- Знаете что!.. - сказал я, догнав ее.
- А, это опять вы! - удивилась она и высокомерно подняла брови. - Я же вас просила... Ну хорошо, говорите, но только побыстрей. Ради бога!.. Вы какой-то совсем странный!
- Это неправда... Я должен был сказать, что мне идти... Что я...
- Значит, так: я вам нравлюсь, потому что я красивая. Вы это хотели сказать? Ну вот что, молодой человек. Выслушайте меня очень внимательно.
Своей прямотой, манерой говорить - будто она не от себя, не свои слова говорит, а читает с книжки - она меня сбивала с толку.
- Неправда, что мне идти в другую сторону, - сказал я.
- Так вы, оказывается, лжец?!
- Мне идти в ту сторону, куда и вам!.. - решительно проговорил я.
- Ах, вот еще что!.. Так что ж вы пошли в другую? - с удивлением подняла она брови и округлила глаза. - У вас что, туман в голове?
- Я сегодня уезжаю в Москву, - уныло сказал я.
- Ах, какая жалость, какая печаль! То-то вы с чемоданом и ходите по улицам.
- Он еще пустой, - сказал я. - Пока пустой.
- Правда? Очень жаль, что еще пустой!
- И неправда, что вы недобрая. А доброта выше всего... - говорил я и все больше удивлялся: как некстати говорю я эти банальности, такие пустые, никчемные слова. - Вы как ребенок, а думаете, что все считают вас взрослой. Вы в каком классе учитесь?
- Может быть, вам и школу заодно назвать? Прощайте! И больше не преследуйте меня. Счастливого пути!
Мы шли молча. Минуты через три я сказал:
- Только не думайте, что я иду следом.
- Вы пешком идете в Москву? Кстати, мне думать нечего, потому что я вас совершенно не знаю. Вы для меня такой же прохожий, как и все остальные. Вы даже не представляете себе, как вы мне безразличны!
Она вдруг спохватилась, что говорит слишком много, и умолкла.
Ах, как она была красива! Как она мне нравилась!
Мне казалось, что она по чьей-то доброй воле идет по улице только для того, чтобы ее увидели люди. Но я не переставал удивляться этому странному безразличию прохожих. Лишь кое-кто мельком бросал на нее взгляд. Не чаще даже, чем на меня! Нет, я не возмущался прохожими, в глубине души я смеялся над их слепотой: равнодушно пройти мимо!.. "Эх ты, парень!" готов был я оглянуться и крикнуть вослед пижонистому фигляру, горделиво прошествовавшему мимо нас, который даже не посмотрел на нее, а лишь меня смерил высокомерным взглядом. Безразличие прохожих к моей спутнице изумляло меня и где-то в глубине души успокаивало: мне легче и реже придется ее оберегать от других. А такие пижоны - вон как тот! - пока осмыслят, что они прохлопали, мы с ней будем уже далеко-далеко.
Она была так стройна! Белые туфельки на ее ногах выглядели очень мило. Правда, носки их были изрядно побиты, хотя они были и новые. Ничего, ничего... Конечно, это мини-платье в цветочках, хотя она пока что и была школьницей, можно было бы сменить на более длинное.
Мы шли, молчали около минуты.
Грубовато, совсем нелюбезно, я вдруг спросил ее:
- Как вы знакомы с Ниготковым?
- Ах, это вы?? Вы все еще не ушли? - удивилась она.
- Что вы о нем знаете?
- Все.
Итак, сейчас я спрошу, и покров таинственности с розовато-фиолетовой персоны спадет.
- Что все? - опросил я.
- Абсолютно все!
- Что он сделал?.. Скажите!
- Это семейная тайна.
- Говорите! - вскричал я. - Немедленно!
- Пожалуйста... - очень тихо сказала она, - никогда не кричите на меня при всех... Я этого не заслужила.
- А где же?.. - задохнулся я. - Дома можно кричать?
Она вздохнула и сказала:
- Дом - это не улица...
- Что Ниготков сделал? - допытывался я. - Кто он? И что за семейная тайна?
- Такая... И почему это, интересно, я встречным и поперечным прохожим должна все рассказывать?
Я промолчал.
- Ну хорошо, - вздохнув, проговорила она через минуту. - Могу сказать... Он упорно настаивает на разводе.
- На разводе?! - снова так вскричал я, что обратил на себя внимание прохожих.
Она вскинула над большими глазами красивые брови (может быть, вскинула чуть выше, чем следовало), округлила глаза и снисходительно, словно умудренная долгим опытом добрая женщина, ласково спросила:
- Вы заинтересованы в нем? Вы что, его племянник или брат?
- А вы что, его жена?
- Увы! - задумчиво, печально покивала она головой. - И я мать троих детей...
- Сколько же вам лет?!. - Я остановился, пораженный новыми фактами.
- Тридцать два. Пошел тридцать второй... Вы понимаете: детей ведь надо воспитывать и кормить... А я одна.
- Где же вы работаете? - ужаснулся я, глядя на свои, ставшие какими-то синими руки. Такого же цвета стало и все мое тело, и, конечно, лицо.
- Санитаркой в областной больнице, - просто ответила она. - Сами представляете: ведра, тряпки, полы...
- Я завтра же пойду на ЭФОТ, - следуя за ней, решительно сказал я. Это наша фабрика. Экспериментальная фабрика особых и праздничных тканей. И стану работать на любом месте. И не поеду в Москву на... - едва не проговорился я. - Хотите, я буду вам помогать?
- Нет, мне подачки не нужны. Я справлюсь одна.
- Ну... не как подачки...
- Простите, пожалуйста! - виновато улыбнулась она. - Я не совсем уместно пошутила. Вы не сердитесь?
- Не-ет... - поводил я плечами.
- Ну, ну, что вы?.. - решительно остановилась она передо мной. - У вас что, нет чувства юмора?
- Возможно...
- Жаль! - вздохнула она. - Но не унывайте: и так как-нибудь проживете!
Я не унывал, но был подавлен. И она, наверное, видела, знала, все понимала своим женским сердцем. Просто я был оглушен ее присутствием, был слишком счастлив, что видел ее и слышал. И боялся потерять ее...
- Вы что, спите на ходу?.. Дядя Демид настаивает на разводе с тетей Светланой! Вам нехорошо? О, простите! Я не думала, что вы поверите в такие бредни: что я была замужем и вообще...
- Нет, нет... Ничего! Не волнуйтесь, пожалуйста... А кто эта тетя Светлана? - безразлично спросил я.
- Мамина сестра.
- Так... - глубокомысленно протянул я, возвращаясь в более или менее уравновешенное состояние. - Значит, он вам седьмая вода на киселе?
- Может, и восьмая.
- Как вас зовут? - довольно буднично спросил я.
- Устала я от ваших вопросов... - не тяжело, а просто глубоко вздохнула она. - Меня зовут Лариса.
- Очень приятно! - протянул я ей свою руку, но она почему-то своей мне не подала. - Разрешите, понесу вашу сумку, - нашелся я.
- Пожалуйста, - улыбнулась она. - Да у вас ведь чемодан!
- А меня зовут Константин, - сказал я. - Просто Костя. Дымкин.
И тут нам вдруг не о чем стало говорить.
После продолжительного молчания она оживленно сказала:
- Несколько дней назад я по радио слыхала песню. Там были такие слова: "Наш Костя, кажется, влюбился, кричали грузчики в порту..."
"Она иногда выдавала такие сюрпризы, что я даже смущался.
- Портовые грузчики - ребята веселые... - с апломбом заметил я, открыл свой пустой чемодан и положил в него ее хозяйственную сумку.
Мы подходили к огромным старым деревьям в конце улицы, где когда-то был парк. Здесь я уже лет сто не бывал!..
- Лариса, а вы не знаете, кому ваш дядя покупает цветы?
- Цветы? Не представляю. Конечно, не своей жене, не тете Светлане. Они вместе не живут уже два года.
- Он настаивает на разводе, а вы говорите, что они два года вместе не живут?
- Ну и что? Не разведены юридически, но вместе не живут. Он считает, что и дом, и почти все вещи принадлежат только ему. Вот он и требует развода "по-хорошему", а тетя расходиться с ним вообще не собирается. Да неприятно об этом говорить! Почему он вас так волнует? Давайте лучше не вспоминать о нем! Хорошо? - улыбнулась она.
- Но он такого цвета...
- Какого цвета? - испугалась она. - Что это вас все мучает?
- Так, ничего.
- Значит, он покупает цветы для женщин... Ах, бедная тетя Светлана! Как я ее понимаю!
Лариса сказала, что она должна меня оставить. Мы договорились с ней встретиться на следующий день.
Я, счастливый, с легким пустым чемоданом помчался на автобусную остановку, чтоб сразу же поехать к железнодорожным кассам и сдать билет. Веселая и возбужденная, став золотисто-шафрановой, на остановку прибежала Лариса. Оказывается, я едва не увез ее пустую хозяйственную сумку...
НЕОБЫЧНЫЙ ДРУГ
Наше первое свидание состоялось на следующий день, в десять часов утра на пляже.
Мне это солнечное утро запомнилось на всю жизнь.
Мы купались, загорали и непрерывно болтали. Я, что мог, рассказал Ларисе о своем странном цветовидении. Рассказал и о нашем с Вадимом Мильчиным приключении в остинском лесу.
Она смеялась и удивлялась, как все здорово и смешно там произошло. И сначала не верила моему рассказу, думала, я все выдумываю. В том числе и про свое цветовидение. Когда я упомянул о Ниготкове, о том, как ошибся, приняв за него совсем другого человека, Лариса сказала:
- Скорее всего это он гам и был. У него где-то там старинные друзья живут.
- Но как же он успел появиться дома? - недоумевал я.
- Ну не знаю. Может, на вертолете прилетел.
В полдень мы сложили в сумку нашу одежду и пошли по берегу. Я включил магнитофон, и мы под тихую музыку неторопливо брели, говорили о разных разностях. Лариса что-то рассказывала о своей школе, о друзьях. Вспомнила о своей младшей сестре Жене и вдруг загрустила, совсем сникла, перестала говорить. Я спросил, что произошло. И она сказала, что в прошлом году ее сестра Женя утонула... Пошла с подругой купаться и не вернулась...
Что я Ларисе мог сказать?.. Она забеспокоилась, что дома ее ждет мама, и мы повернули обратно. Я проводил ее до дому. Предложил встретиться вечером. Она сказала, что, наверное, сможет выйти, дала мне номер своего телефона, и мы расстались.
Настроение у меня было плохое. Я съездил на нашу фабрику, вернулся домой, и бабушка послала меня на базар... Часов в семь я позвонил Ларисе, мне никто не ответил, и я пошел в кино. Так, чтоб отвлечься от некоторых своих мыслей.