необходимо, если только Изабелла отказалась бы пожертвовать своими английскими владениями. При отречении от вассальной зависимости собственность подлежала конфискации. Все, что нам известно об Изабелле, указывает на то, что это и был решающий момент. Ее маниакальная экстравагантность, невротическая зависимость от дома и от расположения отца – которую она, возможно, надеялась распространить на своих братьев и племянника – и неуверенность во Франции дают основание предположить, что расставание было ее выбором, а не выбором мужа.
Что испытывал де Куси к своей тщеславной, испорченной, эгоистичной, своевольной жене – любовь или безразличие, – история умалчивает. Судя по тому, что известно о ее темпераменте, она не была любимым Плантагенетом, и сведений о ней сохранилось мало. В любом случае, она вернулась в Англию и осталась там со своей младшей дочерью Филиппой, которая сызмальства жила на родине. Все английские владения ее мужа – «имения, деревни, правительственные награды, территории, города, животные, фураж, движимое и недвижимое имущество» – были конфискованы короной и переданы в управление Изабелле, архиепископу Йоркскому, двум епископам и четырем другим членам комиссии. Поскольку женщинам не возбранялось владеть собственностью, такой расклад указывает, что братья Изабеллы ей не доверяли. По условиям договора, доходы с собственности должны были выплачиваться попечителями «до тех пор, пока она остается в Англии».
Неопределенный статус Изабеллы – ни жена, ни вдова – длился всего два года. В апреле 1379 года при неизвестных обстоятельствах она умерла в возрасте 47 лет. Все земли в Англии достались дочери де Куси Филиппе.
Французы возобновили войну тотчас по окончании перемирия. Вместе с испанским флотом они осуществили серию нападений на южное побережье Англии даже прежде, чем узнали о смерти короля Эдуарда. В попытке сохранить это событие в секрете, пока власть переходила к другому монарху, англичане «преградили все ходы и выходы королевства». Все это оказалось напрасным, потому что французы их опередили.
Под командованием адмирала Жана де Вьена 29 июня французы и испанцы высадились в порту Рай, против Булони, и за двадцать четыре часа ввергли его в ад – жгли, грабили, убивали мужчин, женщин и детей, похищали девушек и уводили их на корабли, то есть сознательно поступали так, как и англичане, нападавшие на французские города. Объятая пламенем церковь «удивительной красоты» (по словам Уолсингема) была полностью уничтожена. Несмотря на стремление нескольких французских рыцарей сделать Рай постоянной базой – вроде Кале, – адмирал не согласился. Целью французов была не оккупация, а уничтожение и террор, чтобы заставить Англию подписать мир и предотвратить укрепление Кале, потому что французы планировали направить главный удар именно туда.
Французы встретили слабое сопротивление, а потому двинулись по южному побережью, нападая поочередно на Фолкстон, Портсмут, Уэймут, Плимут, Дартмут, после чего прошли десять миль внутрь острова, сожгли Льюис, рассредоточились и уничтожили отряд из двухсот солдат во главе с местным приором и двумя рыцарями. Проделав все это, они погрузились на корабли и уплыли, а месяц спустя вернулись и опустошили остров Уайт рядом с Саутгемптоном. Атавистический страх, доставшийся англичанам в наследство от набегов данов и других викингов, получил реальное воплощение.
Слабость обороны была вызвана не ложным чувством безопасности. На эти города французы нападали и ранее. Более того, в последние полгода перед окончанием перемирия королевские указы предупреждали о французском нападении, однако в те смутные времена мало что было сделано для укрепления обороны. Когда пришли захватчики, судьба городов не слишком взволновала английских аристократов. Сэр Джон Арундел успешно оборонял Хэмптон с войском из 400 копий, но только после того, как горожане, по его требованию, собрали деньги и фактически купили услуги солдат.
Когда замку Ланкастера Певенси на побережье графства Сассекс стала угрожать опасность, герцогу сообщили, что враждебно настроенный к нему Уолсингем отказался посылать помощь. Ланкастер насмешливо ответил: «Пусть французы сожгут замок, я достаточно богат, чтобы его перестроить». Похоже, эти слова придуманы, однако в них чувствуется та же ненависть к нобилям, о которой поведал другой священник-хронист – Жан де Венет, – и по той же причине: рыцари не сумели защитить от врагов землю и людей. Не случайно, что в завоеванных графствах – Кенте и Сассексе – произошло крестьянское восстание.
Глава 15. Император в Париже
Самым пышным, если не самым значительным событием десятилетия во Франции был визит в Париж императора Священной Римской империи Карла IV. Произошло это в декабре-январе 1377–1378 годов. И опять потребовалось присутствие де Куси, как и прежде во время бракосочетания герцога Бургундского: недоставало его изящества и великолепия, которые придавали особый шик свите нобилей. К тому моменту правление Карла V во всем его блеске вступило в зенит. Публика испытывала благоговение и наслаждалась роскошными церемониями, а за прославление Валуа пришлось, вероятно, выложить несметную сумму.
Хотя Карл V был представителем третьего поколения Валуа на троне, он был не слишком уверен в легитимности собственного титула, оттого что сомневался, действительно ли он рожден в законном браке. По личным и по государственным причинам он постоянно старался придать достоинство короне. Политическая цель организации визита состояла для него в изоляции Англии и в укреплении связи со своим дядей-императором, к тому же он хотел обсудить матримониальные темы и вопросы относительно передачи территорий. С эмоциональной точки зрения родство с императором было для него не менее важно, хотя он из опыта знал расчетливую и скользкую натуру своего дяди. А самое главное – у него появилась возможность провести грандиозную публичную церемонию, что было весьма важно в эпоху Средневековья.
Теоретически император Священной Римской империи обладал временной властью, сходной с духовной властью папы над человечеством. Хотя престиж императорской власти еще сохранялся, но ни империя, ни титул уже не соответствовали действительности. Имперский сюзеренитет в Италии был пустышкой, он мало что значил и на западной границе империи в Эно, Голландии и Люксембурге и отступал на востоке под натиском крепнувших новых государств – Богемии, Венгрии и Польши. Сердцевиной империи была бессистемная федерация германских княжеств, герцогств, городов, маркграфств, архиепископств и графств с переменчивым и перекрывающимся суверенитетом. Габсбурги и Люксембурги, Гогенштауфены, Гогенцоллерны, Виттельсбахи и Веттины уничтожали друг друга в бесконечных войнах; риттер, или рыцарь, жил тем, что грабил торговцев; каждый город верил, что его процветание зависит от уничтожения соперника; в городах боролись за власть купцы и гильдии ремесленников; эксплуатируемое крестьянство периодически огрызалось бунтами. У империи не было политического единства, не было столицы, общих законов, общих финансов и общей власти. Она являлась реликтом мертвого идеала.
Теоретически лидер христианского сообщества – император – был монархом, избранным из Люксембургской династии правителей Богемии. У Карла IV существовали родственные связи с Францией, здесь же предпочитал жить его отец, Иоанн Слепой. Карл IV с семилетнего возраста рос при французском дворе, был женат на сестре Филиппа VI, а его сестра Бонна вышла замуж за сына Филиппа – Иоанна II. Несмотря на то что Карл IV был слегка горбат и имел землистый цвет лица, в молодости он был красив: длинные черные волосы и борода, пронзительный взгляд черных глаз. Сейчас, в 61 год, он пережил трех жен, женился на четвертой и поженил семь или восемь своих детей, пристроив их в венгерскую, баварскую и Габсбургскую династии. Внешне он казался приветлив и мягок, а на деле был скор и тверд в решениях, но беспокоен и находился в постоянном движении. У него была привычка остругивать ивовые ветки, покуда, с виду рассеянно, он выслушивал просителей и советников, но неизменно под конец выдавал каждому ответ, «исполненный мудрости». Он говорил и писал по-чешски так же хорошо, как и по-французски, по-итальянски, по-немецки и по-латыни. Человек с острым и живым умом, он, как и его племянник Карл V, был полной противоположностью неразумному несдержанному отцу.
Карл IV был достаточно проницателен, чтобы понять: его империя далеко не та, какой была при Карле Великом. Главной его заботой стало королевство Богемия, и он занимался его расширением и культурным обогащением, за что императора называли «отцом своего отечества». Он воплощал в себе националистические тенденции, которые фактически превращали его императорский титул в ничто.
Пока готовились к приезду императора, де Куси вступил в войну с Англией, но не на своей родине в Пикардии, а в Лангедоке, под командованием герцога Анжуйского, наместника Лангедока, – против гасконцев. Как и Ланкастер, герцог был братом короля. Анжуйский и сам мечтал о короне. Вступив в его армию, де Куси обрек себя на то, что спустя несколько лет принял участие в судьбоносной борьбе герцога Анжуйского за корону Неаполя.
После двух месяцев осады и стычек в Гаскони де Куси вернулся в Париж, где занял место в свите императора. Делегация от принимающей стороны, которая должна была встречать в Камбре, включала в себя кроме де Куси двух главных советников короля – Ривьера и Мерсье, а также множество нобилей, рыцарей и оруженосцев, общим числом 300 блестящих всадников. 22 декабря они отъехали от города на лигу вперед, навстречу приближающимся гостям. Двести знатных горожан Камбре и священников во главе с епископом двигались рядом в окружении стрелков. Император в зимнем меховом плаще ехал на серой лошади рядом со своим старшим сыном Венцеславом, немецким королем. Гостей сопроводили в город, где император спешился с некоторым трудом, поскольку страдал подагрой, и епископ препроводил его в церковь.
Главная цель визита, как позднее, за обедом, сказал император французам, – повидаться с королем Карлом, его супругой-королевой и их детьми; он хотел увидеть их «больше, чем кого-либо в мире». Когда он сделает это и представит своего сына, то умрет со спокойной душой, если Господь пожелает забрать его к себе. Император и в самом деле доживал последний год своей жизни, и, возможно предчувствуя смерть – ведь в те времена мало было лекарств и способов излечения, – это трудное путешествие он предпринял, скорее, из желания посетить Париж своей юности, а не ради извлечения политической выгоды из визита.