— Теперь буду знать, — ухмыляется баран, — кого потрошить, если дэньги будут нужны!
И так жутко это звучит, что я хлопаю в ладоши и прошу тролля повторить фразу с той же интонацией.
— Дэньги-дэньги! — кричит он, выпячивая немалую грудь и начиная колотить по ней увесистыми кулаками. — Потрошить-потрошить!
Гуня высовывает язык.
— Не могу отдать то, что уже стало моим, в семье засмеют. Даже если заначка твоя и не особо мне нужна. Но это не со зла.
Она усмехается. Острая, черноволосая и черноглазая, тоненькая, резкая, юркая… С грубоватым, будто неровно обтёсанным голоском. Я рассматриваю её вниманительно, с удовольствием, стараясь запомнить каждую чёрточку и каждый жест. Не замечала такого за собой раньше, приыкла оставлять людей без сожалений, просто и быстро, но… Тут вдруг захотелось сохранить в воспоминаниях этот вечер, перетекающий в ночь (или ночь, перетекающую в утро). Мерцающий снег за окошком. Ледяные морозы на стекле. Отблески магического пламени, живого и тёплого. Довольного тролля с бараньими массивными рогами — ребристыми и приятными на вид. Его ухмылки, опасные и при этом совершенно наивные. Его большие руки, толстые и длинные пальцы, скручивающиеся в невероятные формы, чтобы показать что-то, когда оказывается, что в запасе барана не так уж и много слов. Пронзительное «Изольда», падающее с довольно красивых губ, будто скопированных у Джека. Резкое и насмешливое «ведьмочка», звенящее гулко в ладном горле Гуни. Её тонкий стан, жесты такие, будто в руках кинжалы, неприрывный и горячий азарт в глазах. Колкий, искренний смех. Запах кофе, разлитый по комнате. Подступающее бархатное желание нырнуть тёплый, обатяельный, как домашний кот, сон.
Пройду ли я все одиннадцать испытаний или нет, а этот момент хочется унести с собой. Как и маленькое путешествие с Джеком в ночной людской город. Как и встречу с Ёлкой и Сандрой.
Всё это делает меня… счастливой?
Никогда раньше не задумывалась об этом. Никогда не хотела задержаться в моменте подольше.
А это, оказывается, так приятно.
— А знаешь что? — улыбаюсь я, стрельнув глазами в Гуню. — Будем считать, что эти деньги я тебе подарила. Даже не так — я их тебе дарю.
— Что? — протягивает она мне остаток ещё тёплого крепкого кофе на дне турки. И тут же, будто взяв себя в руки, ухмыляется и качает головой. — Ты не можешь подарить мне то, что теперь принадлежит мне, деточка.
— Ты украла у меня вещи и деньги. Можешь этим пользоваться, сколько угодно, — поясняю я свою мысль. — Но от этого оно не перестанет быть ворованным. Не перестанет принадлежать мне. Если бы я тебе продала или подарила, ты была бы владелицей, а до тех пор ты воровка.
— Мы слышали, — хмурится тролль, — люди за такое друг другу руки отрубают. Я бы на это посмотрел.
Жутковато всё звучит, конечно. Но я предпочитаю в таких случаях восхищаться незамутнённостью и энтузиазмом. Тролли — магические мужчины. И точно так же, как и обыкновенные, они иногда слишком уж похожи на детей.
— Может быть, — отвечаю барану, — Джек отпустит тебя в тёплые страны, там этого добра хватает. Там где я жила так не делали.
— А у меня нет дома. Я из странствующих ведьм. И никакие законы мне не писаны. Мы делаем всё, что пожелаем! Правила только одно: что украла, то моё.
Я смеюсь и устраиваю ладонь на её плече.
— Вообще-то, теперь не украла, а предсказала то, что я тебе подарю это всё. И взяла раньше даже, чем я позволила. Молодец! Умелая ведьма.
— Да как ты смеешь? — подрывается Гуня.
Как и тролли, колдуньи иногда могут выказывать вспыльчивость в самых невероятных и неожиданных местах разговора. Так, что даже их коллеги по… эм, магии, не всегда поймут, что именно задело ту или иную особу.
В общем, я тоже не понимаю.
— Отобрала у меня мой статус! — продолжает злиться Гуня. — Я что теперь — не воровка? А ну, снимай-ка своё новое платье!
Она усмехается и прищёлкивает языком.
А я мягко улыбаюсь, смотрю на неё глазами оленёнка и напоминаю:
— Разве ты не хотела дружить с той, что дружит с Джеком?
Гуня хмурится, бросает тихое и досадливое «хитро» и возвращается к огню.
— Я не хотела тебя обидеть. Ты можешь попытаться меня обмануть снова. Или вызвать на поединок. Но ты ведь соперничаешь даже с матерью, разве не хорошо будет, если хоть с кем-то сможешь просто дружить? Знаешь, пить кофе, сплетничать, делиться рецептами выпечки, говорить о платьюшках.
— Ой, лиса, — усмехается и облизывается ведьма, — ой, лиса… Ну что, одобряю. Правда я за тобой слежу. Глаз с тебя не спускаю!
— Что, такая красивая?
— Конечно, красивая! — встревает тролль. — Самая лучшая! А ты, ведьма, вообще-то танец обещала.
— Да погоди! — Гуня машет на него ладонью (пальцы в кольцах, подозреваю, что в чужих) и подсажиается ко мне ближе. — Ты лучше скажи, как Джека очаровала, а?
Отнекиваться смысла не вижу, а потому просто опрокидываю на досточку кофейную гущу. Щёлкаю пальцами, чтобы она застыла в изначальной форме и поднимаю турку.
— Может быть, здесь будет ответ на твой вопрос.
Но как на зло в этот миг я подумала не о нашем с Джеком прошлом, а о том, что будет в будущем.
— Странно, — щурится Гуня. — Девы какие-то и фигуры с ними… Мужики, что ли?
— Да это же последнее испытание! — фыркает тролль, сверкнув синевой в глазах.
— А расскажи, какие вообще будут? — спешу я поймать барана за рога.
Но он тут же вспоминает о том, что это против правил.
И даже топает ногой так, что чуть не потухает магический огонь.
— Ладно, — выдыхает ведьма, — в косицах твоих, наверное, дело. Уж больно толстые и длинные. Да золотистые, как пшеница… Помнишь ещё, какая пшеница была?
Я только веду плечом.
Не говорить же, что в глаза её никогда не видела.
— Будем считать, что мы подружки. И что я у тебя ничего не крала. Тогда и танец не должна, правильно?
— Правильно. Но раз я тебе подарила вещи, ты могла бы и повеселить нас. А нет — так нет.
— Да как так-то! — недоумевает тролль, у которого, кажется, всё смешалось в голове.
Едва ли он понимает, почему мы позвали с собой ту, что пыталась мне навредить, почему я её же и обелила, да ещё и взамен ничего не прошу!
Но когда Гуня начинает двигаться, мир вокруг расплывается разноцветными кляксами, и баран уже совершенно не возражает её компании.
— Этот танец связан с магией нашего рода, обычная ведьма не сможет его повторить. Как и фокусы с иглами, монетками, картами и всем прочем…
Она пляшет так задорно, что кружится голова, всё внимание уходит на то, чтобы улавливать то резкие, то плавные, то мягкие, то жгучие движения, в которых раскрывается целая история. И каждый в этом, я подозреваю, видит что-то своё.
Завораживает, не отпускает, но…
Я всё же замечаю блеск льдистых глаз за окном.
Взгляд пронзает меня стрелой.
Даже не думая извиниться или найти сносную причину, я поднимаюсь и, оставив позади растерянную ведьму и тролля, выбегаю на улицу.
— Аркай… — срывается с губ.
Но дракон, будто вырезанный из льда, улетает.
Я остаюсь посреди снегов у дома с неистово колотящимся сердцем.
И тут рыжезадый Крыс прыгает на меня, карабкается по шубке и взбирается на плечо, чтобы крикнуть в ухо:
— Чего не спишь?
— Это был дракон, да? — вываливается из домика Гуня.
— Что вы все повскакивали, курицы? — показывает баран свои рога.
Глава 34. Ночь снов — день испытаний
Я усмехаюсь. С ними даже будто бы и не одиноко. Стылое чувство истаивает.
— Идёмте назад, тут не на что смотреть.
— Улетел?
— Обещал вернуться?
— Что? — выгибаю я бровь. — Нет! Мы вообще не говорили…
И… дойдя до шкур, недолго думая устраиваюсь в самом удобном месте у огня.
Ох уж же эта сумасшедшая ночная жизнь! Кофе на ночь! Целая турка на две ведьмы! Дикие магические танцы у магического костра!
Но вольности вольностями, а высыпаться тоже нужно.
Я собираюсь прекрасно себя чувствовать к завтрашнему дню и всё преодолеть.
— Какая соня, посмотрите на неё! — усмехается Гуня.
Тролль оказывается прытким (большим) малым, и ложится рядом, позволив себе приобнять меня. Так теплее и уютнее, хотя и не уверена, что греет тролль, а не пламя. Ведьма устраивается напротив, шёпотом произносит какой-то заговор и улыбается мне:
— Ставлю петуха, чтобы не проспать.
— О, поставь и мне.
— Ладно!
Баран пыхтит в волосы, Крыс моет бочок у моего лица. Он вообще странное создание. Тело какое-то несуразное — массивный зад, маленькая головка на горе жирка, покрытого рыжей шерстью, тоненькие лапки с пальцами, что так похожи на человеческие, острые аккуратные коготки.
Закончив с бочком, он начинает вылизывать хвост, но, заметив, что я наблюдаю за ним, морщится и чихает.
— Что смотришь, Изольда?
— Просто ты очень интересный, — произношу я шёпотом. — А что, нельзя?
— Нет, — рявкает он. — Лучше скажи, что у тебя с драконом такое…
— Любовь, наверное, — отвечаю я… скорее, чтобы посмотреть на реакцию, чем что-то ещё и…
Результат оправдывает ожидания.
Ведь Гуня, ещё не заснувшая, едва ли не подскакивает, Крыс прокусывает себе хвост, а тролль… тяжело вздыхает.
— Мне, — говорю на этот раз серьёзнее, — хотелось бы в это верить.
Прячу лицо в локте, подтягиваю к себе медвежью шкуру и сладко засыпаю, думая о Ледяном драконе и его взгляде.
Не смотря на магию Гуни, он смотрел лишь на меня одну.
Снится большая багровая кровать, золотистые волосы, раскиданные по подушке, рука на моём животе.
Раннее утро. Из приоткрытого окна доносятся звуки оживающего городка. Запах кофе и свежего, горячего хлеба. Мы живём над булочной, и это чудесно. Мой любимый спит рядом, от него веет теплом.
Но за всем этим скрывается что-то страшное.
— Дни проходят так быстро, — шепчет он, и сердце на родной голос отзывается болью.
— Да, — отвечаю так, будто знаю, о чём речь, хотя это не так…