказал мне провести батальонные учения с боевой стрельбой. Учение я провел, видимо, хорошо. А присутствовавший командир дивизии полковник П. В. Гнидин объявил мне, что я скоро буду начальником штаба полка. Я согласился. Однако на второй день батальон был поднят по тревоге и получил задачу сменить подразделения отдельной морской бригады и занять оборону восточнее Куйдо-болота до Ур-озера протяженность семь километров по фронту. Так начался новый этап боев в обороне. Это несколько задержало мое назначение.
Сюда, на этот участок, вскоре прибыл ко мне в батальон командующий 7-й отдельной армией генерал-лейтенант Трофименко[14]. Внешне очень красивый человек, спокойный, выдержанный. Ни разу за время нахождения в батальоне не повысил голоса, очень подробно интересовался делами батальона, очень много интересовался лично мною. В батальоне мы его угостили обедом из лосятины – накануне лось подорвался на мине. Накануне приезда командующего армии мне наговорили много страшилок о его поведении. Предупредили, что он ходит по переднему краю во весь рост, пулям не кланяемся и не терпит суетливых и трусливых офицеров.
Я его встретил у подножия высоты, где размещался мой батальонный НП, доложил и предложил пройти наверх, на НП, и стал его вести не по траншее, а прямиком в гору. Что тут началось… Командир дивизии кричит: «В траншею!» – командир полка тоже… Командующему стало как-то не по себе, и он говорит мне:
– Хочу посмотреть, как у тебя траншеи сделаны, – и я с удовольствием повел его на НП по траншее.
Ему у меня понравилось, и он объявил о моем назначении начальником штаба 116-го стрелкового Новороссийского краснознаменного полка 21-й стрелковой дивизии. В конце июня 1942 года я сдал батальон своему заместителю капитану Лобову. Итак, прощай мой боевой 1-й батальон 326-го Верхне-Удинского стрелкового полка…
Перед отъездом к новому месту работы я прибыл на командный пункт 326-го полка попрощаться с товарищами. Начальником штаба полка был мой дорогой друг Коля Жаренов, он был уже опытным оперативным работником. Я ему говорю:
– Коля, с чего начать, ведь я ничего не знаю? Это же большой аппарат, с бумагами и так далее.
Он мне говорит:
– Бумаги есть разные – входящие и исходящие. Так вот, те, которые приходят от начальства, – это входящие, а те, которые ты сам пишешь и отправляешь, – это исходящие.
Вот с такими багажом в неполные 22 года я отправился принимать штаб полка.
Мне повезло. Прибыв в полк, я встретил командира полка майора Владимира Петровича Кострова, моего старого знакомого по 326-му полку, очень опытного штабного работника. Так вот, первое время, почти два или три месяца, не глядя на войну, я каждую бумажку переписывал по два-три раза, а иногда и более. Спасибо Володе Кострову, с его по мощью я стал в последующем неплохим работником штаба и почти из 50-летней службы в армии более 20 лет прослужил на штабной работе в разных штабах – от полка до округа и до начальника управления Министерства обороны.
Целых два года мне выпало служить в 116-м полку. Поэтому познакомлю читателя с другими моими сослуживцами (запись из дневника):
«Комиссар – старший батальонный комиссар Кривич (все звали его Кузьмич, а некоторые – Василий Теркин).
Заместитель командира полка по снабжению – майор Картешкин (из командиров транспортных рот).
Первый помощник начальника штаба (ПНШ-1) – старший лейтенант Пашкевич.
ПНШ-2 – майор, фамилию забыл, очень хорош. Его заменил младший лейтенант Голев.
ПНШ по связи – капитан Федотов.
Начальник химслужбы полка – старший лейтенант Галущенко.
Начальник инженерной службы (полковой инженер) – капитан (усатый) Сумароков.
Парторг – капитан Миша Попов (из Омска).
Агитатор-пропагандист – капитан Шавыров (из Ленинграда).
Оперуполномоченный – Иван Иванович Шабухин (он вскоре заменен на Курашова).
Завделопроизводством, затем ПНШ по строевой – старший сержант административной службы, затем лейтенант административной службы Сергей Бахарев.
Командир 1-го стрелкового батальона – капитан Пертаков.
Командир 2-го стрелкового батальона – капитан Кондрашов.
Комиссар – старший политрук Агафонов.
Командир 3-го стрелкового батальона – майор Филинов (бывший капельмейстер полка).
Командир взвода пешей разведки – старший лейтенант Семенов.
Командир взвода конной разведки – старший сержант Ян Кайзер.
Коновод – ефрейтор Субботин (Алтайский край).
Ординарец – ефрейтор Кузьма Иванович Носков (крестьянин из Челябинской области).
Командир отделения автоматчиков полка – старший сержант Козлов (ныне заслуженный артист РСФСР)».
За эти два года трех командиров полков пережил я, но лучше Володи Кострова никого не было. Много событий прошло за эти годы. Напишу только об отдельных, так как обо всем подробно писать времени не хватит. Не сразу пошла у меня служба в полку, прежде всего по причине слабой подготовки. И только время, старание, резкие изменения обстановки в течение двух лет дали мне возможность приобрести достаточные навыки работы начальника штаба полка.
В начале сентября 1942 года мне было присвоено звание майор.
Первым большим испытанием для меня как начальника штаба полка стала операция по захвату высоты Верблюд. Эта высота была господствующей в центре боевого порядка полка. На одном горбу была наша огневая точка, на другом – огневая точка финнов. Расстояние – 70–80 метров. Нашу огневую точку я установил летом 1942 года, когда еще командовал батальоном. И вот командир дивизии решил к празднику 7 Ноября захватить вторую высоту.
Атака началась на рассвете 7 ноября, для чего были привлечены 1-й батальон полка, рота автоматчиков и подразделения усиления (артиллерия, саперы и т. д.). В течение двадцати минут высота была захвачена, и финны бежали. Однако спустя примерно полтора-два часа финны, опомнившись, накрыли высоту сплошным артиллерийским огнем, причем их артиллерия не умолкала в течение всего дня. Все наши попытки продвинуться в глубину расположения противника успеха не имели, и мы были вынуждены сидеть в захваченных финских окопах, которые, естественно, были хорошо пристреляны, и поэтому мы несли большие потери.
Помогал командовать этим неудачным боем комиссар полка старший батальонный комиссар Кривич. Ночью мы отвели свои подразделения в исходное положение, понеся большие потери.
8 ноября к утру все было подготовлено к началу повторной атаки. После короткой артподготовки 3-й стрелковый батальон по проделанным накануне проходам в заграждениях и минных полях ворвался в траншею противника и захватил северный бугор высоты Верблюд.
Но и в дальнейшем все наши атаки успеха не имели. Наши засели в траншеях и окопах противника, продолжая нести больше потери. Бои продолжались до 12 ноября.
Командир батальона управлял боем с соседней высоты.
Штаб дивизии во главе с командиром дивизии занял подготовленный полком НП в районе КП оборонявшегося района.
Штаб полка вынужден был занять КП на высоте Глаз, что в полутора-двух километрах юго-западнее высоты Верблюд, и наблюдать за боем под острым углом. Командир полка (это был уже не Володя Костров), будучи связанным по рукам и ногам, управление действующими подразделениями бросил, напился пьяным и, по существу, проспал самые критические моменты боя.
Все выпало на одного начштаба полка и его штаб, правда при очень тесной и душевной помощи комиссара полка Кривича. Вмешивались в управление все – от командира дивизии до начальника оперативного отделения штаба дивизии, однако отвечать пришлось начальнику штаба полка (так как с командира спрос был невелик).
А расплачивались мы за путаницу и неразбериху жизнями солдат, сержантов и офицеров 3-го стрелкового батальона 116-го стрелкового полка и роты автоматчиков. Потери были большие. Награды получили немногие. Командиру дивизии было присвоено звание генерал-майор, и, как говорят, именно с этого момента вместо буквы «и» в фамилии