Третий состроил равнодушную мину. Стоит ли на дураков обращать внимание?
– И вот вы где-то откопали теорию, способную поглотить любую ТВ. Систему воззрений, что позволяет переосмыслить любую физику. Но не обольщайтесь – это не наука. С таким же успехом можно топтаться на одном месте, складывая из имени «Мосала» число шестьсот шестьдесят шесть.
– Спросите Кувале, – вкрадчиво предложил Третий, – каббалистическая тарабарщина все это или нет. Спросите про Киншасу в сорок третьем.
– Что?
– Да так, просто апокрифические бредни, – Кувале был(а) весь(вся) в поту, и казалось, вот-вот впадет в шок. Я взял пистолет. Он(а) сел(а) на пол.
– Спросите, как умер Мутеба Казади, – не унимался Третий.
– Ему было семьдесят восемь, – бросил я, пытаясь припомнить, что говорят о его смерти биографы; возраст солидный, так что в свое время я не обратил особого внимания, – По-моему, от кровоизлияния в мозг.
Третий скептически усмехнулся. По спине у меня пробежали мурашки. Конечно же, их непоколебимую веру питает нечто большее, чем чистая теория информации: у них за плечами, по крайней мере, одна мистическая смерть носителя запретных знаний. Она наполняет смыслом все их деяния, утверждает их в мысли, что их абстрактные построения – не химеры какие-нибудь.
– Ладно, – кивнул я, – Но если Мутеба не уничтожил Вселенную, почему уничтожит Мосала?
– Мутеба не разрабатывал ТВ; он не мог стать Ключевой Фигурой. Никто точно не знает, чем он занимался, все его записи утеряны. Но кое-кто из нас считает, что он нашел способ смешения с информацией – и, когда это случилось, шок оказался для него слишком силен.
Кувале иронично фыркнул(а).
– Что такое «смешение с информацией»? – спросил я.
– Каждый физический объект, – принялся объяснять Третий, – несет информацию. Но в нормальных условиях состояние самого объекта определяется только законами физики, – он усмехнулся, – Уроните одновременно Библию и ньютоновские «Начала»: они будут падать рядом. Тот факт, что законы физики сами по себе есть информация, не бросается в глаза, да и к делу не относится. Они абсолютны, как ньютоновские пространство и время: неподвижен фон, а не актер. Но ничто не существует изолированно, вне всяких связей. Время и пространство смешиваются при высоких скоростях. Макроскопические вероятности смешиваются на квантовом уровне. При высоких температурах смешиваются четыре вида взаимодействия. Физика и информация тоже смешиваются – в ходе какого-то неизвестного нам процесса. Группа симметрии неясна, не говоря уж о динамических характеристиках. Но процесс может быть инициирован чистым знанием – закодированным в мозгу человеческом знанием самой информационной космологии – с такой же легкостью, как и любым физическим экстремумом.
– И каков будет эффект?
– Трудно сказать, – В свете сигнальной ракеты кровь на его лице казалась черной пленкой, – Возможно, достижение глубочайшего единства: выявление того, как посредством объяснения создается физика, – и наоборот. Изменение направления вектора, проникновение в тайны скрытого механизма.
– Да? Если Мутеба сделал подобное великое космическое открытие, откуда вы знаете, что оно не превратило его в Ключевую Фигуру за мгновение до смерти? – Я прекрасно понимал, что, скорее всего, только понапрасну сотрясаю воздух, но не мог бросить попыток спасти Мосалу.
Третий ухмыльнулся моему невежеству.
– Не думаю. Я видел модели информационного пространства с Ключевой Фигурой, подвергшейся смешению. И знаю, что мы живем не в такой Вселенной.
– Почему?
– Потому что после момента «Алеф» в процесс были бы втянуты все без исключения. Экспоненциальный рост: один человек, потом два, четыре, восемь… Случись это в сорок третьем, мы бы все уже давно последовали за Мутебой Казади. Из первых рук узнали бы, что его убило.
Ракета, падая, скрылась из виду. Трюм снова погрузился в серый полумрак. Я вызвал Очевидца, вновь приноравливаясь к приглушенному свету.
– Эндрю! – вскричал(а) Кувале, – Слушай!
В трюм проник глубокий ритмичный пульсирующий рокот. Звук нарастал, и наконец я сумел распознать его. Ревел двигатель. Не наш. Чужой.
Я ждал. Неизвестность! Подкашивались колени. Как у Кувале, у меня задрожали руки. Прошло несколько минут, вдалеке послышались крики. Слов было не разобрать, но голоса незнакомые, с полинезийским акцентом.
– Помалкивайте, – спокойно приказал Третий, – а не то они все погибнут. Или для вас Мосала дороже десятка фермеров?
Я смотрел на него. В голове мутилось. Неужто остальные антропокосмологи настроены так же? Через сколько же смертей нужно им переступить, чтобы осознать, что и они могут ошибаться? Или исповедуемая ими мораль принципиально иная, и согласно ей малейший шанс «раскрутить клубок» перевешивает любое преступление, любое зверство?
Голоса все ближе. Вот заглушили двигатель. Судя по звукам, рыболовецкое судно встало прямо борт о борт с нашим. А издалека – уже было слышно – подходило еще одно.
До меня донесся обрывок разговора:
– Но я сдала вам в аренду это судно, так что ответственность – на мне. Система аварийной сигнализации не должна барахлить.
Глубокий женский голос. Явно заинтригована. Рассудительна, настойчива. Я бросил взгляд на Кувале: глаза закрыты, зубы стиснуты. Невыносимо видеть такую боль! Что за чувство внушает мне этот человек? Самому не верится. Да это и неважно. Кувале нужна помощь. Мы должны вырваться отсюда.
Но если я крикну – сколько людей поставлю я под угрозу?
Я услышал, как подошел третий корабль. Сигнал бедствия… ложная тревога… сигнал бедствия… ракеты. Похоже, на всех находящихся в округе судах сочли это достаточно странным и решили взглянуть своими глазами. Даже если никто из вновь прибывших не вооружен, теперь численный перевес целиком на нашей стороне.
Я поднял голову и заорал:
– Сюда!
Третий напрягся, точно готовясь к прыжку. Я пальнул в пол рядом с его головой. Он замер. Накатила волна головокружения. Вот-вот раздастся автоматная очередь. Я с ума сошел, что я делаю?
Тяжелые шаги по палубе, снова крики.
У края люка показались Двадцатая и полинезийка.
Фермерша, нахмурившись, глянула вниз, на нас.
– Если они угрожали насилием, – сказала она, – соберите доказательства и представьте третейскому судье на острове. Но, что бы здесь ни произошло, не кажется ли вам, что противоборствующие стороны лучше разделить?
– Они спрятались на судне, – с притворным возмущением затараторила Двадцатая, – угрожали нам оружием, взяли заложника! Что ж вы думаете, после этого мы отдадим их вам, чтобы вы их отпустили?
Фермерша перевела глаза на меня. Не в силах выдавить ни слова, я встретился с ней взглядом и опустил правую руку. Она бесстрастно заговорила, вновь обращаясь к Двадцатой:
– Я с удовольствием дам показания обо всем, что здесь видела. Так что, если они готовы отпустить заложника и отправиться с нами, даю вам слово, справедливость восторжествует.
У люка появились еще четверо фермеров. Кувале, по-прежнему сидя у стены, приветственно вскинул(а) руку и прокричал(а) что-то по-полинезийски. Один из фермеров хрипло рассмеялся и ответил. В душе у меня всколыхнулась надежда. На корабле полно народу – если дойдет до рукопашной, антропокосмологам несдобровать.
Я сунул пистолет в задний карман и крикнул:
– Он свободен!
Третий угрюмо поднялся.
– Так или иначе, она уже мертва, – спокойно заявил я, – Вы сами сказали. Вы уже стали спасителем Вселенной, – Я похлопал себя по животу, – Подумайте о своем месте в истории. Не запятнайте себя теперь в глазах общества.
Он обменялся взглядом с Двадцатой и начал подниматься по веревочной лестнице.
Я бросил пистолет в угол трюма и шагнул помочь Кувале. Он(а) медленно преодолел(а) трап. Я, не отставая ни на шаг, двигался следом в надежде, что в крайнем случае успею подхватить сзади.
На палубе сгрудилось человек, наверное, тридцать фермеров и восемь антропокосмологов – большинство с пистолетами. Вид у них был решительнее некуда, куда там безоружным анархистам. От ужаса бросило в дрожь: чем это могло обернуться! Я огляделся, ища Элен У. Ее нигде не было видно. Ночью вернулась на остров наблюдать, как умрет Мосала? Я не слышал лодки. Впрочем, может, взяла акваланг и уплыла на сборщике урожая.
Стоило нам направиться к борту, где два судна соединялись сходнями, меня окликнула Двадцатая:
– И не думайте улизнуть с украденным имуществом.
Терпение фермерши было уже на исходе. Она повернулась ко мне:
– Может, вывернете карманы и сэкономите нам время? Вашему другу нужна помощь.
– Знаю.
Двадцатая подошла ко мне, обвела палубу отсутствующим взглядом. У меня кровь застыла в жилах. Это еще не конец. Что бы они там ни сделали с Мосалой, они надеются, что теперь это уже не изменить… но не уверены. И вот готовы стрельбу открыть, лишь бы не выпустить меня с кипой отснятого материала, доказывающего, что опасность куда как реальна.
Они слишком хорошо знают Мосалу. Не представляю, как убедить ее без неопровержимых доказательств; однажды она уже поверила, когда я крикнул: «Волки!»
Только выбора у меня не было. Я вызвал Очевидца и стер все.
– Ладно. Сделано. Запись стерта.
– Не верю.
– Подключите меня к ноутпаду, – Я указал на торчащий из живота разъем, – Проверьте. Убедитесь сами.
– Это ничего не докажет. Вы могли состряпать фальшивку.
– Чего вы тогда хотите? Сунуть меня в электромагнитное поле и вьтжечь всю оперативную память?
Она на полном серьезе покачала головой.
– У нас здесь нет такого оборудования.
Я глянул в сторону сходни, которая поскрипывала, сжатая бортами качающихся на волнах кораблей.
– Ладно. Отпустите Кувале. Я остаюсь.
– Нет! – простонал(а) Кувале, – Вы можете ему поверить…
– Это единственный вариант, – прервала Двадцатая, – Даю вам слово: вы вернетесь в Безгосударство в целости и сохранности, как только дело будет сделано.