— То-то и оно, что с трудом. Не раз при мне сдачу в ларьках вычислял…
— Ну и что? Я, может, больше ничего и не умею! Кроме счета. Про этих… людей-счетчиков читал? Из них некоторые, помимо вычислений, вообще полные дауны! Это же…
— Знаешь, — остановил его Олег, — давай не будем спорить. Бесполезно это. Мне и подумать страшно таким же образом, как эти, про которых ты рассказывал, путем жесткой провокации, проверять тебя на что-нибудь помимо счета… Кстати, за что мне всегда твоя писанина нравилась. Люди, как правило, говорят не связными словами, а бредят так себе чего-то сообразно собственным стереотипам, если вдуматься. Все к этому привыкли, хорошо друг друга понимают, и оттого чуть не любая попытка напрямую, без аллюзий и ассоциаций, как можно точнее вербально передать информацию им кажется бредом… Совершенно не воспринимается. Ты — может, единственный из нынешних литераторов! — это почувствовал и использовал. С чего бы? — Он сделал паузу. — Так вот, о чем я… Давай лучше, разойдемся пока; ты подумай, а, скажем, послезавтра я тебя разыщу. На вопросы отвечу, и все такое. Тогда и решишь. А теперь мне пора. Телефон у тебя прежний? Мобилу не завел?
— Прежний. Не завел.
— Ну, счастливо.
Подхватив прислоненный к парапету рюкзак и вскинув его на плечо, Олег резко развернулся, быстро взбежал по наклонной дорожке наверх и пропал из виду.
Петяша тупо проводил его взглядом и повернулся к воде. Рябь от легкого ветерка сверкала в лучах солнца, и поэтому казалось, что метрах этак в тридцати от Стрелки Васильевского острова Нева сплошь забита мелким, до прозрачности чистым ледяным крошевом. Примерно там, где крошево это становилось для Петяшина взгляда обычной грязноватой водой, лениво покачивалась на поверхности, поблескивала зеленым боком пивная бутылка.
Голова, несмотря на основательное количество поплескивавшегося в организме коньяку, сохраняла приятную утреннюю ясность. Но соображать отказывалась наотрез. Что ж это? Еще один шизик, давненько не кажущему носа Боре под пару? Или как?
Ладно, хоть не пугает неизвестно чем!
Хотя сам факт внимания со стороны некоей могущественной, по словам Олега, организации, внедрившей своих людей в силовые структуры, органы городской администрации и еще черт-те куда, уже довольно страшноват.
Конечно, на подобных паранормальных ведунах, если уж настолько зауважали, можно бы неплохо заработать… Но нет. Если люди большие деньги в тебя вложат, то и отдачи будут ждать соответствующей. Прятаться потом от обжуленных — занятие не шибко-то веселое.
Нет уж, решил Петяша. Вот хуиньки! Пусть себе развлекаются по-своему, масоны хреновы, в меру сил и способностей, а у него, Петяши, и без того хватает…
Рука сама собою потянулась за пазуху. Петяша глотнул еще коньяку, и взгляд его снова зацепился за плюхавшуюся невдалеке от берега бутылку.
Спички, значит… А ежели — попробовать?
Попробовать…
А как? Как вообще к таким делам подступиться, с какого конца? Что конкретно нужно попробовать сделать?
Вспомнив виденные когда-то забугорные «ужастики», Петяша устремил на бутылку немигающий взгляд и мысленно как бы потянул ее к себе. Поначалу бутылка вроде бы чуть-чуть двинулась к берегу, однако тут же стало ясно, что это Петяше всего лишь кажется.
Тогда он снова сосредоточился на том, что хочет притянуть к берегу проклятую стеклопосудину. Сильно хочет. Так хочет, что кушать не может…
Некоторое время не происходило ничего. Потом налетевший вдруг порыв ветра взъерошил Петяшины волосы, бутылка качнулась, хлебнула горлышком воды и — затонула.
54
В город ехали, в основном, молча, передавая по временам друг другу поллитровку какого-то непонятного коньяку, ухваченную в пристанционном ларьке. Только где-то уже около платформы «Броневая», когда опустели соседние лавки, Игорь заговорил:
— На случай, если наш спаситель не озаботился… Прямо сегодня, чем скорее, тем лучше, сядь и напиши бумагу о том, что нашел на улице пистолет и несешь сдавать его в милицию, как положено всякому законопослушному чемодану. Дату сегодняшнюю не забудь проставить. Завтра с утра — то же самое, уже с новой датой. Если, конечно, вообще собираешься и дальше держать при себе этот ствол. Для полноты картины можно еще обзавестись «свидетелем» того, что действительно нашел. Понимаешь? Могу я, да еще с женой, для пущей убедительности, договоримся.
Димыч молча кивнул. Он и вообще-то был здорово подавлен всем пережитым, а тут, при упоминании об Игоревой супруге, снова вспомнилось то, чего не хотелось бы вспоминать. Откуда-то из самой глубины теплого коньячного озера в желудке поднялся и подступил к горлу тягучий, маслянистый пузырь омерзения. Вдобавок, возникло некстати перед глазами то, что осталось от «Володьки», серолицый, скорчившийся на полу…
Димыча жестоко замутило. Чудовищным усилием воли подавив спазм в горле, он судорожно припал к горлышку бутылки.
— Ладно… — Отняв бутылку от губ, Димыч обнаружил, что голос его совсем «сел». — С этим все ясно. А вот, что мы дальше будем делать?
— Отдохнуть не помешает, — поразмыслив, ответил Игорь. — Все равно ничего нам больше не остается, кроме как сидеть и ждать у моря погоды. Вопросов уйма, однако самим искать на них ответы — пустая трата времени. Хотя бы потому, что неизвестно, где искать. Значит, посидим. Подождем, пока ответчики сами не явятся…
— А они явятся?
— Спроси у них… Впрочем, я так полагаю, этого Туза Колченогого мы не в последний раз видели. С чего бы, в самом деле, ему нас из лап всяких монстров вынимать? Если озаботился, значит, ему от нас что-то нужно. А, если так, — появится. Никуда не денется. А если не появится… мы с этим, во всяком случае, ничего поделать не сможем.
Игорь умолк. Димыч отвернулся к окну, за которым неспешно плыли назад, в сторону оставленного товарищами Петергофа, какие-то промышленного виду постройки, окруженные порядком запыленными зелеными насаждениями. Узнанное и пережитое за прошедшие сутки по всем понятиям было неимоверно жутким, однако чувства Димычевы словно бы онемели. Настолько, что совершенно не воспринимали никакой жути. Ощущалась лишь усталость, да еще смутный тяжелый страх перед повторением чего-либо подобного.
В таком состоянии Димыч обнаружил себя впервые и нашел его крайне мерзким.
Верно, пожалуй, говорят, будто любопытство до добра не доводит.
Задние двери с грохотом разъехались в стороны, и из тамбура в вагон, твердо шагая, вошел патруль железнодорожной милиции. Димыч, еле-еле подавив в себе порыв вскочить и бежать, снова отвел взгляд к окну.
Только взглядами не встречаться… Иначе внимание обратят…
Но патрульные, не обратив никакого внимания ни на Димыча ни на кого-либо другого из пассажиров, прошагали сквозь вагон и убрались в передний тамбур. Из заднего на смену им явился мальчишка-газетчик, надсаженным голосом извинившийся за «очередное беспокойство» и немедленно после этого принявшийся маслом расписывать достоинства продаваемых им газет и прочих товаров.
— Да, и вот еще что… — неожиданно, точно вот только что вспомнив нечто важное, заговорил Игорь. — Сходи-ка ты к своему Петьке. Помирись… Ну, или не то, чтобы «помирись», а так, нормализуй отношения, пообщайся и посмотри, что к чему… Понимаешь?
— Не очень, — честно сознался Димыч. — Как-то ты мнешься, гнешься… Несвойственен тебе подобный стиль общения. На что конкретно смотреть?
— Ну, что ж делать… Я сам толком не понимаю, чего ты там можешь высмотреть, но почему-то чудится мне, что можешь. Есть, что высматривать. А что — на месте сообразишь… Только в расспросы не пускайся, пообщайся этак нейтрально, понимаешь?
— Пожалуй…
Электричка, натужно заскрипев тормозами, остановилась у платформы Балтийского вокзала. Немногочисленные пассажиры движимые необоримым транспортным инстинктом, неведомо зачем подстегивающим людей торопиться непонятно куда, устремились к дверям, расположенным в передней части вагона. От тесноты и толкотни процесс высадки существенно замедлился.
Пропустив всех мимо своей скамейки, Игорь поднялся и не спеша заковылял к задним дверям.
Димыч пошел за ним, стараясь держаться так, чтобы распоротый рукав пиджака был понезаметнее.
По дороге к ближайшей от Балтийского вокзала тихой кофейне, что, как известно, расположена на углу Шкапина и набережной Обводного канала, Димыч все безуспешно пытался прийти в себя и идти, как обычно, расправив плечи и глядя прямо перед собой: все-то ему казалось, что любой попадающийся навстречу милиционер уже снабжен ориентировкой с его, Димычевыми, приметами. От этого хотелось съежиться, свернуться клубком, сделаться как можно более незаметным… Однако здесь примитивный инстинкт самосохранения как раз работал против хозяина, побуждая поведением своим выделиться из общей массы.
— А затем мы с тобой вот что еще предпримем, — нарушил молчание Игорь. — Буде дней через несколько ничего не начнет проясняться само собой, пойдем прямо к этому вашему Флейшману. Помнишь, было говорено, он лохов разных надувает, обещает помочь компенсацию получить через суд, за наведенную будто бы порчу и прочий сглаз? Прикинемся такими вот лохами и придем. Посмотрим, что пациент из себя представляет вблизи.
Тоска Димычева сделалась еще неизбывнее. Одного уже вблизи посмотрели. Чем, интересно, второй порадует…
55
Некоторое время Петяша по инерции еще смотрел, не моргая, на то место, где ушла под воду бутылка. Затем он закурил и, резко развернувшись, взошел по наклонной мостовой к проезжей части.
Дело шло к полудню. Вокруг ощутимо поприбавилось оживления. Теперь на Стрелку сплошным потоком неслись с Дворцового моста машины, а протискивающиеся меж ними троллейбусы были набиты битком. Подкатывая к остановке, эти железные, душные коробки выплевывали наружу солидные порции своего содержимого, каковое, ошалело вертя головами, устремлялось на противоположную сторону, в направлении университета, что, учитывая плотность потока автомобилей, было делом отнюдь не легким. Те же, кто неизвестно сколько времени торчал на жаре, в пыли, ради сомнительного удовольствия дождаться и проникнуть в такую вот консервную банку, излишне поспешно, растрачивая слишком много энергии на ненужную толкотню и, как следствие оной, выяснение отношений с прочими жаждущими, устремлялись на штурм всех предоставленных входных дверей…