Делая страшные глаза, зашептал Горка:
— Бабка, бабка…
Учуял под ногами землю, подался к плетню. Захаровна, кособочась, хмуро глядела на них из-за сарая. И скрылась, как видение, не уронив и слова.
— Ну, так как? — спросил Мишка, не замечая умышленно его конфуза. — Глушить, глушить… Эх, гранат бы хоть парочку…
После ухода Захаровны Горка осмелел. Глянул на Мишку с каким-то даже превосходством:
— Гранат? Да такой бузы у бабки Картавки в канаве— сотня. И противотанковые и лимонки!
— У какой это?
— А возле моста что… Самогонщица. Сбегать?
— А запалы?
— Тю, запалы. У лимонок — колечко — такое сбоку. Высмыкнул и кидай. А для тех, с ручкой которые, найдем…
Вдел в зубы Горка ремешок, торопливо заправлял в штаны выдернутую рубашку. Видел Мишка, как вдруг засияли у него глаза, а на остром личике появилась хитрая, лисья ухмылка.
— Погоди, зараз я…
Застегивая на бегу ремень, Горка бросился к плетню. Мелькнула косматая голова в кукурузе на огороде.
Сгреб Мишка в охапку с топчана постель, отнес на веранду. Наскоро умылся. Опять вышел за сарай. Разбирало нетерпение. Расчесывая свалявшиеся за ночь волосы, услыхал треск плетня.
— Пришел? — спросил он, продувая расческу. Горка шумно дышал, возился с тряпочным узелком.
Срывал раздраженно цветные грязные тряпки. Потом пошла бумага. Листы из тетради, исписаны крупными детскими буквами. Попадались и с красными поправками учителя. Что-то зачернело. Обомлел Мишка: пистолет «ТТ»!
— Ну?..
Протягивая его, Горка пытался улыбаться, а у самого посиневшие губы сводило судорогой. Не выдержал, осерчал:
— Да бери! Дают еще ему…
Нет, это не сон. Взвесил Мишка подарок на одной ладони, на другой. Тяжесть ощутимая. Оттянул ствольную накладку, нажал спуск. Прикрыв один глаз, заглянул в ствол, покачал головой:
— Ой-е-е, забито. Не чистил?
Спохватился — дареному коню в зубы не смотрят, — спросил помягче:
— А патроны есть?
К этому времени осилил себя и Горка. Сознание содеянного наполнило его каким-то тихим благоговением. Даже не омрачало и то, что стрелять из пистолета нечем.
Выгреб из кармана горсть позеленевших патрончиков с красными овальными головками, пулями, протянул:
— Да вот… Толстоватые чуток. Ежели их щипцами, а?
Пока Мишка, сдерживая волнение, пробовал вогнать патрон, Горка, не дожидаясь расспросов, объяснял, откуда у него эта штука:
— У батьки на складе нашел. Ворошил там всякую бурду. Ни единая душа на свете не знает. Уж сколько дней… На огороде держал, закопанный. А патрончики негожие эти.
По тому, как с лица Мишки сходило радостное возбуждение, остывал и Горка. Опустился на корточки — Мишка присел на ось, — настороженно ловил каждое шевеление его пальцев.
— Да-а… Пожалуй, и щипцы тут не помогут. Морщинил Мишка страдальчески лоб, бесцельно подбрасывая на ладони пистолет.
Загрустил и Горка. Незаметно для себя вытащил из кармана фонарик — подарок Никиты, щелкнул впустую: лампочка уже не горела.
— Постой, да это же немецкие! — воскликнул Мишка, скобля ногтем патрончик. — А для «ТТ» подходят наши, автоматные. Они тоньше.
Горка недоверчиво скосил глаза.
— Ну да, в дисках круглых.
— Диски есть…
— Вот и тащи! — обрадовался Мишка. Увидал фонарик, спросил: —Трофей?
Потянулся, но Горка отдернул руку с фонариком за спину:
— Не горит.
Встал, отступил на шаг. Мишка удивленно вскинул брови.
— Гляну только…
У Горки пылали уши. Сторонясь Мишкиного взгляда, протянул с неохотой свой «трофей». Отдал и долго с каким-то остервенением тер о штаны вспотевшую ладонь.
Мишка проверил языком, подтвердил:
— Да, батарейка совсем иссякла. Запасной нет? Показал Горка пустые руки: в том-то и дело, мол, что нет.
— Жаль. Сгодилась бы штука.
— В Сал закину!
Непонятны были и внезапная злость Горки, и слезы, готовые брызнуть из глаз. «Боится, не верну?» — подумал Мишка.
Сквозь слезы признавался Горка:
— Не мой это… Дали. Никишка вон Качура. Еще и конфету сунул… Больно нужна она, конфета его. Да и фонарик тоже.
— Мишка отдал фонарик; чуя недоброе, тоже встал на ноги. Щурился на замшелую тесовую стену сарая. Ясно представил тот душный солнечный полдень в Лялином куту возле Сала… Мокрое, распаренное лицо Никиты и глаза его — бегающие, уклончивые… Восстановил и разговор их с Ленькой за подвальной дверью… Вот он, враг! Смерть Федьки — его рук дело, Никиты. Мало ему того… Теперь добирается до самого сердца организации. Коварно прет, гад.
Расстегнул ворот серой рубахи, повел шеей. Переняв испуганный взгляд Горки, отвернулся. Незряче глядел на качуринский тополь. И сию же минуту в нем все запротестовало, встало на дыбки: «Парнишка пришел за помощью, за советом, а я…» Катнул ногой ось. Взбил копной ему волосы, улыбнулся:
— Ну-ну? Чего ж замолчал?
Потупился Горка, засмущался. Ковыряя ногой мягкую унавоженную землю, продолжал увереннее:
— Подговаривал, чтобы я глаз не сводил с Ивиного двора. Кто приходит до них… И днем и ночью… Даже на тополь посылал, чтобы виднее было. Да и к вам глядеть… За тобой.
Мишка, играя пистолетом, посомневался:
— Кто там ходить будет…
— Гм, кто… Ленька вон да Сенька, хуторной… А потом и полицай…
Глаза у Мишки замерцали тревожно, недоверчиво:
— Какой полицай?
Щелкая фонариком, Горка разъяснил:
— А у тетки Ганочки квартирует. Вон труба, за Ивиными. Папанька мой говорит, он не простой полицай… Да и на тряпочке у него седьмая цифра стоит. Это близко. У дядьки Ильи первый номер. Начальник, гильфполицай, по-нашему значит— высший. У Степки Жеребко, помощника, — второй, у маленького там, Воронка, — третий… И так спускаются вниз. Этот — седьмой. А у Никишки вовсе двенадцатый. Но он тоже в начальстве.
Опустил Мишка пистолет в карман.
— Он что же, седьмой тот… бывает часто?
— Да бывает… И ночью. С Ленькой они больше. И на охоту ходят в степь.
Мишка тотчас подумал на военного, какой сидел тогда в горнице у Ивиных. Представив белозубую улыбку его, решил: «седьмой» и «пленный», в подвале, одно лицо. «Не провокатор?.. — обожгла мысль. — Не заодно с Никитой они?» Пока подворачивал рукава, взяли сомнения:
— А какой он из себя? Полицай тот. Одет во что?
Горка хмыкнул: имеет ли то значение? Но ответ дал;
— Да в зеленом, как и все… А еще папаха. Большаком кличут его.
Не ускользнуло от Горкиных цепких глаз, с каким усилием Мишка пытался представить полицая. Поспешил помочь:
— Да я покажу его. Должно, и зараз он там. Айда? Недолго раздумывал Мишка. Он ищет для себя дела, чтобы вернуться к друзьям не с пустыми руками. А дело ищет его. Вот оно.
Сорвались с места бегом. Придерживая карман с пистолетом, Мишка едва поспевал. Горка юркнул в дыру, а он, не сбавляя ходу, схватился за выбеленный от давности вербовый стояк и легко махнул через денисовский плетень.
Глава двадцать четвертая
Увидал Мишка загадочного полицая в полдень. Столкнулись нос к носу. Утренний визит с Горкой был впустую. Битый час прождали они в ивинской кукурузе, пока из кухни не вышла Галка и не набросила за собой на двери цепок. Понятно: никого.
После обеда бабка вспомнила: у кур с утра еще вышла в корытце вода. Откомандировала тут же его с ведром на Сал, к роднику.
Мишка прибежал. Черпанул воды, поднялся на яр. Загляделся на синие шапки курганов по бугру. Услышав поблизости шаги, повернул голову. Ветерком дунуло в лицо. «Он!» В защитном, папахе, и белая повязка на левом локте. Ступает по дорожке легко, четко — натренирован, отработан шаг. Крепкая шея и покатые плечи выдавали в нем ту же ловкость и силу, что и в ногах. Сомнений не было — тот, который сидел на бюро.
Остановился полицай метрах в десяти не доходя. Выщелкнул из пачки сигаретку; прикуривая, мельком поднял глаза. Мишка подобрался весь: «Узнал меня, нет ли?» Ждал, вот обратится он к нему; челюсти свело от напряжения, не дышал. А шаги рядом — пружинистые, даже сучок не треснет под ними. Не утерпел: глянул ему прямо в глаза. Серые, обычные, какие встречаются часто, с зеленоватым отливом. Но взгляд!.. Человек этот не знал его: не сумел скрыть как следует подступившую зевоту.
Мишка посторонился. Поколебалась уверенность, что" это именно «он». А когда полицай поравнялся, будто кто в спину толкнул: «Заговорить! Голос услыхать…»
— Сигарету… можно? — спросил Мишка. Шевельнулись светлые брови у полицая: отчего ж нельзя? Пока Мишка неумело тыкался сигареткой в огонек зажигалки, он скучающе глядел в степь, за Сал. На «спасибо» ответил движением век и едва заметным кивком. И так же пошел, не ускоряя и не убавляя свой легкий шаг.
Обалдело моргал Мишка ему вслед. Случайно или разгадал его намерение? «Забыл, правда, забыл, — убеждал сам себя. Но тут же и опровергал: — А у Ивиных?.. Полчаса стоял перед ним на свету… В рубахе даже этой…» Было и обидно, и в то же время где-то глубоко теплела радость: свой, только обличье врага. Никишка охотится за ним так же, как и за братом. Иначе нужды особой вводить в слежку Горку не было бы. Тогда почему он отсиживался в подвале?
Смял Мишка сигаретку, кулаком провел по лбу. Повернулся: Горка рядом. Насупившись, тоже глядел на кусты, куда скрылся полицай.
— Видал теперь? — спросил он.
— Кого?
— Ну этого…
— А-а…
Мишка враз перестроился. Знает Горка «седьмого» как полицая. И хорошо. Пусть им он для него и останется.
— Полицай как полицай.
Зевнул притворно. Разжал кулак, с удивлением глядел на скомканную сигаретку. Кинул ее в яр, провожая взглядом.
Горка недоверчиво прищурился:
— А зачем он тогда понадобился Никишке?
— Уж так и понадобился…
— Ага, кому-нибудь скажи. Зараз вот Никишка выкликал меня на улицу. Допытывался… Об нем, этом… Ходит, мол?
— А ты брякнул?
За обиду принял Горка. Надулся, исподлобья глядел.
— Не на того напал он… вот что, — сказал упрямо. Помолчав, добавил: —А фонарик его все одно закину в Сал.