— Не поделили что-то кумушки. Э, эк… Ты видишь их?
— Бона. — Горка указал рукой. — Одна куцая, без хвоста. Гляди, гляди…
Но Никита вдруг утратил интерес к сорокам. Зевнул широко, сладко. С опозданием прикрыл рот. Протирая навернувшиеся на глаза слезы, заговорил совсем о другом — о соседях.
— Это чей двор? — спросил, кивая на плетень.
— Чей? Бабки Быстрихи.
— А то?
— То? Да деда Ивы…
Не укрылось от Никиты во взгляде да и в голосе брательника настороженное удивление. Опять зевнул. На этот раз уже притворно.
— Уж и позабыл… Давно не заглядывал к вам… А что, Беркут Мишка все таскается до этой Верки? — Никита плюнул сквозь зубы на носок своего блестящего сапога. Стер ладонью. — Не поделют ее никак с нашим Ленькой. Он тоже бегает, Ленька? Не видал, случаем?
Подрожал Горка редкими длинными ресницами верхних век. Щеки залились румянцем.
Никита намеренно не замечал смущения парнишки:
— Тоже… нашли девку. Скелетина дохлая. Даже взяться не за что. Оберемок волосьев на голове — вся и забава. Не видал?
— Чего?
Горка, косоротясь, тер глаз, будто что влетело туда. Другим глядел в землю, на недоделанного змея.
Между бровями у Никиты проступили две складки.
— Ну… у Ивиных? Топчется кто?
Смекнул Горка, что привело Никиту к ним. И конфетой подсластил, чтобы он, Горка, был податливее на язык. Горячей волной прилило негодование. Нет, ничего не выйдет. Он не девчонка, чтобы болтать. Да и на кого! Мишку? Леньку? Вот разве полицай, квартирант тетки Ганочки? Но это значит и о Леньке надо… Да и Сенька Чубарь.
— А кто топчется тут… — Горка пожал плечами. — Деда нема, в саду он. А Галка бегает больше… орет все.
— Язва известная…
Никита усмехнулся. Потягиваясь, с зевотой спросил:
— Горка, ты парень надежный?
— А какой?
— Да я у тебя спрашиваю. Язык за зубами держать можешь?
— Ну?
— Вот так ты нужен мне. — Никита резанул себя ребром ладони по горлу. — Удобно тебе… Подошел к плетню, и все видать. А то и на тополь… Еще лучше. Кто бывает у Ивиных… из парней. Днем вот, вечером, а то и ночью… Как ты?
Кромсал Горка ножом камышину, боялся поднять глаз. Никита жевал нетерпеливо сигаретку, окутываясь дымом.
Горка откашлялся, ответил:
— Да я и во двор могу зайти до них…
— Была нужда — во двор. Так, мимоходом… Только ни звука своим…
Вытащил Никита из кармана черный жестяной фонарик, щелкнул — вспыхнул желтым за круглым стеклышком волосок.
— Хочешь? Навовсе.
Выпятив нижнюю губу, разглядывал Горка подарок. Вертел, щелкая никелевой кнопкой включателя. От неожиданности не сумел скрыть недовольства.
Никита расценил по-своему: мала плата, мол. Хлопнул его по худенькой спине с остро выпиравшими из-под рубахи лопатками, подбодрил:
— Питание кончится, прибегай. Батарейку достану. Возле калитки, дергая щеколду, Никита высказался определеннее:
— Гляди в оба. Чуть что — ко мне. Не упускай из виду и скрипача… Беркута.
Горка кивал согласно, а у самого наворачивались слезы.
Глава пятнадцатая
От Денисовых Никита направился домой. Довольный шел, пуская дым клубками; думал, придет время, всласть он посмеется над Воронком. Собачий нюх на этот раз явно подведет его. Таинственный узелок во дворе деда Ивы он, Никита, развяжет сам, без поправщиков. Последние дни он настойчиво чувствовал в себе потребность освободиться от влияния шефа (Воронок — начальник розыска, а Никита у него помощник). Надоел покровительственный тон его, манера понукать и покрикивать, как на несмышленого мальчишку. К этому прибавилось свое, семейное… Брат!
Неспроста зачастил Ленька к Ивиным. И неспроста скрестились там невидимые ночные тропки Большака, Сеньки Чубаря и брата. Не одна охота на зайцев связывает их…
В тот самый день, когда Никита нашел в сарае моток подрывного шнура, а за этим последовала головокружительная удача Воронка, отец имел с ним беседу с глазу на глаз. Был совершенно трезвый, но говорил туманно и путано. Шнур, мол, случайность. Взорвать баки с бензином можно не только без шнура, но и без толовых шашек. Достаточно одной спички. Почти без всякой связи перевел разговор на домашнее: дело к зиме, надо выбрать время, чтобы перекрыть сарай, остеклить веранду. Да и топливо, корм для скотины. Намекнул, как бы ему, Никите, не довелось в зиму остаться в старом доме одному. А ежели найдется какая, подходящая, то можно подумать и о свадьбе. Не мальчик.
Не успел Никита вставить слово, а отец вел разговор уже о третьем. Их два родных брата, а ужиться не могут. Идут разными путями. Ленька явно клонит куда-то вбок. Крива и опасна его дорожка. Ему, Никите, как старше-му, надо бы помочь брату выбраться на чистое. Протянуть руку. И сделать это теперь же, а то, чего доброго, можно опоздать. Уловил Никита тревогу в его словах.
Напоследок отец высказался яснее:
— Доглядай за ним. Сам, без чужих глаз. И Воронка не втягивай.
Правильно понял Никита отцовы слова. Чтобы оградить брата от беды, надо скорее раскрыть подпольную группу в станице. В том, что Ленька с ними, сомнений у Никиты не было. Этого отец опасается. Но где центр? Следы ведут к Галке Ивиной; вместе с Федькой Долговым она заправляла еще в школе комсомолом. А может, потянутся и в другое место? Действовать надо обдуманно, без чужих глаз, как велел отец.
Беда, одному наблюдать несподручно. Ночью еще так-сяк, а днем? Вот тут-то и пришла Никите мысль приспособить Горку. Не чужой. Решил попросту купить парнишку. Выменял на сало у немцев фонарик да две конфеты — падка детвора на сладкое и на разные трофейные штучки. Шел к Денисовым наверняка. Так по его и вышло. Теперь глаз да ухо имеются.
Полуденное солнце пекло. Никита держался ближе к заборам, в тени. Ступал по сухому бурьяну легко, всем телом ощущал какое-то облегчение и уверенность — содеял доброе. Нежданно омрачила мысль: «Как бы не проболтаться спьяну Воронку… А то еще лучше — самому Большаку».
Из подворотни тявкнула собачонка. Отскочил на дорожку, хватаясь за кобуру. Озноб покрыл вспотевшую спину. Расчесывал пятерней слипшиеся кудри, а пальцы мелко тряслись. «Воронку — полбеды, а тому?» — опять вернулся Никита к прерванной мысли. И тут же дал себе зарок много не пить, а инспектора-семь, Большака, в таких пирушках избегать вовсе.
Возле своего двора — свежий след от крутого разворота тачанки. Догадался: отец прикатил на обед. Надел папаху, одернул гимнастерку. (Крохотный срок службы, а уже навык у Никиты — тянуться перед начальством.) Вошел в кухню. За столом только свои.
Никита стащил портупею, папаху. Нашел в стенке свободный гвоздь, повесил амуницию. Пока мыл руки, мать собрала обедать и ему.
Молчать за столом вошло у Качур в обиход. Никита сам не из разговорчивых, но нынче и ему эта молчанка невмоготу. Ерзал на табуретке, косил глаза с отца на брата (мать не в счет). Тянул из ложки борщ нарочно громко, чтобы хоть чем-нибудь потревожить одуряющий покой. Пятнистый, корноухий кот, желая проявить к нему родственные чувства, с мурчанием терся о сапог. Долбанул его Никита носком, заорал:
— Черт, липнешь!
Даже мать слова вслух не высказала в защиту кота, только сердито глянула. Нарушил молчание отец:
— Воронок в ночь заступает на дежурство? Никита с набитым ртом отрицательно покачал головой:
— Не… Большак.
— Большак? — Отец шевельнул бровью.
Поймал Никита тревожный блеск в глазах брата. Торопливо отвернулся. «Тревожится за дружка». Погодя глянул опять. Ленька, отодвинув порожнюю тарелку, привалился устало к стенке. Глаза прикрыл веками.
Первым вылез из-за стола отец. Выдернул из веника соломину, встал возле порога. Ковырял в зубах, хмурился, щуря жестко глаза.
Мать загремела порожней посудой. На немой вопрос отца ответила:
— Ступай, там постелено.
Но Илья присел на лавку. Ленька направился было из кухни, у порога задержался. Глядел во двор, а обращался к отцу:
— К тетке Евдокии думаю съездить…
Не прикурив, отец большим пальцем задавил в зажигалке огонек. Сдвинул языком с угла рта в другой сигарету, переспросил:
— Куда?
— Да в Ермаковку. Вмешалась в разговор мать:
— Нехай проветрится… Да и тетку проведает заодно. Как она там, чи живая?
Окутываясь дымом, отец мирно согласился:
— Да нехай… Я-то чего, против?
Никита даже недоеденный кусок положил в сковородку— чего это ему вздумалось переться за тридцать верст к полуслепой старухе? Не замечал что-то раньше у брата особого желания ездить туда. Мать посылает или кто другой?
Глава шестнадцатая
Первым, от кого узнал Ленька, что аэродром под хутором Кравцовым заселился, был Никита. Вчера он вернулся из тех краев и за обедом докладывал отцу, что девять бомбовозов уже стоят в капонирах накрытые маскировочными тентами. Отец недовольно поморщился; весть эта не радовала его, забот только прибавится на шею.
— Тут с этим складом горя не оберешься.
Леньке показалось, отец покосился в его сторону. Вечером об этом сообщила Вера. У коменданта днем были летчики, начальство. Важные, у всех мундиры в крестах, нашивках, а у одного на брюках лампасы шириной в ее ладонь — генерал. Проездом из Ростова. Побыли мало; отправились на аэродром. Последовал за ними и комендант.
А нынче утром эту весть получил и Сенька. Прибежал верхом Васек Жук; продуктов доставил «служивому» (атаман не обманул: прислал из кладовой пшена, сала и муки). Отвязывая мешок от седла, подмигнул:
— Вороны прилетели.
— Много?
— До чертовой матери. Без малого половину гнезд тех позаймали. Люд какой у нас. Один брешет — пять, другой — сорок. Вот и пойми, ежели сам не считал.
Сворачивая цигарку, Васек глубокомысленно заметил:
— А по-моему, чем ни больше, тем сподручнее попасть в них с неба.
Горячо взялся Ленька за осуществление своего плана. Не раз он передумал за эти дни печальный опыт друзей. В чем их ошибка? Беспечность и безрассудный риск. Днем, на виду у всей станицы! От Никиты Леньке было известно, что никакой засады возле питомн