В ту секунду я вдруг понял, какой же я идиот. Ну конечно же, именно так и следовало действовать с самого начала! Только при таком подходе у меня был шанс выявить случаи, полностью аналогичные моему. Я должен был искать не просто врачей, переживших горе, а тех, кто в тяжелый период жизни совершил ошибку, как это получилось с терапевтом Долгих. Но важен был этот момент не потому, что я осознал собственную глупость и недальновидность. Важно другое: мне стало очевидно на собственном примере, какие чудовищные ошибки может совершать мозг горюющего человека. Какие неправильные решения принимать. Не замечать существующего, упиваясь иллюзиями. Не видеть и не понимать простых вещей и связей, когда ослеплен ненавистью и жаждой отмщения. Почему я все время думал только о семьях пострадавших и ни разу не вспомнил о близких того, кто был за рулем? Я сам много лет водил машину и прекрасно знаю, как оно бывает. Дети и подростки гибнут не только на тротуаре или проезжей части, они гибнут и в автомобилях, и виновниками аварий зачастую бывают их собственные родители или родственники, старшие братья и сестры, дядья и тетки, бабушки и дедушки. Женщина, ребенок которой погиб, а мужа посадили… Мужчина, потерявший в результате ДТП двоих малолетних внуков и дочь, которая посадила в машину детей и села за руль, наглотавшись «колес», или просто гнала по трассе… Примеры можно было перечислять до бесконечности. Но почему-то ни один из них не приходил мне в голову, пока я с азартом и увлечением вынашивал и осуществлял свой план. Действительно, мозг, утонувший в горе, захлебывающийся желанием найти и наказать виноватого, мало на что годится.
Итак, я признал свое поражение. Мой план был ущербным с самого начала. Моя жизнь заканчивается, и никакие акты возмездия этого не отменят. Но зерно моих побуждений, их истоки – правильные и разумные. Как зло порождает другое зло, так и одно горе может породить другие беды, которые будут до бесконечности расходиться кругами от исходной точки. Прервать этот порочный круг невозможно, и я со смирением это принял. Но можно поставить волнорезы. Они хотя бы чуточку смягчат последствия, сделают их не столь разрушительными.
Каменская
Между официальной частью и поминальным застольем образовался перерыв в полчаса, и Насте пришлось изрядно напрячь имеющиеся навыки, чтобы осуществить задуманное. Она очень старалась, и ей, в конце концов, все удалось. Борис Димура познакомил ее с Гиндиным, потом к ним присоединился Александр Лазаренко. Отсутствовал четвертый, студент Николай Абросимов.
Виктор все время был рядом, но после знакомства с Лазаренко отошел, сказав, что намерен встретиться и пообщаться со знакомыми студентами.
– Только не застревай, – с видом тетушки-зануды велела ему Настя. – Через двадцать минут жду тебя внизу, возле гардероба.
– Ладно, – отмахнулся Вишняков и исчез.
– Вы разве на поминки не идете? – удивленно поинтересовался Гиндин.
– Не приглашена. Я и о мероприятии узнала случайно, только накануне.
– Ну как же так! – Димура начал оглядываться в поисках кого-то. – Я сейчас скажу Алякину…
– Не беспокойтесь, Борис, – остановила его Настя. – Все в порядке. Я бы с удовольствием осталась, но нам с Витей нужно ехать.
Настя мысленно похвалила себя за то, что очень внимательно слушала доклад Димуры, в котором он подробно рассказывал о научной работе Светланы Валентиновны Стекловой в последние годы жизни и упоминал тех, кто вместе с ней занимался исследованиями. Теперь есть все основания поинтересоваться Абросимовым.
– А где же ваш четвертый коллега? – спросила она. – Борис, мне кажется, вы называли еще кого-то…
– Коля? – тут же подхватил Лазаренко. – А вон идет.
Он повернулся и помахал кому-то рукой. Через полминуты подошел молодой человек весьма экзотической наружности: красивое лицо монголоидного типа, выбритые виски, густые стоящие торчком волосы, маленькая аккуратная серьга в ухе. Подобный «дизайн» головы, как думала Настя, предполагал неформальную одежду, однако Николай Абросимов был в хорошо сшитом костюме. На одной руке – черная перчатка.
– Наша экономическая составляющая, – представили его Каменской. – Теперь мы в полном составе.
– Матвея нет, – заметил Гиндин.
– А за что у вас отвечает Матвей? – живо поинтересовалась Настя.
– Вносит свой вклад, как может. Чисто технически. Рисунки, диаграммы, списки, таблицы. Он раньше Светлане Валентиновне помогал с компьютером, потом к нам прибился. Хороший парень, проникся идеями, но тексты писать совсем не умеет, да и образования подходящего у него нет, – охотно пояснил Лазаренко. – Но в графике он – царь и бог! Любую схему ДТП на компе изобразит в пять секунд. Если бы у нас в Чите был такой спец, мы бы свои обращения к властям подкрепляли целыми альбомами для наглядности…
Лазаренко оседлал любимого конька, и Настя в течение нескольких минут с интересом слушала рассказы бывшего читинца о бесконечной войне общества «Дорожный патруль» с городской администрацией и ДПС, о непродуманной разметке дорог, об отсутствии предупреждающих знаков и ограждений при ведении дорожно-строительных работ или при обнаружении дефектов дорожного покрытия, о «резиновых» формулировках некоторых правил дорожного движения, которые позволяют следствию преподносить ситуацию так, что «всегда виноват водитель», об отсутствии нужного количества квалифицированных автоэкспертов…
Кажется, пора. Она подняла руку, запустила в волосы на затылке, провела вверх, словно взъерошивая короткие пряди. Это был оговоренный знак для Виктора, означающий, что наступил благоприятный момент. Оборачиваться, оглядываться, искать кого-то глазами – нельзя. Остается надеяться, что Вишняков ее видит.
Меньше чем через минуту у нее в сумке зазвонил телефон. В коридоре, где они стояли, было шумновато, и на всякий случай Настя быстро нажала на «громкую связь». Чтобы уж с гарантией.
– Настюха, здорово! – послышался из трубки бодрый голос. – Говорить можешь?
– Могу, только быстро, я на мероприятии.
– Слушай, у тебя по какому-то делу в конце нулевых вроде проходил один чел, Литвинович Олег.
Виктор справлялся нормально, даже, пожалуй, хорошо. Молодец!
– Олег Литвинович, – повторила она задумчиво, делая вид, что напрягает память. – Да, был такой. И что с ним?
– Прикинь, грохнули сегодня ночью.
Усиленный динамиком звук отчаянно бил в ухо. Зато Настя видела, что названное имя было услышано. На лицах всех четверых проступило сперва удивление, потом настороженное внимание.
– Застрелили?
Димура что-то негромко сказал Гиндину, тот кивнул и выразительно посмотрел на Лазаренко и Колю Абросимова. Лазаренко тихо ахнул, Николай шевельнул губами, беззвучно произнеся короткое, всем хорошо известное слово.
– Да нет, там без оружия обошлось. Молодой мужик, жена, двое детей. Мне таких всегда жалко.
– Молодой? – переспросила она. – Тогда это точно не тот. Тому Литвиновичу уже тогда было около полтинника, а сейчас, ясное дело, еще больше, если он вообще еще жив, что маловероятно, учитывая его криминальную специализацию. Отчество у него было какое-то затейливое, не то Рафаилович, не то Рафаэлевич.
– Не, наш терпила – Витальевич. Безработный бизнес-аналитик… Эх, жалко… А мы-то как вспомнили того твоего Литвиновича, так подумали, что ты, может, чего дельное расскажешь.
– Ну извини, не оправдала ожиданий.
– Ладно, Настюха, спасибо. Побегу.
– Ага, пока.
Она убрала телефон и с виноватым видом обратилась к своим собеседникам:
– Прошу прощения. Бывший коллега, нужно было ответить.
– Анастасия Павловна, – в голосе Гиндина звучала нескрываемая тревога, – речь шла об Олеге Литвиновиче? У вас громкая связь случайно включилась, нам было слышно.
– Да, а в чем дело? Вы его знаете?
Теперь все четверо заговорили наперебой, но, кроме удивления и горестного беспокойства, в их речах не мелькало ничего, даже отдаленно напоминавшего страх или попытки о чем-то умолчать. Они определенно не знали об убийстве. И скрывать им было нечего.
– Я сейчас сбегаю на кафедру, принесу журнал со статьей, – горячился Димура. – Вы сами увидите. И, может быть, вашим бывшим коллегам будет интересно ее прочитать, там много сведений о жизни Олега и его семьи в последние годы.
– Погоди, Боря, – остановил его менее эмоциональный Илья Гиндин. – В статье ведь только выжимки, то, что мы сочли важным для обоснования основного тезиса. Объем статьи не позволял писать более подробно. А полностью вся информация об Олеге у нас в рабочих материалах. Как раз вчера ко мне приходили насчет Журавлева, ну, того, у которого бабушка и сын погибли во дворе, и я передал все материалы на флешке.
– Вот черт! Ты прав, в материалах намного больше сведений… У меня тоже все в компе, но дома, я же аспирант, мне на кафедре отдельный компьютер не положен, – огорчился Борис.
– У меня тоже дома, – кивнул Лазаренко.
– И у меня, – отозвался Николай.
– А кто к вам приходил? – спросила Настя. – Может быть, можно их попросить срочно переслать материалы на почту… хотя бы мне, а я их перешлю тому, кто мне звонил. Чем быстрее это сделать, тем лучше.
– Конечно, – обрадовался Гиндин. – Капитан Дзюба, такой рыженький, очень любознательный, из МУРа. И полковник Зарубин.
– Сергей Кузьмич? – Настя изобразила радостное удивление. – Знаю его, конечно. Правда, шапочно, но все же.
– Имя он не назвал, только фамилию. Маленького роста, очень подвижный.
– Он! Сейчас, один момент, я ему позвоню.
В принципе, все это уже было совершенно не обязательно, но Насте казалось, что нужно доиграть до логического конца, иначе старательный Димура сейчас отправится на кафедру, застрянет там на какое-то время, потом вернется, начнет показывать статью и все объяснять, и придется делать вид, что читаешь, и снова тратить время. Время, которого нет. Она снова достала телефон. Громкой связи уже не будет, в коридоре шум, но все равно… Аппараты теперь такие, что ничего ни от кого не скроешь. Будем надеяться, что Серега не растеряется.