Интересно, чья это была идея с извинениями? Его или самой Гелены де Рокфельт?
Мать моего бывшего жениха заметила меня сразу же: скосила на меня один из своих красивых янтарных глаз, но тут же вернулась к разговору, будто бы оказалась здесь случайно.
Вздохнув и расправив плечи, я направилась к ней, про себя отметив, что Леонарда нигде не видно.
Как и всегда, он предпочитал, чтобы с его матушкой я общалась без него.
— Вы искали меня, Ваше Сиятельство? — вежливо, даже почти виновато начала я.
Я очень долго размышляла, как начать этот разговор. Без сомнения, и место, и время были выбраны не случайно — графиня хотела публичного извинения, но при этом вряд ли желала выглядеть злодейкой.
А я решила изображать идиотку. Раз уж мне предстоит очередная порция унижений, особенно при том, что я даже не искала общества Леонарда, то стоит хотя бы сделать так, чтобы в следующий раз они десять раз подумали, прежде чем требовать от меня подобного.
— Я не искала вас, дитя, — с едва заметным презрением ответила графиня, отвернувшись от своей собеседницы — матери одной из участниц.
— Мне было передано, что вы ожидаете публичных извинений, — всё так же вежливо улыбаясь, произнесла я.
Я заметила, что многие разговоры в галерее стихли, хоть никто и не оборачивался.
Аристократы старались делать вид, будто не подслушивают, но не могли сдержать собственного любопытства.
— Передано… — в янтарных глазах вспыхнуло раздражение, но она быстро взяла себя в руки. — Вы хотите принести извинения?
Она казалась скучающей, и в голосе её послышалось равнодушие, будто Её Сиятельство была слишком важна и занята, чтобы тратить время на мои покаянные речи.
— Д… девять утра, галерея Шестого века, — я сделала наивное лицо. — Чего я хочу, не имеет значения.
Графиня чуть было не заставила меня признаться, что я хочу извиниться. Всего одной фразой! И так быстро сменила тон, что я не успела и опомниться — лишь мечтала поскорее это закончить. А если бы я ответила «нет» — было бы ещё хуже.
Суженные глаза Её Сиятельства ясно дали понять, что она прекрасно заметила: я не ответила прямо на её вопрос.
Но она вновь не стала давить — не желая выглядеть скандальной.
Какая выдержка! Графиня знала, что позволять себе гнев на людях нельзя. С какой лёгкостью она играет словами — наверняка и прежде делала то же самое, а я попросту не замечала тончайших манипуляций.
— Вы, вроде как, здесь работаете, дитя? — взгляд скользнул по моему поношенному платью ассистента младшего ритуалиста. Я кивнула, подтверждая. — Я думала, ваш день куда более занят. Я жду, или же вы можете нас оставить — мы были посреди важного разговора.
Как будто это она передала мне явиться сюда, пользуясь своим положением родственницы короля.
Я закрыла глаза лишь на секунду, ненавидя необходимость извиняться, ненавидя то, что эта женщина всё ещё имела надо мной власть. И то, как ловко она умеет извернуть почти любую ситуацию в свою пользу.
Прочистив горло, я произнесла громко и отчётливо, высоко подняв голову и глядя графине прямо в глаза:
— Я приношу вам извинения за то, что назвала вашего сына трусливым изменяющим слизняком.
Не знаю, на что рассчитывала Гелена де Рокфельт, но явно не на это. Возможно, как и прежде, она ожидала, что я скажу нечто в духе: «прошу прощения за сложившуюся ситуацию» или «беру ответственность на себя».
В глазах женщины, сидевшей рядом с матушкой моего бывшего жениха, появилось явное сомнение — она, похоже, не понимала, почему я извиняюсь перед матерью Леонарда, а не перед ним самим. Если бы я нанесла оскорбление роду, то должна была бы извиняться перед главой рода — Эларио де Рокфельтом, который сейчас отсутствовал но должен был вернуться совсем скоро.
Но оскорбила я не род, а лично Лео — после того как он сам сделал то, за что любой нормальный мужчина в семье вызвал бы льва на дуэль и тогда Леонард поплатился бы жизнью. Или, по крайней мере, женился бы.
Я знала, зачем Гелена де Рокфельт добивалась этих извинений — чтобы замять историю с бала и новые разговоры о том, что Лео сделал в прошлом. Чтобы выставить меня виноватой и скандальной — той, кто не может заслуживать ни уважения, ни снисхождения.
— Произнесите формальные извинения правильно, как и полагается аристократке, если вы ещё не забыли, как это делается, — похоже, графиня едва сдерживала гнев. Янтарные глаза еле заметно двигались, пытаясь просчитать моё следующее решение.
— Ваше Сиятельство, во имя светлых богов, прошу принять мои извинения, если мой поступок или слово были восприняты как проявление неуважения. Я осознаю вес своего проступка — того, что назвала вашего сына Леонарда «трусливым изменяющим слизняком», — и глубоко сожалею. Да сохранит ваш род честь и благосклонность богов.
Конечно, в формальном извинении после «вес своего проступка» следовало бы добавить «перед вами и вашим именем», но я намеренно заменила это реальным поступком.
И, судя по лицу графини, она наконец поняла.
Что каждый раз, когда она будет требовать извинений, я в деталях опишу, что именно произошло, не прибегая к общим словам.
И сейчас, своими «извинениями», я скорее ещё больше унижала Леонарда — напоминая всем присутствующим о недавнем оскорблении, связывая его имя с «трусливым изменяющим слизняком».
— Вы сожалеете? Не похоже на это, судя по вашему поведению, — похоже, она просто не смогла промолчать.
— Я действительно сожалею. Я сорвалась под влиянием эмоций, но не должна была скатываться до оскорблений. Никогда. Насколько бы несправедливыми мне ни казались действия вашего сына.
Я действительно сожалела — нужно помнить, зачем я здесь, и работать на эту цель. Всё остальное неважно. Даже эти извинения.
Даже то, что я и стояла рядом с ней, словно служанка перед госпожой. Хотя всего день назад мне казалось, что я не смогу.
— «Сорвались под эмоциями»... как знакомо. Вы совсем не изменились, леди. Всё так же любите ставить других в неловкое положение, всё так же позволяете себе срываться.
Терпи, Мио, терпи, как бы обидно ни было.
— Я подумаю над вашим поведением и вашими оскорблениями, — громко произнесла она, так, чтобы все слышали.
— Оскорблением, Ваше Сиятельство. Только одно слово, — я не сдержалась. Не желала чтобы она искажала реальность.
Графиня так удивилась, что даже наклонилась вперёд, не веря, что я её прервала и осмелилась ей перечить. Кроме того, она явно не поняла, о чём я.
— Мне не стоило называть Леонарда слизняком. Все мы знаем, что он является львом, а не слизняком. Но это было единственным оскорблением.
— Вы пришли сюда извиняться или спорить? — голос леди де Рокфельт мог заморозить реку. Только что, при множестве свидетелей, я заявила ей, что из всего сказанного мной лишь «слизняк» было оскорблением.
Потому что Леонард действительно был трусливым изменщиком. Его даже не было здесь, сейчас.
Заметив моё молчание, графиня продолжила:
— Так-то лучше. Как я уже сказала, я подумаю над вашим поведением, — она наклонила голову, разглядывая меня словно спокойно, но в глубине её глаз горело бешенство. — Какое разочарование для вашего отца. Хорошо, что он не видит вас такой. Эларио поддерживал его до последнего — возможно, только поэтому лорда Валаре так долго держали на должности главного ритуалиста, несмотря на статус вашей семьи. И как вы отплачиваете нам? Оскорблениями…
Ложь!
Молчи, Мио, молчи!
Отец был лучшим ритуалистом во дворце, и даже сейчас Саи Орей не может сравниться с ним. Но здесь сейчас нет ни одного человека, кто мог бы сказать, что это неправда, и если бы я начала спорить мне бы напомнили что я почти не была во дворце.
В глазах защипало, в груди жгло, но внешне я старалась не реагировать.
— А теперь я желала бы продолжить разговор с леди Монтрас, который вела до того, как вы нас столь невежливо прервали. Постарайтесь впредь не беспокоить наш род. Научитесь сдерживать свои эмоции.
Графиня отвернулась от меня, не сказав ни слова — словно меня вовсе не существовало. Я отступила на шаг, мечтая уйти, исчезнуть, никогда больше не видеть эту женщину.
За что она меня ненавидела? За то, что я собиралась выйти замуж за её сына?
Подняв голову и сделав вид, что всё это меня никак не задело, я резко развернулась и направилась в сторону лорда Крамберга, не обращая внимания на взгляды окружающих. Наоборот — улыбнулась.
И сказала себе, что больше ни за что не приближусь ни к Леонарду, ни к этой семейке.
Не зная, насколько ничтожным окажется мой контроль над событиями, которые вот-вот развернутся в замке.
— Леди Валаре… — лорд Крамберг буквально кипел от ярости, но во мне, после этих показательных «извинений», что-то умерло.
Поэтому, не сказав ни слова, я просто стояла рядом с королевским управляющим с вежливой улыбкой, ожидая, когда мы поднимемся к нему в кабинет — за моим повышением.
— Посмотрим, не придётся ли вам извиняться за свои извинения, — произнёс он, покачав головой, и всё же двинулся вперёд.
А мне так хотелось спросить: если бы на моём месте оказалась его гипотетическая дочь или сестра — заставил бы он их извиняться перед этой женщиной? Почему, как и в ситуации с нашей близостью, ответственность несу я одна, и последствия для меня столь серьёзны?
Почему Лео никто не заставляет извиняться за то, что он подошёл ко мне и пытался выставить меня из замка — при том, что это моё место работы? Почему никто не требует от него извинений за то, что он поспорил на меня, а затем начал ухаживать, возможно — лишь для того, чтобы выиграть этот чёртов спор? Как и другие аристократы, которых я даже не знала?
Когда он разорвал помолвку, он тем самым дал понять всем что о наш род можно вытирать ноги. И ни ему, ни его роду за это ничего не было, в то время как в любых других обстоятельствах такое закончилось бы дуэлью.
— Сюда, леди Валаре.