Утром на работу не пошла, сославшись на головную боль. А нынче вернулась рано и, не ужиная, легла спать.
Вытерпела Галка, не спросила ее и теперь. Сама управилась с коровой, птицей. А вот ждать Андрея и Леньку терпение лопается. Ходит по двору, выглянет то на улицу, то за плетень к тетке Ганочке.
Уселась на скамеечке за калиткой, вывернулся кто-то из проулка. «Полицай», — подумала. Взялась за щеколду— окликнули. Голос знакомый.
— Сенька, ты?
Обрадовалась хоть одной желанной душе. Схватила парня за плечо и отдернула прочь руки.
— С винтовкой? По станице? Сдурел. Ну, говори же, чего молчишь!
— Ты и слова вставить не даешь.
Хотела Галка затащить его во двор, но Сенька уперся. Предложил посидеть на лавочке.
— А кого бояться? На этой улице всю ночь я хозяин.
И усмехнулся непонятно. Винтовку прислонил к забору, стал сворачивать цигарку, искоса поглядывая на оторопевшую Галку.
— Тоже небось в полицию устроился? — подрагивающим голосом спросила она.
— Устроился.
И опять непонятный смешок.
Сдавила Галка под мышками кисти рук, заговорила сквозь зубы, как это делают парни:
— Помешались все на ней… Легальную организацию нашли. Ну, Андрей — нужда приперла. А ты? Думаешь, она так за плечами и будет болтаться? Винтовка? Не-ет. Паек у них даром не едят. Настанет время — с плеч стащишь. Андрей знает?
— Да нет…
Понял Сенька, шутку пора кончать. Объяснил, как попал в станицу и почему у него за плечами винтовка. Галка заметно успокоилась и даже обрадовалась: свободнее будет по ночам с листовками.
— А ведь верно, — схватила его за руку. — Теперь полицию возьмешь на себя. А то Ленька топчется там без дела по вечерам.
Рассказал Сенька и о пожарах. Галку обрадовало первое живое дело, но девичьего восторга не выказывала. Серьезно и деловито, как учил ее Скиба, интересовалась цифрами. Теперь он обрадуется. Знала заранее, и виду не подаст, только и скажет свое неизменное «добро».
— У Андрея, говорят, выходной нынче. Дома он? — спросил Сенька.
Галка отмахнулась, прислушиваясь к чему-то во дворе, вскочила.
— Пришли!
Горячим дыханием обдала Сеньке лицо. И скрылась в калитке. Взяв винтовку за ремень, следом поспешил и Сенька.
Андрей и Ленька сидели в кухне. Андрей на лавке, оперся локтями и спиной о край стола. Ноги в сапогах, измазанных желтой пылью от лебеды, устало расставил. Ленька пристроился на охапке бурьяна возле горячей печки — Галка топила в кухне. Посредине на полу вывернул белое пушистое пузо заяц. Вид у обоих усталый и расстроенный, даже удача охотничья не радовала.
Первым входившего Сеньку увидал Андрей. Улыбнулся, но во взгляде и голосе не было удивления. Указывая глазами на него, обратился к Леньке:
— Видал? Вот он… Опознал меня все-таки, стервец. Пожимая Сеньке руку, объяснил:
— Атаман ваш кравцовский. Как вы его зовете, Акиндей? Встретились тут. На рынке не узнал. Да и в полиции все приглядывался, ворочал своим цыганским глазом. Кто-то шепнул, наверно, ему, вспомнил. Вот и назначил он тебя на дежурство в первую очередь.
Галка поставила на стол полную чашку пирожков с картошкой: знала, охотники придут голодные. Подсел к ним и Сенька. Три молодых зубастых рта работали дружно: гора в чашке быстро оседала. Сенька ел и рассказывал о новом атамановом доносе, который он доставил нынче в полицию. Но этот пакет вез с удовольствием. Выскочил из хутора чуть свет, пока у атамана не прошло еще затмение от ночного страха.
— Степь мы подпалили. Сено. Те копны, что проезжали, помнишь?
Глаза у Леньки заблестели.
— И хлеб. За Салом, по бугру. Все дотла выгорело.
— Это у вас и дымило позавчера? — спросил Андрей.
— Ну да, в воскресенье. Атаман сюда укатил, в станицу. А возвращался ночью, в понедельник уже. Не знает, что вместо копен кучи золы. Ветерком пахнет, отворотит золу — светится. Ну, и костры. Со страху чего не покажется. Даже коней учуял в темноте. А кто в такой глухомани без дороги будет? Ясно, партизаны. О том и строчит в своем доносе.
Смеялась вместе с ребятами и Галка, хотя обо всем этом уже слыхала. К Леньке и Андрею с расспросами не лезла, ждала, пока заговорят сами. Поставила перед Андреем кружку с молоком. Он уловил ее тревожный взгляд, подмигнул с кислой усмешкой:
— Опять решка.
Мял сигарету и не видал, что из нее уже половина табаку вытрусилась на штаны. Взял в рот, заметил. Вытащил из пачки другую, прикурил. Угостил и Сеньку.
— А ты нашел тогда? — спросил он его, поднося зажигалку.
— Замаскировал толково. И не догадался бы. Ленька искоса поглядывал на Андрея. Порывался сказать что-то, но крепился, только кулаки сжимал. Галка догадалась, что у них дорогой вышел спор. «Опять о складе». Вот уже несколько дней Ленька настаивает, чтобы взорвать его к черту, склад тот. Андрей неумолим — авиацию вызовем. «Вызвали вот, — горько думала она. — Опять «Волга» молчит, не отвечает на позывные». Не ускользнуло от нее и то, что Ленька мечет горячие, с надеждой на поддержку, взгляды в сторону Сеньки. «Сцепятся, ей-богу, сцепятся».
Андрей будто ничего этого не замечал. Спокойно дымил и продолжал никчемный разговор:
— А зверя какого подвалили, видал? Ткнул носком сапога в зайца, глянул на Сеньку.
— Пуда два жиру одного, — сказал Ленька, явно поддевая его.
— Из винта? — спросил Сенька.
— Кобель, — ответил Андрей. — Сотню шагов прошел — и готов.
На диво Галке, никто ни с кем не сцепился. Обошлось по-мирному. Безо всякой подготовки перешел было Ленька в наступление:
— Не до нас теперь «Волге». Потому и молчит. А мы тут прижухли. Как же… нас не трогай, и мы не тронем. А враг балы справляет!
— Уговорил, уговорил. — Андрей загасил окурок, спросил у Сеньки: — Как там у вас на аэродроме?
— Да не прилетели. А машины бегают. Проволоку тянут, связь.
— Слышишь? — Андрей обратился к Леньке. — Как птички угнездятся, в первую же ночь склад в твоем распоряжении. И даже мы с Сенькой. Но не раньше. Учти.
От такого поворота дела Ленька покраснел. Насупился, чтобы скрыть смущение.
На тягучий скрип двери все повернули головы. Вошла Вера. На бледном лице — строгие глаза, строго поджатые губы. Темно-синее кашемировое платье при плохом освещении казалось черным. Ни на кого не глядя, она сказала, отделяя четко слово от слова:
— Нынче у коменданта были из Зимников… Гестапо… Говорили о Скибе. Печатала отчет бургомистра… Сколько обмолочено хлеба… заскирдовано сена. Цифры принесла. И еще… комендант вовсе не немец. Здешний он, из станицы. Панский сад… имение его было. Вера вышла не попрощавшись.
Глава одиннадцатая
Обалдел Никита, вбегая как-то утром на крыльцо полиции. Столкнулся со своим «крестником» — так назвал дядька Макар арестованного в Кравцах по доносу Сеньки Чубаря. Был тот в новехоньком обмундировании, с повязкой на рукаве, выбрит. — Не ожидал, пан Качура? Никита посторонился.
Дня два косился на нового инспектора-семь. Не то чтобы совесть грызла парня, а просто было не по себе. Выходит, понапрасну обернулось так с Сенькой… Да и этому дал тогда по скуле… Глядя, как благоволит к нему отец и особенно Воронок, Никита начал уже подумывать о примирении. Хотя и вида не подал, а обрадовался, когда Андрей Большаков подошел к нему первый с протянутой рукой.
— Полно те, Никишка, зла на тебя я вовсе не имею.
А вечером они скрепили дружбу у Картавки. После второго разлива Никита в рот заглядывал новому сотруднику полиции и удивлялся, как это он мог тогда еще, в Кравцах, не заметить, что парень он, Большак, мировой.
Был доволен и тем, что он снял квартиру у них на улице, у тетки Ганочки.
Утром заглянул Никита к нему по пути. Тетка Ганочка, непомерно толстая, больная ногами женщина, не поднимаясь с топчана, сказала, что «квартиранта» дома нет. И высказала предположение, что он как бы не у Ивиных, соседей. Озадаченный, Никита спросил:
— Чего это он поперся туда?
Хозяйка обидчиво поджала бескровные губы.
— Дело молодое… Девки же там…
— А ушел когда?
— Вот-вот толечко.
Никита решил подождать. Закуривая, присел на сухое корневище возле погребка. «Нашел девчат, — усмехнулся. — Ну Верка еще так-сяк, а Галка?.. Посмеюсь над ним…» Вдруг вспомнил, что у Андрея нынче день свободный перед ночным дежурством. Глянув на солнце, вышел за калитку.
По сути, чего такого произошло? В ранний час человека не оказалось дома, к которому ты заглянул так, от нечего делать. Предупредил бы с вечера, гляди, и ждал. В ушах отдавались слова, сказанные Ганочкой: «Дело молодое, звесное…» Еще бы не известное Никите — сам бегает к девкам. Каждый свободный час если не у Картав-ки, так у кого-нибудь еще… Правда, у него, как и у всех, подобные свидания с вечера. А тут — утром, ни свет ни заря. Что за нужда?
Ломая голову, не заметил, как и подошел к воротам полиции. Тянул сигарету часто-часто, будто торопился выкурить. Припекло пальцы. Хлопнул окурок об землю, ни с того ни с сего, казалось бы, саданул ногой в калитку. Наблюдавший с крыльца часовой, подмигивая, спросил:
— Переложил вчерась али недобрал?
Недобро сверкнули глаза у Никиты. Не утруждая рук, еще яростнее двинул ногой калитку. По ступенькам поднимался важно, чинно, давал этим понять олуху царя небесного, что с ним, молодым паном Качурой, не всякому так вольно позволено разговаривать.
Часовой, подбираясь, ругал мысленно себя за то, что встрял. Заглаживая вину, уже вслед сказал:
— А тут вас спрашивали, господин Качура. Никита остановился. Правая рука, избочась, легла на кобуру. Стоял посреди веранды вполоборота; глядел под ноги себе, ждал, что скажут ему еще. Не дождавшись, взглянул строго часовому в заросшее лицо.
Тот спохватился. Поддернув плечом винтовочный ремень, пояснил:
— Парень хуторной. Кабы не дружок… Да зараз в караулке он.
— С нового набора?
— Да ото ж…
Сдвинутые до этого зло брови Никиты шевельнулись, но не встали на место. На лице появилась озабоченность. Шел к флигельку, приткнувшемуся к конюшне в заднем конце двора, перебирая в памяти школьных знакомых из хуторов. По скрипучим полусгнившим порожкам поднялся бегом. Расправляя под ремнем складки на гимнастерке, рывком открыл дверь. «Кто такой?» — думал мучительно. И еще не разглядел со света как следует парня, сидевшего на койке, но холодком дунуло в лицо. Да, это он, Сенька. Глаза их встретились. Глядели оба не моргая, выжидающе. И оба разом отвернулись. Сенька опять стал пришивать к рубахе пуговицу, а Никита, двигая ноздрями, как сазан жабрами, оглядывал койки. Большинство коек были пустые. Человек пять спали — сменились утром. Чтобы это было не явным отступлением, Никита прошел, заглядывая каждому спящему в лицо, будто искал кого. Не найдя, чертыхнулся и вышел, сердито хлопнув за собой дверью.