- Не знаю. А может, и знаю... Не нравлюсь я им.
- А ты что это все в небо глядишь?
- Так. Дождик...
- Ребята, - сказала синевато-бирюзовая девушка, - его надо до больницы довезти. Мало ли что.
- Садись, парень, довезем! - сказал невысокий смарагдовый юноша. - Вот ребята из погони вернутся и поедем.
- Нет, - сказал я, - пойду домой. В больнице нечего мне делать. Сам дойду. Мои преследователи уж дома заперлись, спать легли.
Минут через десять, громко разговаривая, к нам подошли двое, а потом еще двое из числа этих же ребят.
- Ну что, Роман? - спросил огненноцветный одного из подошедших.
- Жаль, - сказал здоровенный Роман, - ну и жаль - не догнали. Хотел бы я его схватить за шиворот. Это они его так отделали? Ну и ничего!.. Завтра, парень, будешь цветной, как картинка. А мы за тем персонажем около километра бежали. И не догнали!..
- Ну и зря я с вами побежал! - разобиженно сказал невысокий, толстощекий, изумрудный крепыш в ситцевой кепке с длинным целлулоидным козырьком.
- Это почему зря? - серьезно спросил его худой и длинный, зеленый, как плющ, парень.
- А потому что! - громко сказал толстощекий крепыш. - Оказалось, это собака была! За собакой, братцы, мы километра два гнались.
Раздался такой хохот, какого я, кажется, никогда еще не слыхал. Я засмеялся вместе с ними, хотя мое лицо горело от побоев.
- Вы поедете или пешком пойдете?!. - злился высунувшийся из-за приоткрытой дверцы зелено-хризолитовый шофер с аккуратненькими усиками.
Громко разговаривая, бурно обсуждая все случившееся, все в один миг, и я в их числе, взобрались в кузов. Протягивая сверху руки, говоря что-то веселое в привычное, парни помогли взобраться визгливым, смеющимся девушкам. Мы сидели на дощатых лавках, прибитых к прямоугольной раме. Я почему-то оказался в средине, смотрел и прислушивался к этому деятельному и бурному, веселому народу.
По просьбе ребят шофер сделал крюк и довез меня чуть ли не до самого дома.
ПРИЗНАНИЕ ЭГОИСТА
На следующий день я с утра занялся всевозможными примочками, чтоб хоть немного устранить с лица, говоря языком моей профессии, хроматическую контрастность, а попросту - синяки.
Потом я пошел в ближайший автомат, чтобы позвонить Ларисе.
Я уже набрал на диске номер, как вдруг какой-то бурый, со слабым сливяным оттенком, сорокалетний коротыш открыл дверь и попросил меня потесниться.
- Парень, надо поговорить. Недолго...
Он сунул левую руку в карман.
Упершись в автомат спиной, я руками и одной ногой толкнул малыша с такой силой, что дверь будки распахнулась, ударилась и из нее со звоном полетели стекла. Трубка вырвалась из рук, ударилась и разбила боковое стекло.
Незнакомец исчез молниеносно.
Мне все эти дьявольские штуки уже изрядно надоели.
Я часов в одиннадцать пошел в милицию и обо всем рассказал. Там решили "фиолетовыми ребятами" заняться. Мне обещали помочь. Попросили в ближайшие дни допоздна нигде не задерживаться и никуда не уезжать...
Я был зол на вчерашних своих обидчиков. И за себя и за Джека. Куда он исчез?
После обеда я отправился в универмаг, в хозяйственный отдел. Надо было купить электроплитку, так как газовую магистраль со дня на день должны были отключить на продолжительный ремонт.
Эх, если б появился хоть один фиолетовый! Уж я схватил бы его за шиворот - и будь что будет!
Я купил электроплитку и вышел из универмага. Теперь мне предстояло уплатить за пользование электричеством.
Я шел по солнечной летней улице и был очень внимателен.
Вокруг были люди зеленоватых гамм. И только некоторые имели оттенки бирюзового, красноватых и золотисто-оранжевых цветов - такие, какие по большей части имели дети.
Вот прошла со странной улыбкой на счастливом лице золотисто-персиковая девушка. Она счастливо, взаимно кого-то любит. Это я знаю точно...
И такие золотисто-оранжевые, золотисто-лимонные и подобные им цвета встречались мне нередко.
Вот по той стороне улицы с рулоном в руке быстро шагает ярко-смарагдовый, волевой энтузиаст. Скорее всего это изобретатель. И бирюзовый тембр в смарагдовом тоне его тела свидетельствует о том, что поиск совсем недавно удачно завершен...
Навстречу возбужденному эрудиту плавно плывет толстая фисташковая женщина. Она кому-то сострадает, одобряет чей-то поступок. Она...
А вот с той стороны улицы, наискось от цветочного магазина, мчится канареечно-желтый толстоватый себялюбец. Он в сверхмодных одеждах. В руках у него букет синевато-зеленых цветов.
Себялюбец пересекает улицу.
Странное совпадение. Такая случайность!
Навстречу канареечному, порывистому себялюбцу на средину улицы выбегает длинноногий и боевитый соломенно-желтый эгоист.
Я засмеялся, стоя на бордюре.
Они готовы были столкнуться.
Все бибикало, неслось и теснилось к тротуару...
Я перестаю улыбаться. Челюсть моя отвисла, потому что уже предчувствую, предвижу печальный финал.
В последнее мгновение себялюбец сделал что-то вроде пируэта, увернулся...
Эгоиста же мотороллер сбил.
Он лежал в трех метрах от эпицентра, вгорячах пытался подняться. Я бросился к нему, едва ли не на спине дотащил его до края тротуара, помог лечь.
- Как вы себя чувствуете? - склонившись над ним, спросил я.
Прикрыв глаза, как бы сосредоточиваясь на глубокой мысли, он вдруг возмутился:
- Неужели он не мог меня объехать?
- Успокойтесь, вам вредно волноваться, - легонько похлопал я его по плечу и под голову, на которой неопрятно рассыпались длинные хилые волосы, положил свой, кроме плитки ничего не содержавший, портфель. Я попытался расстегнуть ему пояс, но он отшвырнул мою руку. Хотел расстегнуть тугой ворот его рубашки, он возмутился:
- Не прикасайтесь к горлу!
- Врача, "скорую" вызвали? - спросил я окруживших нас людей.
- Да, трое побежали звонить, - успокоили меня.
- А то он уже катастрофически меняет цвет... - неосторожно заметил я.
- Цвет?.. Значит, это конец!.. - широко открыв глаза, проговорил несчастный и ужаснулся: - Опять он!.. Константин, я боюсь вас! Пощадите же!!
- Вы меня знаете? - удивился я.
- И знаю, что эту уличную катастрофу устроили вы!
- Да вы с ума спятили! При чем здесь я? Я стоял на бордюре.
- Многие стояли на бордюре... Стояли, да не так, как ты, и не для того!.. - обидчиво прошептал он, становясь сизо-буланым... - Мы все знаем, Константин. - Он помолчал. - Но я до конца хочу быть правдивым. Все скажу!.. И тогда, ночью в лесу, несмотря на кромешную тьму, вы все видели. Я знаю. Мы все о вас знаем. Но за что вы меня там так ударили?
- Так это были вы? - поразился я. - Тот, буро-фиолетовый, гонявшийся за мной бизон?
Эгоист страдальчески сморщился.
- Второй раз, - прошептал он, - вы склоняетесь надо мной. А в третий?.. Над моим телом?
Его лицо передернулось.
- Следовательно, - уточнил я, - там был не Ниготков?
- Нет. Был я, Игорь Словесный. Игорь Тимофеевич... И другие. Константин, заклинаю вас! - не губите меня. Пощадите!..
- Между Ниготковым и вами, Игорь Тимофеевич, есть что-то общее. Почему ночью в лесу я вас принял за Ниготкова? Почему вы с ним схожи?
- Мы двоюродные братья. Наши матери родные сестры.
- Вы двоюродный брат Ниготкова? - поразился я.
- Сожалею об этом! - искренне воскликнул он. - Я с ним хочу порвать. Навсегда! Я решил...
Словесный закрыл глаза, сжал губы.
Я обратил внимание, что он еще быстрей начал утрачивать соломенно-желтый цвет, когда сказал, что боится меня. Он становился все более и более пепельно-серым и уже почти сливался с асфальтом. Так вот почему он был соломенно-желтым, а не фиолетовым: он решил с "ними" порвать!
- Скажите же о Ниготкове самое главное! - попросил я. - Говорите! Не трусьте!
- Не могу... - с трудом разжал он губы. - Язык не поворачивается. Я с ними порвал - и довольно этого...
Конечно, я не должен был разговаривать с пострадавшим. Но он сам затеял разговор, да к тому же было совершенно очевидно, что не настолько он пострадал, чтоб с ним нельзя было разговаривать (как потом оказалось, у него треснула коленная чашечка на правой ноге). Но главное - эти его признания!..
- К чему эта половинчатость! - сказал я ему. - Раз вы решились, то будьте последовательны до конца. Обратного пути у вас уже нет!
В нем появился настороживший меня сливяно-сизый оттенок.
- Ну хорошо, Константин... - внутренне с чем-то согласившись, прошептал он и тут же тоном, заключающим в себе все значения жизни и смерти, тихо воскликнул: - Ты антихрист. Вот ты кто! Я знаю. Мы знаем... Вот как ты появился...
- Ахинея это, товарищ Словесный! Несусветная чепуха. Лучше сразу говорите о Ниготкове. Кто он, что?
- Только ради собственного спасения... - не открывая глаз, в странном волнении проговорил он и замолчал.
- Не хотите говорить - ну и не говорите! Вам же хуже будет, - грубовато встряхнул я его за плечо.
- Да, да!.. Они сегодня... - медленным и основательным движением ладони стерев со лба липкий пот, забормотал Игорь Тимофеевич. - Они сегодня совершат... Он поедет за медом. На пасеку... Любит он сладкий мед!.. И он с ними... Нет, нет!! - вдруг прошептал он и в знак отрицания замотал головой и вскинул над собой руки. - Нет! Что это я говорю?.. Нечего мне сказать... Ну что вам всем от меня надо?!.
- Вы посмотрите - вот прилип! - удивленно, с возмущением сказала надо мной какая-то женщина. - Человека сбило, а он привязался с разговорами!..
Осуждающе заговорили и другие присутствующие.
Неожиданно голова Словесного повернулась набок. Казалось, он потерял сознание. Лежал с открытыми глазами и молчал.
Да, он хотел сказать еще что-то, но так и не решился. Будучи по натуре двойственным, Игорь Словесный, очевидно, часто так поступал в критических ситуациях. Получалось, что он как бы что-то и сказал мне, тем самым вроде бы сняв с себя половину вины, и в то же время как бы ничего определенного мне не сообщил и тем самым снимал с себя ответственность за мои выводы.