Председатель Совнаркома РСФСР В. У л ь я н о в (Л е н и н).»
– Вот это да! – сказал, прочитав телеграмму, Гошка. – Теперь мы будем жить вместе с Россией. Я не я, Ганька, буду, а обязательно в Москве побываю. Давно я об этом мечтаю. Вот закончу училище, послужу в Красной Армии до первого отпуска и дуну в Москву без пересадки. Здесь у нас захолустье, здесь и поучиться-то как следует негде. А Москва – это город!.. Там учись хоть на доктора, хоть на инженера. Там из любого чурбана человека сделают. Недаром туда нашего Кузьму Удалова на днях отправили в какую-то военную академию.
– Разве Удалов чурбан с глазами? – обиделся за знаменитого партизана Гавриил.
– Нет, это не чурбан. Это настоящий самородок. Только ведь он почти неграмотный, а тут на тебе – сразу в академию. Туго ему на первых порах придется. Зато потом, глядишь, полководцем в Красной Армии станет.
– Значит, уехал Удалов учиться?
– Уехал. Да и не один он, а многие уже в Москву укатили. Все туда рвутся. Кто подучиться, а кто и насовсем. Твоего дядю тоже наверняка в Москву отзовут и заставят комвуз кончать. Всех, кто показал себя в гражданскую войну героем, заставят учиться. Нам образованные люди до зарезу нужны. И если у меня получится с Москвой, я там время даром тратить не буду.
Гавриил завистливо вздохнул.
– Да, тебе легко и в Москву укатить. Ты один, а у меня мать-старуха. Ее не бросишь. Придется мне пока в секретарях болтаться.
– Ну, это ты зря! – напустился на него Гошка. – Да ты, может, вперед меня в Москву попадешь. Уедут туда Василии Андреевич с Антониной Степановной и заберут вас с матерью к себе. Так что головы не вешай. Теперь твое от тебя не уйдет… Слушай, Ганька, а чего мы, как неприкаянные, на улице торчим? Давай пойдем к китайцам в харчевню пообедаем, пропустим по одной за взятие Владивостока и за нашу встречу.
– Да ведь я не пью.
– Ну, одну-то выпьешь. Ничего не случится. Пойдем! Я и сам раз в году выпиваю…
Гошка так решительно звал Гавриила, что он не посмел отказаться. Обижать старого товарища ему не хотелось.
По каким-то узеньким закоулкам они спустились вниз от главной улицы и оказались в районе китайских харчевок, где сильно пахло жареным на кунжутном масле чесноком, вареными китайскими пельменями и пампушками.
– Позавчера я вон в той харчевне обедал с партизаном Косяковичем, – показал Гошка на обмазанную глиной и неизвестно из чего выстроенную хибарку с подслеповатыми маленькими окнами. – Он меня хорошим обедом угостил. Только там шибко грязно. Давай сегодня получше харчевню выберем.
Выбрали они двухэтажный деревянный домик с вывеской над входными дверями: «Харчевня Фынь Хунсяня. Обеды и ужины по сходным ценам. Всегда свежие позы».
В прихожей их встретил китаец с подковкой седых усов, с благообразным желтым лицом и веером в руках. Одет он был в черную курму и еще какую-то похожую на юбку одежду. Он почтительно поклонился и сказал:
– Здрасьте!.. Что желаете?
– Нам бы пообедать, – ответил Гошка.
– Пожалюста, пожалюста! Ваша раздевайся, ходи наверх.
Скоро Гавриил и Гошка сидели в комнате на втором этаже за столиком с довольно грязной скатертью и изучали захватанное жирными пальцами меню, вложенное в прейскурант со спиртными напитками.
– Мне тарелку щей – и хватит, – сказал Гавриил. – Я и есть-то не хочу.
– Какой же это обед из одних щей! – сказал Гошка. – Давай не будем скупиться. В кой годы встретились, а ты хочешь щами обойтись. Ты ел когда-нибудь китайские позы?
– Нет. А что это за позы?
– Это китайские пельмени, только каждый пельмень чуть не с кулак будет. Они их здорово, холеры, делают. Прямо пальчики оближешь. Давай закажем по десятку поз, какой-нибудь холодной закуски и самый маленький лафитничек с водкой. Это не ради пьянства, а ради встречи. Да ты не смущайся, не робей!.. Никто нас за это не осудит.
Дюжий стриженный под машинку китаец в белом фартуке и таком же колпаке с красным распаренным лицом принял у них заказ. Пока не подали еду, Гошка расспрашивал Ганьку о его жизни, о знакомых мунгаловских партизанах и больше всего о Семене Забережном, в полку которого он находился после возвращения из госпиталя.
Когда он удовлетворил любопытство, Гавриил спросил:
– Как ты на женитьбу моего дяди смотришь?
– Никак не смотрю. Мне-то до этого какое дело?
– Да ведь ты же увлекался Антониной Степановной.
– Мало ли я кем увлекался, – пренебрежительно бросил Гошка. – Что было, давно прошло.
– А не встречал ты здесь Антонину Степановну?
– Встречал. Она ведь здесь в главном военном госпитале работает. Когда там лежал твой брат Роман, я раза три заходил его навестить. Там и Антонину видел. Сидишь, бывало, у него, так она раза два, а то и больше в палату забежит. По-моему, она к твоему брату не совсем равнодушна. Да и не удивительно. С ним они почти ровесники, а Василий Андреевич, как там не бодрись он, вот-вот на пенсию запросится.
От Гошкиных слов Гавриилу стало неприятно. «И зачем он мне про это рассказал?» – с раздражением и неприязнью подумал он о приятеле. Тот словно понял и поспешил заговорить о другом:
– Ты знаешь, где я после заграничного госпиталя воевал?
– Нет, не знаю.
– До двадцатого года я у Забережного в ординарцах был. А после меня на Амур отправили. Выучился я там на сапера-подрывника и на Читинский фронт поехал. Вышибали мы семеновскую пробку с востока. От станции Зилово до Карымской с боями шли. И там я не раз железнодорожные пути подрывал в тылу у белых. Однажды так ловко подорвал мостик, что пришлось семеновцам свой бронепоезд «Усмиритель» бросить и пешком удирать. Мне за это командующий фронтом Дмитрий Шилов в награду именные часы поднес.
– Вот это здорово! Значит, ты хорошо повоевал… А как тебя в Чите-то ранили?
– Здесь одно время столько бандитов и грабителей расплодилось, что никому от них жизни не было. Каждую ночь – налеты на квартиры и учреждения. Каждую ночь кого-нибудь обязательно убьют и разденут. Дело дошло до того, что эти бандиты даже секретаря Дальбюро ЦК тов. Анохина нынче весной убили. Поехал он с двумя товарищами за город под выходной день. Бандюги подкараулили их и убили всех из засады… Вот тогда и взялись за них. Нас, курсантов, членов партии и комсомола много раз на облавы по ночам посылали. Повоевали мы с бандитами в Кузнечных рядах и на Большом острове, где у них притоны и берлоги были. Человек двести мы этой сволочи перебили и арестовали. А недавно ходили на облаву против самого неуловимого бандита Цыганкова. Пока его не своротил комсомолец Венька Рогожин, он одного нашего убил и меня успел ранить.
– Венька Рогожин?! Я его знаю. Он к нам приезжал по организации комсомола. Не думал я, что он такой геройский парень.
– Геройский не геройский, а молодец. Он этого Цыганкова три месяца выслеживал. Раз десять на грани смерти ходил, пока своего не добился…
Краснолицый китаец принес им селедку с луком и маленький графинчик с водкой, Гошка живо наполнил рюмки и сказал:
– Ну, Ганька, за нашу встречу! – И тут же осушил свою рюмку до дна. Видя, что Гавриил не решается пить, он напустился на него: – Ну, это ты брось. Ты не красная девица, а красный партизан. Ничего с одной рюмки не сделается. А больше я к тебе и вязаться не буду. Выпей раз – и точка. Остальное я без тебя осилю. Аппетит у меня сегодня разыгрался.
Когда они насытились, Гошка с блаженным видом развалился на стуле, закурил и сказал Гавриилу.
– Ну что ж, хорошего помаленьку. Давай расплачиваться и будем уходить.
– Мне нечем платить. У меня всего сорок копеек в кармане. Сдача с дядиной трешки.
– Не беда, я расплачусь. Нам только вчера денежное содержание выдали.
Гошка полез в карманы брюк за бумажником, но сколько ни шарил, найти его не мог. И тут он вспомнил, что оставил деньги в казарме, сунув бумажник на ночь под подушку.
– Это называется пообедали, – сразу вспотев, горько усмехнулся он. – Подвел я и тебя и себя. Придется тебе посидеть здесь, пока я за деньгами хожу.
– Я тут один не останусь – стыдно. Лучше давай я за моими деньгами на постоялый сбегаю. Там у Чубатова девять с полтиной моих капиталов хранится.
– Хорошо! Дуй тогда за своими, а я посижу. Только смотри, чтобы хозяева ничего не поняли. Половой уже ходит и косится на нас. Придется мне еще какой-нибудь жратвы заказать. Иначе попросят освободить столик, а тогда и выяснится все. Для меня это может плохо кончиться. Скандал, протокол в милиции и гауптвахта или отчисление из училища.
– Тогда заказывай. Только смотри, чтобы моих денег на расплату хватило.
– Закажу только для виду.
Когда Гавриил поднялся уходить, китаец с распаренным лицом, заподозрив неладное, вошел в комнату, спросил его:
– Твоя деньга плати, тогда уходи. Наша такой порядок.
– Ничего, пусть идет. Платить за него и за себя буду я, – с важным и внушительным видом заявил Гошка. – Пока он бегает по делу, я еще немного подзакушу. Подай-ка мне рюмку водки и блинчиков с мясом.
Гавриил не помнил, как он добежал до постоялого, до которого было не меньше двух верст. Но на его беду Чубатов куда-то отлучился. Гавриил заглянул во все комнаты, в умывальную, в уборную во дворе, но Чубатова нигде не оказалось. Он метался как угорелый то в дом, то на улицу, не зная, что предпринять, и страшно переживая за Гошку, судьба которого зависела сейчас целиком от него. А тем временем ходики в столовой постоялого продолжали тикать и отсчитывать минуту за минутой. Так прошло целых пятьдесят минут.
И только на пятьдесят первой появился Чубатов. Оказывается, он ходил на толкучку. Пока он расспрашивал ставшего совершенно невменяемым Гавриила, что случилось, да пока доставал из сундучка завернутые в тряпку его капиталы, прошло еще несколько минут.
Сунув завернутые в носовой платок деньги в карман штанов, Гавриил понесся как сумасшедший на выручку друга. Прибежав на главную улицу, он еще не сразу нашел тот закоулок, в который следовало свернуть. Но наконец он все преодолел и в синие сумерки увидел впереди знакомую вывеску харчевни.