Сдаваться я не собиралась — и именно поэтому написала всем соседям графини, рассказывая нашу историю любви и умоляя о помощи, прося передать мне хотя бы одно послание от Леонарда, ведь стало совершенно ясно: кто-то, по какой-то причине, намеренно прерывал его корреспонденцию.
...
«Здравствуйте, мадам Фаль.
Вы меня не знаете, но я вскоре стану вашей соседкой. Моё имя — леди Миолина Валаре, я дочь лорда Сигмунда Валаре, ритуалиста при Его Величестве.
Вот уже два года, как я обручена с любовью всей моей жизни — вашим соседом, лордом Леонардом де Рокфельтом — и каждый день я с нетерпением отсчитываю мгновения до того, как мы наконец станем семьёй.
К сожалению, в последнее время в нашей почтовой службе возникли затруднения, и письма от моего жениха перестали доходить до меня. Не могли бы вы, если вам не составит труда, передать мне хоть одну весточку от Леонарда?
В знак благодарности за вашу помощь я прилагаю к письму расшитые ленты, дарующие мелкую удачу.
С глубочайшим уважением, Леди Миолина Валаре».
...
Ленты я готовила почти неделю, но с ритуалом, признаюсь, немного схитрила — вместо индивидуального наложения чар я провела массовое заклинание. Оно, конечно, формально запрещено, но кто будет это проверять? В крайнем случае папа всегда сможет подтвердить, что я провела обряд с его ведома и позволения.
Добыть адреса оказалось сложнее, чем я ожидала, но для Мио Валаре нет ничего невозможного.
Мясник отказался — он не возит товары в ту сторону, как, впрочем, и плотник, но неожиданную удачу принес мастер ароматных свечей.
— Подружка у меня обожает свечу с апельсином, вот хочу ей отправить, — сказала я, изображая лёгкую задумчивость. — Она живёт где-то недалеко от графа де Рокфельта, но точного адреса не знаю… вроде бы к северу от их поместья, в большом красном доме…
— Что вы, там нет молодых! Только старенькая Бернардина Фаль, — фыркнул свечник. — Да и дом у неё вовсе не красный, а белый, а тот, что вы имеете в виду, — красный — находится восточнее поместья де Рокфельтов. Принадлежит вредному Фреду Стрехе и его женке Эльге...
Так я и узнала имена почти всех соседей Леонарда и, отправив письма, осталась невероятно довольна собой. Уверена, мой жених непременно оценит мои старания и, возможно, преподнесёт мне в дар книгу с закладкой из обработанного лотоса — подарок, означающий, что он восхищается моим умом.
Почему-то он никогда не дарил ничего подобного, предпочитая, как правило, дары, подчёркивающие его восхищение моей красотой или демонстрирующие желание... так что, быть может, к лучшему, что теперь у него появится повод отметить мою находчивость и решимость восстановить нашу переписку, несмотря на все препятствия.
Ответ пришёл всего через три дня — и, к моему удивлению, вовсе не от тех, кому я писала.
И уж точно не от Леонарда.
Открыв приятно похрустывающий, плотный конверт, я бегло взглянула на неровные буквы — и чуть не выронила письмо из рук.
Этого не может быть?
«Все прекрасно знают, кто вы такая, Мио Валаре».
Автор не счёл нужным ни обратиться ко мне как к аристократке, ни даже назвать меня «мисс».
...
«Ваше имя известно по всей столице и даже попало в низкопробные газеты. Уверена, ваш отец сгорает от стыда, имея такую дочь.
Я понимаю, что вы готовы подложить себя под кого угодно ради выгодного брака, но прекратите преследовать графа де Рокфельт. Он уже давно счастлив с моей дочерью Жаккой. Они близкие соседи, и лорд ухаживал за Жаккой с тех пор, как ей было шестнадцать».
...
Кто бы ни написал мне это, не представился.
Зато к письму был приложен новомодный отпечаток памяти — грубый пергамент с изображением прекрасного льва — будущего графа де Рокфельт и по совместительству моего жениха.
Картинка была нечеткой по краям, выполненной явно на ярмарке, совсем недавно, и чем дольше я вглядывалась в неё, тем более тупой, невыносимой становилась боль в груди.
Горло сжималось, становилось трудно дышать.
На изображении Леонард держал в объятиях тоненькую девушку — ту самую Жакку, вероятно, — румяную, светящуюся от счастья, с толстой светлой косой, свободно свисающей ниже пояса.
Глава 2. Бал в честь первого дня весны
Сорона. Столица Левардии и, без сомнения, самый красивый город нашего королевства.
Мощёные улочки, уютные чайные, модистки, соревнующиеся друг с другом за право одевать самых красивых девушек сезона.
Я и сама когда-то обошла каждую швею — в свой первый и единственный сезон, желая быть самой красивой для Леонарда… А потом вернулась в посёлок, понимая, что сезоны обходятся недёшево, тем более я уже была обручена. Прошло всего два года, но теперь, приехав сюда с раненным сердцем, полная сомнений и обиды, я чувствовала себя так, будто миновала целая вечность.
Знакомая таверна «Пенная Башня» оглушала криками и хохотом, доносившимися сквозь постоянно открытые двери — народ нужно завлекать. А я невольно вспомнила, как с подружками проходила по этой улице в скромной форме Соронской Академии Магии — в ответ раздавались свисты пьяных завсегдатаев, глазевших на юных магичек.
— Я уверена, это просто какое-то недоразумение. Ну не целовались же они! — маменька шла рядом со мной и в который раз находила объяснение отпечатку памяти, который мне послала незнакомая женщина. — Спроси его, Мио, уверена, это просто подруга детства.
Подруга или не подруга, но мама этой самой подруги была уверена, что мой жених — на самом деле жених Жакки.
— А если нет, мама? Если он на самом деле мне изменил? Ведь он сам говорил, что может не сдержаться, что у него скоро «Время Зова»…
Именно поэтому я и отдалась ему — какая же я была дура.
А теперь об этом знает вся столица.
— Мио…
— Что?
— Мужчины… они такие. Как мудрая женщина, ты должна понимать, что всякое возможно. Вы даже ещё не женаты, — мама, похоже, чувствовала себя неловко, говоря со мной об этом, и мне тоже стало не по себе. — Не ругайся с ним, мужчины любят ласковых девушек, понимающих.
Мама не раз говорила мне, что о чувственном с девушкой должен говорить только её муж. Именно через мужчину, единственного, женщина должна познавать плотское и животное — так учила её собственная матушка, а ту — бабушка, и так продолжалось из поколения в поколение.
— Я не буду ругаться. Просто спрошу, что происходит. Правда ли это… про Жакку. И почему он мне ничего не сказал? Почему не отвечает на письма?
Матушка только вздохнула, полагая, что я слишком упряма и слишком похожа на отца. Но что мне оставалось делать?
Когда я обнаружила письмо от незнакомой женщины, то сначала растерялась, а потом невероятно, чудовищно расстроилась. Так, что грудь всё ещё сжимало от боли, а глаза горели от слёз. Маменька, увидев меня тогда в таком состоянии, посоветовала уехать к тётушке и кузинам — пересидеть скандал в дальнем имении.
Но я решила поступить с точностью до наоборот.
Поехала в столицу, собираясь посетить бал по случаю первого дня весны, потому что жить в неведении я не могла — просто физически. Однако, оказавшись здесь…
Первой знакомой, встретившейся мне на пути, оказалась леди Аделаида Кейн — девушка старше меня всего на год. Она осталась при академии, чтобы получить полную квалификацию, и, вероятно, добьётся своего — лет через восемь. Я широко ей улыбнулась, но она, увидев меня, побледнела, и её матушка тут же повела Аделаиду через улицу — в противоположную от нас сторону.
— Мио, они что же, из-за нас? — прошептала мама, не понимая, что происходит. Её голос дрожал, и, похоже, в эту минуту она совершенно не радовалась моей идее прогуляться до городского дома.
— Мио Валаре! Какими судьбами в столице? — из двери лавки шляпницы внезапно донёсся знакомый сладкий голос, и я вздрогнула, медленно обернувшись.
Светловолосая кудрявая девушка с невинной внешностью быстро подошла ко мне, поцеловав воздух у моих щёк с обеих сторон.
Почему мне не нравилась Селина д’Авелин — красавица, что была младше меня на два с половиной года и уже обладала проснувшимся, симпатичным, почти белым зверем, барханной кошкой? Возможно, потому, что несмотря на ласковые, на первый взгляд, слова, она всегда умудрялась заставить меня чувствовать себя препаршивейше.
— Ты такая смелая, — тихо прошептала она, — приехать сюда после такого. А вот это последнее она уже сказала куда громче.
— После какого? — спросила я прямо, зная, что всё равно выйду из разговора проигравшей, но не умея молчать.
— Ну как же… твоя репутация, лорд де Рокфельт… — девушка развела руками, глядя на меня с сочувствием. — Как же так, ты ведь была самой умной на потоке?
И вроде бы ничего нового она не сказала, но в её интонации — столько всего. Люди стали явственно прислушиваться, а матушка Селины с лёгкой улыбкой наблюдала за дочерью, стоя на ступенях, ведущих в ярко украшенную лавку.
— Я и Леонард любим друг друга. Нет ничего постыдного в том, что наши звери зовут друг к другу, — повторила я фразу, которую слышала уже сотни раз.
От однокурсников. От Леонарда.
— Но ведь твой зверь ещё не проснулся, — Селина наклонила голову вбок, улыбаясь. — Мой вот — проснулся, и я знаю, каково это. Будет ещё тяжелее... Что ты сделаешь тогда, если уже сейчас...
Я уже собиралась сказать, что справлюсь как-нибудь и без её помощи, но отвлеклась — маменька вдруг схватила меня за руку.
Развернувшись, я растерялась — мама стояла почти в слезах, раскрасневшаяся, и явно мечтала исчезнуть с глаз десятков людей, что всё плотнее собирались вокруг.
— Увидимся, Селина, — нервно попрощалась я и поторопилась увести маменьку в узкую улочку, надеясь, что по дороге нам не встретится никто знакомый.
— ... свеча, прямо как у ночной бабочки! — донёсся до меня звонкий голосок за спиной.
Неужели это снова Селина? Обернувшись, я её не заметила и не смогла подтвердить свои сомнения, да и было уже совсем не до них — нужно успокоить маму.