Зло швырнул Вальтер в окно окурок.
— Прежде чем повесить… наиздеваетесь. Отец нахмурился, но сдержался.
— Тебе всерьез надо отдохнуть, малыш. В Париж хочешь? Там проветришься…
— Мне стыдно, отец… Стыдно смотреть этим людям в глаза.
Это слишком для панов Терновских. Нижняя челюсть с раздвоенным подбородком выкатилась вперед у коменданта, рубец на побелевшей щеке почернел. Поднялся, хлопнул по столу:
— Лю-ди?.. Скот! Их место у твоих ног, пан Терновский! Ты в России не гость — потомственный хозяин, слышишь?! Русский дворянин!
Прошел к двери, крутнулся на каблуках. Голос сорвался до хрипоты:
— Двадцать лет я вынашивал вот тут… Добился! Для кого, тебя спрашиваю, а?
Всунул Вальтер свежую сигаретку в рот, выплюнул. Горячка у него прошла. Заговорил спокойнее, осмысленнее:
— Ты ослеп от ненависти, отец. Россия вовсе не та, о какой ты рассказывал. И люди не те. Не рабы, не скот. Ни петля, ни свинец не заставят их опуститься на колени. Разучились они так стоять за двадцать лет, пока не было тебя здесь. Да, да.
— За-амо-олчи-и!
Трясло пана Терновского. Упал в кресло, отвалил на спинку крупную с белесыми висками голову, часто дышал открытым ртом.
Глава тридцать седьмая
Вертел Андрей в руках нож. «Задал Никита задачу! Выгородить брата хотел или еще что?.. А Воронок? Знает тоже? — мучительно думал он. — Только нет: уж мне бы он шепнул…» Почесывая бритый подбородок, скосил глаза на Леньку.
Сидели они у Ганочки во дворе, возле ивинского плетня. Ленька оседлал корневище. Откручивал машинально длинный, как хлыст, корень. Вид у него был дохлый. Андрей, желая подбодрить, подмигнул ему:
— Ну и ребус братан подсунул нам.
Не разделял Ленька его усмешки. Насупился еще больше. Губу накусал; горела, как наперченная.
Колупая ножом землю, Андрей перебирал в памяти все мало-мальские встречи с Никитой и Воронком. Около коновязи как-то утром чистили лошадей… Воронок предложил сходить к Картавке «разогнать тоску». Ники-та отказался, сославшись на что-то домашнее… А на днях, после совещания у гильфа, они сошлись на веранде. Встреча явно случайная. Опять зашел разговор о том, как бы кутнуть. И опять отнекивался Никита. Спасибо, его кликнули в кабинет. Воронок презрительно сощурился, сплюнул:
— Сопля зеленая…
Тогда еще Андрей подумал не без удивления, что между начальником сыска и помощником треснула одна из многих веревочек, опутавших обоих по рукам и ногам. Явно Никита хочет приобрести самостоятельность, уйти из-под опеки. Воронок в дело и не в дело покрикивал на него даже в присутствии нижних чинов. Андрей замечал, как самолюбивого и нагловатого парня при этом всего передергивало. Едва крепился он, чтобы не пугнуть матюком своего начальника.
Разлад между дружками радовал Андрея. Воронок ведет себя спокойно. После поездки в хутор Веселый дружба завязалась у них еще крепче. А вот с Никитой идет наперекос. Сперва он потянулся было к нему, а потом заметно остыл. Кошка дорогу перебежала? Поведение Никиты настораживало.
— Нож-то твой, точно? — спросил Андрей, оторвавшись от дум.
Ленька скривился: тоже, мол, спросил.
— Там инициалы мои.
Внимательно осмотрел Андрей наборную цветную колодочку. На овальном торце гвоздем, видать, нацарапано две буквы — «К» и «Л».
— Да…
Серые, с припухлыми ото сна веками глаза его (Ленька только что разбудил) беспокойно оглядывали Ганочкин двор. Остановились на цинковом подойном ведре, надетом на вербовый стояк. Твердел взгляд, правая рука сдавливала колодочку ножа. Сказал больше для самого себя:
— Ловко нас опростоволосил Беркут, ловко…
Тон его поставил Леньку в тупик: промолчать или ответить? Не утерпел, высказал свои сомнения:
— Боюсь, водит он за нос жандармерию, Мишка. Опередили нас, по всему, нахаловские хлопцы, ее одноклассники. Из наших, ярских, некому. Знаю всех.
Андрей, увертываясь от сигаретного дыма, щурился, глядел на тусклое лезвие ножа. Вспоминал недавнюю встречу над Салом с Мишкой Беркутом. Видал он его при дневном свете впервые. Парень крепкий, здоровый. И опять, в какой уже раз с той поры, до мелочей представил Мишкины неумелые попытки втянуть его, Андрея, в разговор: хотел услыхать голос. Ясно, узнал. Но видались они оба раза в потемках— и в подвале и у Ивиных. Потому и не уверен. А голос помнит еще с первой встречи. Значит, ему хотелось удостовериться… А зачем? Тоже орешек. Разгрызи! Не мягче Никишкиного. Странным показалось и Ленькино сомнение… Сказал таким тоном, лишь бы что сказать:
— Видал его на днях… Беркута. Не говорил тебе? Перенял Ленька его взгляд. Чтобы скрыть внезапную красноту, рванул зло корень. Схватился обеими руками. Оторвал. Какой день мучило то ночное столкновение с отцом у бабки Быстрихи в горнице. Отец предатель, убийца. Мало! Еще грабитель, Не мог даже матери передать случившееся. Каждое утро, просыпаясь, со страхом ждал, что она принесет эту весть от кумы, куда ходит по утрам перегонять молоко. Не говорил и друзьям. Скипелось все внутри. И молчать нет сил. Разматывая с руки оторванный корень, глядел, как в побелевшие пальцы вливалась кровь. Сказал с усмешкой:
— Мишка спал уже… Под сараем у себя. Когда собирались в школьный двор… могилку копать, забегали с Карасем. Я сам чуть ли не до топчана его подлазил. Это было часов в десять… А через час мы были уже в парке.
Согнал с лица усмешку; тонкие ноздри гневно дрожали. Дрожь и в голосе.
— Как-то гости наведывались к ним… В эту субботу, ночью… К Беркутовым. Отец, Воронок… И дядька Макар с ними. Деньги требовали… Пьяные. Отец уже пистолет доставал.
— Я знаю, — просто сказал Андрей.
Ленька хлестал корнем по бурьяну, боясь поднять глаза. Андрей ловко вогнал финку по самую рукоять в землю. Вытащил, обтер пальцами.
— Макар исповедовался мне. Плакал. Хитер он…
— Холуй… За самогонку землю жрать будет.
— Да, а ведь тогда он не случайно задержался в полиции… Обмывал проигрыш мой с Бекером у Картавки. Не ты ему подсказал?
— Чего ради?
Ткнул Андрей окурок в подошву сапога, растер. Глянул на часы, спохватился:
— Четыре! На пять — совещание у гильфа. Опять Скиба этот… День и ночь совещаемся, «плануем». Ждем, Мишка Беркут язык развяжет. Как думаешь, выдержит?
— Он знал, на что шел.
Легко вскочил Андрей на ноги. Отряхивая галифе, посоветовал не то приказал;
— Посиди эти дни дома. Галка вернется, пришлет Карася. Теперь с тебя Никита глаз не будет опускать. Батьку не видал еще после гаража?
— Да нет… — Ленька тоже встал. — Нас выпустили вот. На пожарке час пробило.
— Подготовься к разговору.
Прикрывшись ладонью, Ленька окинул взглядом закатный край неба, сказал тихо:
— Разговор уже состоялся у нас… Во время ареста.
Андрей обернулся на шорох. Облокотившись на плетень, со своего двора глядела на них Галка. Как видно, подошла она уже давно, стояла, слушала, Усталые глаза, наплаканы, скулы натерты докрасна; шершавые обветренные губы стянуты узлом. Не здороваясь, протянула через плетень комочек бумаги. Разворачивая его, Андрей чувствовал, как трясутся пальцы. В глазах зарябили цифры, написанные простым карандашом — шифр. Повернулся спиной к солнцу, прочел. Глянул сперва на Леньку, потом на нее. С трудом сдерживал радость.
— Встретим двадцать пятую годовщину в Кравцах. Седьмого, в одиннадцать ночи. Нынче третье? Вот…
Понимал, что наносит юному другу обиду — Ленька наяву и во сне ждал этого часа, когда он, Андрей, возьмет его в Кравцы. Сказал, не поднимая насупленных бровей;
— Со мной пойдет Галка…
Галка кивнула. Поправляя косынку, заговорила совсем о другом:
— Только что на могилке ее побывала. Над Салом, в тернах… А унес ее Мишка, хотя вы и не верите. Вон Горка Денисов, спросите…
Ленька и Андрей переглянулись.
Неспокойно на душе у Андрея: не понимал, с какой стороны может нагрянуть беда. Ждал каждый миг. Раньше, бывало, как-то ощущал ее приближение. Но с той поры, как ткнулся ногами в эту землю, притаившуюся, настороженную, и по сей час все идет вразрез не только с его планами, мыслями, но и чутьем. Арест в Кравцах, повязка полицая, которая там, в штабе, никому на ум не приходила, передатчик и, наконец, этот нож… И кажется, впервые Андрей почувствовал острое раскаяние в том, что они с Ленькой трижды таскались по степи за «зайцами». Правда, встречи были за Салом — уходили из станицы порознь, а возвращались по темному…
Вывернулся из-за сельмага Макар Денисов. Держал безрукий путь до дому — уже прошел ближний поворот, что ведет к мосту, к Картавке. Обросшее черной щетиной лицо злое. Увидал, силком растянул в усмешку спекшиеся, побелевшие губы.
— Что-то пан Денисов мимо проходит…
Бело засветились у Андрея крупные зубы. Подмигнул, кивая на грейдерную дорогу, пересекавшую площадь.
Макар, оглянувшись, понял, на что намекает Большак. Похлопал себя по карманам:
— Оно ить порожнем нонче… Андрей глянул на часы, спросил:
— Пять уже… Или тебя не касается? Отмахнулся Макар:
— Не дюже нужда во мне. Оно ить молодежь пошла теперь…
Растирая поочередно уши, будто на дворе трескучий мороз, попросил:
— Там завалящей нету? С самого обеда без курева, хочь подыхай.
Андрей угостил. Закурил и сам. Отвел Макар двумя-тремя затяжками душу, сказал, не поднимая глаз:
— Воронок все там планует. У двох с Никишкой, племяшом…
— Помирились?
— А из чего им грызться? Оно ить, ежли только из-за баб… А так и не из чего. Одной стежкой топают, как два сапога. Зараз сидят там возле амбара, на сугреве. А все Скиба тот неладный… Оно ить как сказать… Всем поперек горла встал. — Кольнул из-под насупленных бровей взглядом, добавил: — Видит же… заварушка такая тут… Умелся бы к дьяволовой матери вовсе из станицы…
Пыхая сигаретой, потоптался Макар на месте и, не прощаясь, побежал. Но тут же, отмахиваясь смущенно и отплевываясь, повернул на грейдер к сальскому мосту.