бости. Воплощённый Каил создал свирепых воинов, для испытанья им, добрым чадам Его. И не должны они поддаваться страху, даже если сам Воплощённый Каил скрестит с ними своё оружие – то особое испытание, что будет даровано лишь самым лучшим из них.
Эти воины будут сражаться изо всех сил, они будут биться до самого конца. И там, где им не хватит мастерства, они с лихвой восполнят его недостаток бесконечной храбростью и полным презрением к смерти. Жалкие крестьяне, рабы в своей сути, вдруг обратятся сильным войском, достойным скрестить мечи с лучшими из сынов Славного города Нара.
Воины с обеих сторон двинулись навстречу друг другу. Вскоре они перешли на бег и яростный рёв сотряс воздух – обе армии охватила ярость битвы, в которой ни одна из сторон не боится смерти и будет идти до конца. Битва, в которой самый слабый, не сумевший никогда даже ранить, уже достоин чести погребального костра. Битва, какая случается не часто в этом мире.
Поле пропало, он вновь видел площадь – монахи вещали о том, что Господь доволен, а души павших уже в Небесных Садах, под ласковым солнцем загробного мира.
Господь наш Каил, доволен.
И Господь, воплощённый в теле живом, жаждет наградить этой высокой честью, новых достойных юношей и мужчин – любой кто жаждет Небес и чистой любви Каила, может взять в руки оружие и сразиться со смертным воинством Господним, делом доказав свою верность, свою веру, свою чистоту.
Монах не остался один на площади – желающих так много, что он с опаской жмётся к стене, дабы не быть затоптан десятками людей, ищущих шанса сразиться во имя своего Бога, сошедшего с небес.
Всё пропало, Логан шумно выдохнул, голову качнул вперёд-назад, зубы больно клацнули, и он увидел перед собой встревоженное, покрасневшее лицо старого друга.
-Логан! – Рявкнул тот и ещё раз тряхнул, от чего шея у Логана не сломалась лишь чудом.
-Прекрати! – Воскликнул Логан, оттолкнув Домена, и стал ладонью шею потирать - болит она теперь. Домен отступил на шаг назад, окинул его беспокойным взглядом. В глаза теперь смотрит.
-Всё в порядке. – Логан убрал меч в ножны и шагнул к своему волу. Животное, по несчастью угодившее в незаслуженный статус скакового, безмятежно щиплет травку, да одним глазом косит на своего всадника. А вдруг? Вдруг он однажды, наконец, поймёт, что волы не скаковые, что не боевые, что плуг им куда милее, чем седло – да и седла ему не выдали, так на горбу бедняги и ездит этот Логан, а в нём весу, это ж лошадь почти! Зачем так издеваться над бедным волом?
Но, увы, ариец взгляды волов всяких читать не умел, так что внимания не обратил и на хребёт бедняги взобрался одним прыжком.
-Уверен? Это колдовство… - С сомнением произнёс Домен.
-Я кое-что видел. – Логан ухмыльнулся, как-то хитро и загадочно. Но пояснять ничего не стал – толкнул вола пятками в бока и смотрит вперёд, с той же улыбкой на губах.
-Я кое-что видел, - повторил он и добавил, – это важно для нас, важно для всего Нара. Но я должен подумать. Нужно подумать. И решить. – Помолчав несколько секунд, Логан чуть скривив губы, словно бы не был уверен, что ему это нравится, произнёс. – Меч знает, где спрятался колдун. Я знаю куда нам нужно ехать. – Снова скривил губы. Он и доволен и нет – колдуна нашли, но их заслуги в том нет, в том заслуга иного колдовства, что прячется в клинке из Чёрного Ганга.
Это как-то не правильно.
Впрочем, не важно. Главное, теперь они знают, где искать.
Домен не стал спрашивать о том, что Логан видел – когда придёт время, он всё расскажет. А пока, это не имеет значения. Сейчас важно лишь то, что он знает, где прячется колдун.
Его зовут Некромант. Имя странное, но не важно – скоро у него имени не будет, мертвецам, чьи души изувечены магией, имена ни к чему.
Причастен он к исчезновению Арагона или нет, не так уж и важно – причастен, это хорошо, оскорбление, нанесённое всему Славному городу, будет смыто. Если нет – что ж…
Одним колдуном на свете станет меньше.
***
Корабль проделал свой путь сквозь неспокойные воды бескрайнего западного океана, без каких-либо трудностей, что в этих краях случалось не часто. Не было штормов, не случилось штиля, что порой был страшнее самого жестокого шторма – с места не сдвинуться, а еда и вода в трюмах не вечны. Злобные и всегда голодные колдовские чудища, какими, несомненно, полны абсолютно все океаны, ни разу не беспокоили. Их путешествие по океану до ближайшего порта на континенте, вполне можно было назвать скучным. Но не для всех конечно. Арагон хотя и скучал, всё же сумел найти себе достойное занятие. Не сразу и не всё из этих занятий можно было назвать достойным – тут он был в сомнении и решил просто не думать на эту тему. Всё равно не знает достойно оно или нет, к себе прислушиваться, со своими позорными способностями свыкаться…, эх…
Но это, конечно, было не всё – ведь у него появились рабы, среди коих были не только мужчины.
Всю дорогу ему, по сути, не чем было заняться на корабле. В морском деле он не слишком хорошо понимал. Так - в общем и целом, ибо большей частью битвы Славного города проходили на суше. Морские баталии не казались Тару достаточно достойными, путешествия по морю рассматривались лишь как возможность нанести неожиданный удар, по самым дальним Северным королевствам высадившись где-нибудь со стороны океана. До дальних королевств набеги с суши редко добирались, воины либо брали достаточно добычи и боевой славы на границах, либо терпели слишком серьёзные потери, что бы продолжать свой набег. Проход по океану позволял им ударить туда, где было больше добычи, но, к сожалению, в дальних королевствах Север редко держал своих лучших воинов – слишком богатые, погрязшие в лени и безмятежности земли. В итоге получалось, что поход по суше, зачастую, это не слишком хорошая добыча, но много боевой славы, много сильных воинов на твоём пути. Удар с океана, напротив, весьма богатая добыча, совсем никакая слава, в виду почти полного отсутствия могучих, закалённых многими битвами, врагов. Что, естественно, налётам с воды почти не оставляло шансов. А посему, знания о том, как сражаться и путешествовать в морях и океанах, для Тара всегда оставались чем-то прикладным, не имевшим особо важного значения. Не было ровным счётом никакого смысла вдаваться в детали и нюансы мореплавания, достаточно было соорудить что-то, что может доплыть из одной точки на берегу, до другой, расположенной, максимум, в трёх днях пути. Причём обязательно в хорошую погоду – смерть в морской пучине во время шторма, недостойна воина, тем более, если этот воин сын Славного города Тара. А для таких путешествий, достаточно самых простых навыков и самых простых инструментов.
Так что возиться с парусами, рулевым колесом, канатами и всем прочим, доблестный воин из Тара милостиво разрешил своим новым рабам, недавним пленникам морских пиратов. Они больше не сидели в трюме, есть могли что угодно, перемещаться по кораблю как захотят и где им вздумается.
Почему-то, рабы арийского воителя, не сразу это всё поняли – оно и понятно, глупые селяне.
Когда один из них, дрожа от страха, испросил разрешения поесть, Арагон пожал плечами и, молча, отвернулся. Глупый раб заплакал горько, руки на груди молитвенно сложил и снова стал ныть про еду. Воин стоически не обращал внимания, потом не выдержал, снял сапог и треснул несчастного по хребту. Когда бедняга уполз подальше и, через какое-то время, пришёл в себя, ему стало понятно, что спрашивать разрешения не нужно, можно просто есть и всё. По крайней мере, Арагон был в том уверен – ведь затем что бы получить по хребту сапогом второй раз, этот раб больше не приходил.
От своих пленников Арагон желал лишь одного – что б корабль плыл в нужную сторону и по пути не утонул. Нужную сторону указал один из пленников, прежде бывший капитаном корабля, каковой, ныне покойные пираты, захватили и разграбили с неделю назад. Этот человек был знаком с навигацией, умел находить пути в океанских водах, даже если берега не видно ни с одной стороны.
Большую часть пути ариец провёл на носу корабля, глядя на бесконечный и совершенно пустой горизонт. Впереди там лишь вода и небеса. Бесконечная водная пустыня на сколько хватает глаз.
От скуки, он предался размышлениям и в итоге, за время пути думал больше, чем за прошедший год. В основном, думал он о себе. Очень уж странные творились дела.
В какой-то момент, Арагон понял, что его воспоминания, каковые от безделья посещали намного чаще, чем обычно, эти вот воспоминания – они теперь очень яркие, отчётливые. Прежде они такими не были, прежде он помнил столь хорошо лишь самые важные моменты, имевшие для него большое значение. Теперь он даже боевые песни помнил - вообще все, каждое их слово, каждую их строчку.
Стоило только задуматься, сделать лёгкое усилие воли и он тут же вспоминал весь текст песни. Причём некоторые, он был в том уверен, прежде слышал лишь пару раз, да и то, в стенах Малого города. Более того – сейчас он мог вспомнить всё, что услышал от лекарей в Малом городе. Боевые приёмы, боевые песни, знания о травах и то, что можно есть в лесу, а что нельзя – его разум был переполнен информацией, которую, как ему казалось, он давно забыл. И ладно бы, но ведь он сейчас легко мог вспомнить и то, чего никогда и не знал. Точнее он полагал, что не знал. Однажды размышляя на носу корабля и вглядываясь в океанскую даль, он, незаметно для себя, стал напевать грустную, очень печальную песенку о трагической любви юноши из озёрных королевств и девушки с Севера. Бедняги влюбились, но их королевства воевали друг с другом, ненависть, все дела – они сбежали и далеко на востоке, впервые разделили ложе, полные счастья и надежд на будущее. Закат им увидеть было не суждено – они расположились слишком близко к логову Белой пантеры. Обоих свирепый зверь пустил на ужин. Грустная, печальная песенка, которую ни один воин не стал бы заучивать – слюни и сопли, песнь о слабом, что принял достойную его судьбу, стал кормом для глупой лесной твари…, так откуда он знает эту песенку? Арагон перестал её напевать и с удивлением вспомнил – он слышал эту песенку. В Малом городе, подметавшая полы в коридоре рабыня, напевала её себе под нос. Он лежал на циновке, всё тело гудело, в висках стучало, рёбра ломило от боли – один из мальчиков, во время ежедневных тренировок сильно саданул его затупленным металлическим мечом. Кажется, было сломано ребро, но он мог ходить, сознание не потерял и не умер на месте, а, значит, был совершенно здоров и мог продолжать обучение. В ту ночь он долго не мог уснуть, разум купался в алых волнах боли, а тихая песенка в коридоре, доносилась, словно шелест ветра, он путём и слов разобрать не мог и не пытался – он боролся с болью пытаясь уснуть.