Отбор для Слепого [СИ] — страница 35 из 45

ел в соседней машине на пассажирском кресле — спокойно и уверенно, как будто ничего страшного не происходило. Давид, скорее всего, находится где-то рядом с Мустангом — как ни крутила головой, понять, куда он делся не смогла. Неподалеку от машин из травы на несколько секунд поднялась голова одного из парней, кажется Богдана, и опустилась назад. Остальных видно не было.

Неизвестная машина показалась из-за поворота. Я хотела было пригнуться, как велел Давид, но потом решила, что меня и так-то с дороги не видно. Если уж что-то случится, тогда и лягу на дно. И осторожно наблюдала из-за своего кресла дальше.

Проехав метров тридцать от нас, машина резко остановилась, громко скрипнув тормозами. И я подумала не о грозящей нам всем опасности, а о том, что хозяева совсем не берегут неплохую на первый взгляд тачку — чуть переделанный американский «Хаммер». Некоторое время из нее никто не выходил, как если бы те, кто внутри, обсуждали, как поступить. А потом, неожиданно, задняя дверь открылась и из нее выскочила та самая девушка, которую мы спасали в гостинице от Земцова, только с банданой на голове и одетая в новенькую защитную гимнастерку и брюки. Я спокойно выдохнула — фух, ничего страшного! И даже взялась рукой за ручку двери, как вдруг практически одновременно с разных сторон закричали и раздался выстрел. А за ним тут же второй.

Я интуитивно прижала голову к коленям и замерла.

Милана.

Я, конечно же, сразу узнала машину! Обе машины. Ехали к нам! Ко мне! Не задумавшись о том, почему они стоят на обочине, я приказала водителю остановиться.

— Саша, Платон приказал нигде не останавливаться и ехать до самого Питера, — заместитель отца получил несколько заданий от него, и доставить меня к Пророку было только одним из них. Он же был объявлен главным. Не я, конечно. Поэтому Николая Ефимыча я должна была слушаться, но водитель уже остановился, а я принялась объяснять, сумбурно и радостно, что одно из заданий Ефимыч уже выполнил. Почти. Вот же он Пророк — нужно только выйти из машины!

— Машины две, — с досадой, как ребенку, объяснял Ефимыч. — Вероятнее всего там у них людей, как минимум, вдвое больше, чем у нас. Опасно выходить. Серёжа, заводи! Поехали, пока нас за врагов не приняли!

— Да, Ефимыч же! Пророк там! Это его машина! Я выйду, а вы поезжайте дальше!

— Платон такого распоряжения, оставить тебя на дороге одну, не давал!

— Да ты с ума сошел что ли? Куда меня везешь? К Пророку? Так вот же он!

— Где?

— В машине! Так, всё! Я выхожу!

Ефимыч хотел было помешать, но разве это было возможно, удержать сейчас в машине меня? Удержать, если я знаю, чувствую, что мой Женя рядом, что нас разделяют всего пара десятков метров? Я старалась только сильно не навредить Ефимычу — просто легко ребром ладони коснулась точки на шее, обездвиживая на пару десятков секунд. И рванула прочь из машины, слыша, как двое бойцов — телохранителей, выскакивают следом, быстро доставая оружие. Ну и пусть! Стрелять же куда зря они не будут?

— Женя! — я рванула к его машине и услышала выстрел.

Пророк.

— Жива, Давид? Она жива? Говори как есть! Говори немедленно!

Давид оказался рядом с Миланой первым. На линии огня, рискуя собой, перетащил ее за машину. Не дал добить. Стрелять перестали. Обе стороны решали, как поступить дальше. Мои ребята, скорее всего, тоже ждали приказа.

— Жива, Пророк. Вроде бы. А одного из наших парней, кажется, убили…

— Кого?

— Того, кто стрелял в нее.

— Что-о?

— Да, Пророк, первым выстрелил один из наших.

— Притворщик?

— Похоже на то.

— Да говори уже, блядь! — наконец пробравшись к ним, я пытался нащупать руками место, куда она ранена. И не мог понять — так дрожали руки.

— Степка, — в голосе Давида было такое горе, что и мне стало тошно от этой новости.

— Кто его?

— Не наши. Это точно. Оставь ее в покое, я сейчас перевяжу! Вроде бы только в плечо. Давай, урегулируй ситуацию! Объясни им, что мы с миром. А-то стрелок у них крутой, всех нас перещелкает!

Я, наконец, и сам нащупал кровь на ее гимнастерке в районе правого плеча и, облегченно выдохнув, — жить будет! — встал в полный рост за машиной, подняв вверх руки.

— Пророк, ты рехнулся, — зашипел сзади Давид. — Словами урегулируй, а не собой самим!

Но я шагнул из-за своего укрытия, показывая, что оружия в руках не имею. Тряхнув головой, сбил капюшон, чтобы им было хорошо видно, кто именно перед ними и прокричал:

— Не стреляйте! Давайте поговорим!

Из приоткрытого окна чужой машины ответили с беспокойством:

— Пророк? Саша жива?

— Да, это — я. И да — жива.

— Если я выйду, стрелять будете?

Дать однозначный ответ сейчас я не мог. С их-то стороны вся ситация выглядит, по меньшей мере, странно — мои бойцы стреляли в Милану! Они, конечно, понимают, что не узнать ее, ошибиться, мы не могли! А вдруг предатель не один? Вдруг не только он? Хотя… тогда, услышав о том, что Милана жива, второй должен был бы сейчас пристрелить меня? Я, как раз, стою на линии огня… Или у него приказ — убить только ее? Вообще ничего не понимаю! А понять было нужно. И немедленно.

— Не выходи пока. Я должен разбраться.

Как? Как, мать его, разобраться со всем этим? Разве что…

50. Милана

— Очень больно? — он хмурится, когда я с шипением втягиваю воздух, подпрыгнув на очередной кочке. — Давид, ну смотри ты на дорогу, а!

— Не очень, — выдыхаю радостно — не прогнал, не отказался от меня, дурочки, нащупываю его ладонь, лежащую на сиденье между нами. — Обними меня!

— Боюсь дотронуться…

— Только плечо болит, честно! Больше ничего!

— Не поэтому. Поверить боюсь, что ты со мной.

Это говорит Пророк? Я ловлю удивленный взгляд Давида в зеркале и улыбаюсь ему, несмотря на боль! Да разве это — боль вообще? При том, что Женя рядом? При том, что он, кажется, простил… Хотя, я, конечно, не спрашивала еще об этом. Но это — потом, наедине. Сейчас стыдно. А плечо? Ерунда, ради его прощения я готова потерпеть — пусть еще стреляют!

— Женя, кто в меня стрелял?

— Ты не видела?

— Нет…

— Степка.

— Степка? Степка! Да за что? И Винчестер его… насмерть?

— Винчестер? Кличка такая? Насмерть, да.

— Может, он случайно в меня попал? — не хотелось верить в то, что этот парень — такой талантливый, такой добродушный, веселый, почему-то затаил на меня злобу.

— Мы думаем, что он — притворщик Земцова.

— Притворщик? — я задумалась, с радостью ощущая осторожные поглаживания его руки на своей ладони. — Интересно, а притворщики, умирая, становятся обратно такими, какие были? Меняется их маска?

Я сказала то, что пришло в голову, но Пророк вдруг подскочил на месте, а Давид ударил по тормозам. Я, естественно, завопила от боли, раненой рукой приложившись к дверце, а Регина на переднем сиденье громко выругалась и после паузы добавила:

— Испортишь мне машину!

Но мужчины, похоже, думали совершенно о другом.

— Давид, сходи, посмотри на него! — потом добавил, повернув ко мне лицо. — Сильно ударилась?

— Буду молчать теперь. А-то живой до Питера не довезете!

Регина рассмеялась и добавила:

— И машину угробят, точно тебе говорю!

Видимо, почувствовав, что нас нужно оставить наедине, она вылезла из машины вслед за Давидом. А я повернулась к Жене, пытаясь подобрать слова, чтобы вот именно сейчас попросить прощения, объяснить ему свой безумный поступок. Но он сказал первый:

— Я всё понимаю. Не нужно об этом. Ты ведь ко мне ехала?

— Да, — робко и неуверенно, понимая, что он уже всё решил. — Прости меня. Пожалуйста, прости! Я просто…

Я забываю о том, что должна сказать, потому что его ладонь вдруг ложится мне на затылок, осторожно притягивая к себе. Только целует он вовсе не осторожно, а наоборот, напористо, грубо, так, словно наказать хочет или… или просто безумно соскучился! Ах, если бы не рука! То я бы… Что я? Я забываю посередине, разрываю на кусочки свои мысли, потому что чувствую Его вкус на своих губах, потому что язык врывается ко мне в рот. И, да, я, конечно же, чувствую боль в раненом плече в первую очередь, но потом… но сердце-то замирает не от нее! От Жениного глухого стона, от понимания того, что он не даёт мне отодвинуться, не отпускает, от ощущения его дрожащих пальцев на своей щеке! Меня потряхивает от понимания, что он так остро реагирует на мою близость! И когда я все-таки отодвигаюсь, потому что слышу приближение к машине Давида и Регины, он тянется следом, наполняя мою душу восторгом, и совсем немного примитивным женским тщеславием от ощущения собственной власти над любимым мужчиной.

И я очень рада, что мы всё еще одни в машине, что Давид и Регина о чем-то спорят и все никак не садятся к нам. Потому что могу спросить его:

— Женя, ты простишь меня?

— Не-е-ет, — тянет он, а рука, будто не слыша своего хозяина, скользит по моим штанам от колена вверх, словно против его воли. — Не так быстро. Ты будешь просить прощения, когда рука заживет… Каждый день. Каждую ночь. А я еще подумаю, прощать ли мне. Я даже знаю наказание для тебя… И не одно.

Я вновь ошеломленно смотрю на него — эти пошлые намеки произносит Женя? Мой безумно серьезный мужчина, которого уважают сотни, тысячи людей? Это его голос звучит так порочно, так хрипло, так зовуще?

— Хм, ты… я что-то сомневаюсь… ты — это точно ты? Или…

— Не я ли притворщик? Ты это хочешь спросить? — вдруг говорит он насмешливым тоном.

— Вот-вот, не ты ли?

Я шучу, конечно. Но мне нужны сейчас его серьезные ответы.

— Нет. Не я. Я просто очень соскучился. Всего-то несколько дней тебя не видел, а будто вечность прошла. Мне не за что прощать тебя — ты сделала то, что у тебя в крови, то, к чему тебя с детства готовили. Да и, собственно, кроме синяков и длительной отключки, непонятно почему — голову, вроде бы, не повредил, я не пострадал. Всё, что я говорил тогда Земцову, было обманом, уловкой, чтобы как-то потянуть время, потому что я знал, что твой отец скоро приведет Антона. А уж он-то от гостиницы камня на камне не оставит. Это ты прости, что не объяснил, не рассказал сразу о своих планах! И обещай мне, прежде чем делать выводы, ты всегда сначала придешь с вопросами ко мне! Обещаешь?