Я сидел на крыше рубки, подставляя тело солнцу и ветру, слушая плеск и рокот волн и глядя на пенистый след, оставляемый яхтой. Думалось мне легко. Мысли приходили сами, незваные. Не важно, о чем я думал, гораздо важнее самый факт, что я не переставал думать.
Утром 18 августа, определив свои координаты, я решил, что до Маркизских островов остается не больше трех дней пути. В моем судовом журнале были заполнены почти все девяносто страниц. Со дня отплытия из Панамы прошло восемьдесят пять дней, а я в свое время рассчитывал добраться до Сиднея за восемьдесят. Мэри уже ждала меня, но я надеялся, что она получила мое письмо с Галапагоса, в котором я все объяснил и сообщил новый срок приезда.
В полдень 20 августа яхта находилась на 9°5′ южной широты и 135°50′ западной долготы. Маркизские острова были уже совсем близко. Я часто взбирался на мачту и пристально вглядывался в горизонт, надеясь увидеть темную неподвижную полосу суши на фоне серых облаков и бушующих волн. Но наступил вечер, а ее все не было. Над морем летало много береговых птиц: птицы-боцманы, глупыши, альбатросы, фрегаты, крачки. Я был уверен, что где-то к югу от меня находится цветущий тропический остров Хива-Оа, рассказы о котором я слышал еще в Панаме. Совсем недалеко, вероятно справа по курсу, должен быть Уа-Хука, а дальше на западе — остров Нукухива.
В этот вечер я часто выходил на палубу и, стоя у правого борта, вглядывался во мглу, напрягал слух, ожидая услышать глухие удары волн о коралловые рифы. Вокруг было тихо и пустынно, но я знал, что земля где-то рядом.
Когда наступил рассвет, к северу от яхты я увидел землю… впервые за двадцать девять дней!
Глава пятнадцатаяМорской дьявол
Ровный зеленый остров, выросший справа по борту, был Нукухива. Справа же, несколько позади яхты, серел куполообразный Уа-Хука, а вдали слева смутно вырисовывался остров Хуа-Пу. Нукухива — главный из Маркизских островов, принадлежащих Франции; здесь находится таможня. Я провел яхту в двух милях южнее выступавших из воды скал у юго-восточной оконечности острова. Скала, отполированная морем и ветром, казалась белой от пены волн, без устали набегавших на остров под натиском пассата. Позади, почти скрытый скалой, виднелся мыс Мартин.
На южном берегу Нукухивы есть три превосходные бухты: Комптроллер-Бей, Тайо-Хае и Тай-Оа. Двигаясь вдоль берега на почтительном расстоянии, я осматривал все удобные стоянки. На коленях у меня лежала карта острова. Я внимательно изучал берег и уже готов был стать где-нибудь на якорь.
С моря берега бухты Тайо-Хае казались темно-зелеными; окруженные тенистыми долинами, под сенью пышных деревьев, они манили прохладой и свежестью. Но я не интересовался природой, так как не имел ни визы, ни разрешения зайти в гавань. У меня осталось всего двадцать долларов, и, если бы я вошел в порт, моих денег могло не хватить на то, чтобы выйти из него.
Но главное — мне нужно было торопиться. Самое позднее через шесть недель в Тасмановом море начнется период штормов, и я должен был добраться до Сиднея, прежде чем это произойдет. Задача не из легких — мне оставалось проплыть более четырех тысяч миль. К тому же я ни в чем не нуждался. Продовольствия было вдоволь, пресной воды — на целых три месяца.
Моральный дух капитана, команды и эскорта дельфинов был высокий, особенно после того, как «Язычник» пересек 145-й градус западной долготы, преодолев половину пути до Сиднея. Поплавок и Нырушка наслаждались жизнью. Безбилетница, которую я, правда, видел редко, была в прекрасном настроении. Старый Бандит и его компания, потерявшие трех своих сородичей, ничуть не устали, проплыв три тысячи миль со скоростью пять узлов. Все мои спутники как один желали того же, что и я. «Плыви дальше», — казалось, говорили они. И я направил яхту вдоль южного берега знаменитого острова, о котором столько писалось в приключенческих книгах и биографиях путешественников, плававших по южным морям.
Но уже вечером я пожалел, что не зашел в какую-нибудь из тихих бухт. Грота-фал перетерся о блок и лопнул. Мне предстояла самая неприятная из всех работ, какие приходится выполнять моряку: нужно было залезть на мачту, и, проведя новый фал в шкивы двух блоков, вплеснить его коренной конец в строп блока на топе мачты. Все время я боялся именно этого. Перед отплытием с Галапагоса я сменил все фалы, рассчитывая, что они выдержат до самого Сиднея. Но под натиском пассатов непрочный сизалевый трос перетерся в шкиве блока в фаловом углу паруса.
Одно дело — исправлять такое повреждение на спокойной стоянке, другое — на ходу, когда юго-восточный пассат гонит яхту все вперед и вперед.
Уже добравшись до чиксов вант, я понял, что без одежды работать нельзя. Соскользнув вниз, я обнаружил на себе довольно много ссадин и царапин в тех местах, которые соприкасались с мачтой и вантами. Надев трусы и рубашку, я снова с трудом начал карабкаться вверх.
На этот раз я залез довольно высоко, но здесь столкнулся с серьезными трудностями. Работать на весу было невероятно трудно. Тяжело дыша, я добрался до чиксов нижних вант. Обеими ногами и рукой я плотно охватил мачту. Другой рукой обрезал старый фал, но тут же почувствовал, что, несмотря на отчаянные усилия, начинаю сползать вниз. Вцепившись в качающуюся мачту, я продернул фал через шкив верхнего блока. Быстро слабея и чувствуя, что могу продержаться всего несколько секунд, я медленно сползал вниз. Мне уже казалось, что вот сейчас я сорвусь с мачты и разобьюсь о палубу. А ведь от ближайшей суши, если плыть по ветру, меня отделяли сотни миль.
Я не смог бы провести новый фал через шкивы блоков на топе мачты и в таловом углу паруса, а затем вплеснить его в строп блока на топе мачты. Нужно было искать иной выход из создавшегося положения.
Я начал спускаться на палубу с высоты тридцати пяти футов. Одна моя нога ослабела, и ее тут же ветром отбросило от мачты. Я потерял равновесие. Вторая нога тоже потеряла опору. Меня ударяло о мачту и о ванту. Я не мог уже ни держаться, ни продолжать спуск, не рискуя разбиться.
Сверху яхта походила на челнок. Ее передние паруса были раздуты ветром. Каждая волна высоко поднимала судно и захлестывала его до самых поручней. Повиснув на руках, я лихорадочно оглядел палубу.
Не в силах больше держаться, я отпустил мачту и сильно оттолкнулся от нее. Падал я, как обычно падают мальчишки с деревьев: кувыркаясь в воздухе, размахивая руками и ногами. Но ударился я не о палубу, а о воду — до сих пор не знаю, как это произошло. Барахтаясь и захлебываясь в воде, я инстинктивно схватился за поручни, взобрался на борт и лег на палубе около рубки, жадно хватая ртом воздух.
Было ясно, что мне не удастся основать фал между обоими блоками, как это было сделано раньше, и я ограничился тем, что провел его только через блок на топе мачты, закрепив в фаловом углу паруса. Отдохнув немного, я ухватился за фал и поднял парус. Это было нелегко, но мне удалось справиться. Яхта на всех парусах уходила все дальше от Маркизских островов.
Наступил полдень. Острова все еще не скрылись из виду. Я отдыхал на палубе, тело мое ныло после утренней работы. Яхта ходко шла заданным курсом, она двигалась на запад с небольшим отклонением к югу. День проходил как обычно, только я был вконец обессилен. Я сидел в кокпите, котята дремали у меня на коленях, ласково мурлыкая во сне. Вдруг ярдах в ста за кормой вода забурлила раз, потом другой.
Я встал, ожидая увидеть там стаю черепах. Теперь вода бурлила у самого судна. Потом, резко рассекая воду, появился «морской дьявол» — гигантский скат. Он двигался прямо на яхту, словно не замечая ее, а проплыв мимо, решительно повернул назад и задел за борт, глядя на меня черными выпученными глазами. Голова его сидела на огромном туловище с небольшим горбом. По бокам черного ротового отверстия были короткие, похожие на руки отростки, которыми чудовище, по-видимому, заталкивало себе в пасть добычу. Широкие мясистые «крылья» двигались короткими взмахами, легко толкая вперед многотонную тушу. Сзади, словно спасательный леер, змеился тонкий, короткий хвост.
Скат надменно и пренебрежительно рассматривал меня. Я знал, что эти свирепые и безжалостные твари спесивы, как павлины, и нахальны, как акулы.
Глядя, как он плывет мимо яхты, я подумал: а что, если я решусь напасть на него? И я решился на это, ибо знал, что если я буду осторожен, то сумею воспользоваться своим преимуществом. Опыт борьбы с акулой у Жемчужных островов говорил мне, что, несмотря на огромный вес и силу ската, я могу его одолеть. Просто нужно поймать его на крюк, подождать, пока он потеряет силы, а потом подтащить к самому борту и хорошенько рассмотреть с близкого расстояния. Таким образом я сумел бы осуществить еще одну свою мечту, которая не покидала меня со времени службы в торговом флоте.
Для такой махины нужна была прочная леса, и я решил, что трос от грота-шкота вполне подойдет для этой цели. Я вытащил трос и прикрепил к нему двадцать футов стальной проволоки. Работал я быстро, не спуская глаз с чудовища, которое нахально нырнуло под киль и разгуливало теперь у левого борта. К концу проволоки я прикрепил два больших крюка для ловли акул и насадил на них крупную макрель, пойманную утром.
Эту приманку я бросил прямо в щупальца чудовища, когда оно медленно проплывало мимо. Скат повернулся, внимательно осмотрел рыбу и, резко взмахнув своими крыльями, похожими на крылья летучей мыши, кинулся на нее. В тот же миг, снова взмахнув крыльями, он нырнул. Трос скрылся под водой и так натянулся, что корма резко осела. Нос яхты начал трястись от напряжения, поэтому я взял нож, готовясь обрезать трос в случае опасности. Я рассчитывал, что, пытаясь оборвать трос, прикрепленный к яхте, скат рано или поздно потеряет силы. Тогда я подтяну его к борту, добью, вырублю челюсть и вместе с зубами акулы преподнесу Мэри.
Трос на секунду ослаб, потом снова натянулся с такой силой, что яхта на три румба отклонилась от курса. Я упал на палубу. Яхта остановилась и больше не двигалась. Она застыла на месте. Нос ее медленно поворачивался, и ветер грозил перекинуть паруса на другой галс. Я вскочил на ноги, собираясь обрезать трос.