[36]. В этот последний предвоенный год и начала разгораться его звезда, которая в итоге привела Огаркова к посту начальника Генерального штаба Советских Вооруженных сил.
С начала и до конца войны Николай Васильевич в действующей армии, 12 апреля 1945 года был тяжело ранен. Полковым инженером участвовал в боях на Западном фронте в 1941 году (17-я стрелковая дивизия), затем последовательно занимал должности: старший инженер по фортификации в инженерном управлении фронта, вновь полковой инженер в 239-й стрелковой дивизии, бригадный инженер 61-й морской стрелковой бригады; в последующем, до мая 1944 года, работал в оперативном отделе штаба инженерных войск Карельского фронта, а с мая сорок четвертого и до конца войны – дивизионный инженер 122-й стрелковой дивизии Карельского, затем 2-го и 3-го Украинского фронтов. Отличался умелой организацией инженерного обеспечения боевых действий дивизии в обороне и наступлении.
После войны окончил оперативный факультет Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева и был направлен на Дальний Восток. Занимал ответственные должности в инженерном управлении Приморского военного округа. Будучи начальником штаба укрепленных районов Дальнего Востока, на одном из учений полковник Н. Огарков, докладывая главнокомандующему войск Дальнего Востока Маршалу Советского Союза Р. Я. Малиновскому[37], прекрасно изложил характер театра военных действий на побережье с обоснованиями и конкретными расчетами. Маршал Малиновский тогда сказал:
– Такой доклад достоин уст начальника Генерального штаба!
Старый маршал оказался провидцем. Глубокая образованность, логичность и обоснованность в выражении своих мыслей, постоянное новаторство – вот объяснение быстрого продвижения Николая Васильевича по ступеням военной карьеры.
С должности начальника оперативного управления – заместителя начальника штаба войск Дальнего Востока он в 1957 году был направлен в Академию Генерального штаба, а через два года, после окончания ее, по личной просьбе был назначен командиром мотострелковой дивизии. После двух лет командования дивизией его назначили начальником штаба Белорусского военного округа, а в декабре 1965 года – командующим войсками Приволжского военного округа, где особенно ярко проявился его талант крупного военачальника.
Николай Васильевич всегда поражал меня природной интеллигентностью, образованностью, культурой речи, начитанностью. В частности, он был увлечен историей российской и советской дипломатии. Мы с ним часто разбирали боевые сражения прошлого и настоящего.
Светом своей звезды (не геройской, не маршальской, а той, изначальной, что горит в сердце и душе) Николай Васильевич осветил и мою судьбу. И потому получается о нем не отдельная книжка, а как бы приложение к читаемым вами запискам. Приложение и продолжение – потому как моя судьба начиная с войны теснейше связана с судьбой Н. В. Огаркова.
Но это «приложение» имеет и самостоятельное значение, потому как я не ставлю задачу написать полную биографию маршала. Хочется, чтобы вышел не сухой военно-энциклопедический портрет, лишенный жизни и движения. Подобные описания вы найдете в статьях об Огаркове, помещенных во многих энциклопедических изданиях. Надеюсь, читатель увидит на страницах и этой книжки человека живого, в силе его и слабости, поймет особенности характера, таланта Николая Васильевича. Да, таланта или дара. Ибо звезда души – это и выражение данного человеку предназначения-дара. Писательского, поэтического, полководческого – не важно.
К сожалению, война – неотъемлемая часть человеческой истории. И как и другие виды человеческой деятельности, она проявляет суть людей, причем многократно сильнее, нежели другая работа. Достаточно вспомнить и напомнить, что и звезда генерала Власова разгоралась своим, неповторимым ярким блеском, но вдруг изменила свой цвет, стала черной звездой предателя.
Переброска в Венгрию
Но вернемся к военной осени 1944-го.
27-ю годовщину Октябрьской революции мы отпраздновали уже не в землянках, а во вновь срубленных на поверхности земли домах. Финляндия окончательно вышла из войны, к границе стали выдвигаться пограничные отряды.
В ноябре 1944 года меня срочно вызвали в штаб армии. Ничто не предвещало каких-либо боевых действий, и я с хорошим настроением на «виллисе» командира дивизии помчался в штаб армии, который размещался западнее Куглоярви в 30–40 километрах, а всего мне предстояло проехать 80 километров.
Прибыл к генерал-майору Маркушевичу, а у него в сборе начальники ведущих отделов штаба. Все меня поздравили с награждением вторым орденом – орденом Красной Звезды.
Здесь же я получил задачу на проведение расчетов на перевозку 122-й стрелковой дивизии по железной дороге.
Куда? Зачем? С какой целью?
Всем было понятно, что наша спокойная жизнь на границе с побежденной уже Финляндией рано или поздно должна закончиться. Расчеты необходимо было доложить через сутки, и все в строгой тайне. Я закрылся в домике при штабе и за ночь произвел расчеты. Командир и начальник штаба их подписали и нарочным отправили в штаб армии.
Я и дивизионный инженер с нашими ординарцами получили задачу убыть на станцию Ням-озеро, произвести рекогносцировку района погрузки и принять на себя управление подходящими в район назначения частями дивизии.
Задачу эту мы, естественно, выполнили четко и в срок и все организовали в соответствии с решением командира дивизии. Здесь на станции я поздравил своего товарища с получением ордена Отечественной войны II степени.
Так уж потом и повелось в дивизии, что, прежде чем куда сосредоточиться или начать какие-либо действия, посылался я и дивизионный инженер Н. В. Огарков.
Во второй половине ноября части 122-й стрелковой дивизии начали погрузку в эшелоны и стали убывать в южном направлении. Я и дивизионный инженер были отправлены первым эшелоном с небольшой рекогносцировочной группой. Первый эшелон состоял из подразделений 420-го краснознаменного стрелкового полка, включая командование и штаб полка. Командиром полка оставался подполковник Василий Чернышев.
В ходе движения по железной дороге мы, естественно, как и тысячи людей до нас, гадали, куда нас везут. Кое-что стало ясно, когда мы из Киева пошли на Жмеринку и далее на юг, в сторону румынской границы.
В конце ноября наш эшелон прибыл и стал разгружаться на станции Плоешти. Здесь я связался с одной из тыловых баз, где получил наряд на горючее для наших частей. Затем прибыл командир дивизии, и мы получили приказ на сосредоточение южнее Бухареста, в 25–30 километрах севернее города Джурджу на реке Дунай.
Штаб 133-го стрелкового корпуса, в который отныне была организационно включена 122-я стрелковая дивизия, разместился в городе Джурджу, в гостинице.
В течение месяца все части и их штабы занимались боевой подготовкой. Правда, трудно было заставить личный состав и офицеров перестроиться с мирного лада. Но мы все этим упорно занимались. Наиболее плодотворно шли занятия в штабах.
Командир корпуса генерал-майор Артюшенко[38], начальник политотдела полковник Г. Н. Шинкаренко[39], начальник штаба корпуса очень много уделяли внимания подготовке штабов, и надо сказать, что в течение месяца с нами были проведены три крупных командно-штабных учения на картах, и это во многом способствовало поднятию общего тактического и оперативного кругозора.
Новый, 1945 год мы встретили в Румынии в кругу друзей: А. И. Боровик, Н. В. Огарков и др.
К исходу 1 января командир дивизии генерал-майор Величко приказал мне немедленно отправиться в штаб корпуса, иметь при себе расчеты на железнодорожную перевозку. Опыт расчетов, проведенных мною в ноябре на Карельском фронте, сыграл свою положительную роль, и у нас лежал заранее заготовленный вариант расчета дивизии на железнодорожные перевозки.
Вернулся я из штаба корпуса в середине дня 2 января с выпиской из корпусного плана погрузки. Начало погрузки было назначено на утро 4 января. Все закрутилось: рекогносцировка станций погрузки (их было три), маршрутов выдвижения к ним и т. д. Все было сделано очень тщательно, и дивизия организованно приступила к выполнению задачи.
Я со своим отделением, отделением разведки, связи, дивизионным инженером и начальником химической службы размещались в одном вагоне. Двигались мы быстро, и все понимали, что приближаемся к линии фронта. В это время шли тяжелые бои в окруженном Будапеште, в районе города Секешфехервар и далее по рубежу озера Балатон, южнее озера Балатон, западнее города Капошвар и реки Драва.
На станции Арад (Румыния) произошло событие, о котором нельзя не упомянуть.
Во время стоянки эшелона на станции солдатами, как потом мы об этом узнали, была обнаружена на железнодорожной платформе бочка со спиртом. Весть эта быстро разошлась по эшелону, и многие пошли с котелками за спиртом. Не постеснялись пойти туда и начальник 8-го отделения майор Косырев и начальник химслужбы майор Гуркин.
Последний попробовал жидкость на язык и дал авторитетное заключение о том, что спирт хорош, можно его пить. Бросились туда и ординарцы. Но когда я и Николай Огарков узнали, что происходит, мы своим ординарцам запретили ходить за спиртом. Все те, кто употреблял спирт, а это оказался спирт метиловый, тяжело отравились, а некоторые погибли. Первым скончался майор Косырев (бывший директор пивзавода в городе Донецке), затем «тихоня» Петя Зайцев (майор, начальник разведки дивизии), заместитель начальника связи (капитан) и др. Некоторые ослепли… Всего у нас пострадало 42 человека.
По прибытии в район разгрузки юго-западнее Будапешта главные виновники происшедшего безобразия – начальник эшелона и начальник химической службы майор Гуркин – были отданы под суд. Первый получил 10 лет, второй 8 лет с отбыванием наказания на фронте при исполнении служебных обязанностей.