Продолжая болтать, Земниц потянул толпу к выходу с этажа. Вальтер подумал, что он увлечет всех за собой, но не тут-то было. Поклонницы окружили его так плотно, что, если бы юноше вздумалось поджать ноги, упасть бы ему не дали, так и понесли. С одной стороны, конечно, приятно, когда ты в центре внимания, а с другой…
Аглая Борецова решительно протолкалась вперед, отпихнув кого-то, схватила Вальку за локоть, прижалась, заглядывая в глаза.
– Живой! – воскликнула она. – А я как прочла объявление, что вам благодарность и все такое прочее, так и подумала, что посмертно…
– Ха! – ревниво откликнулся Альфред. – Чтобы мы и дали себя какому-то занюханному упырю прикончить? Не на тех напали! Мы некроманты или как? Мы его сами упокоили! Вот этими вот руками!
– Да рассказывай уже! – хором заорали со всех сторон.
– В общем, дело было так…
Продолжая разглагольствовать, размахивая руками и помогая себе мимикой, Альфред Земниц увлек за собой толпу слушателей. С одной стороны, это было даже хорошо – на Вальтера больше никто не обращал внимания, а с другой, его та же толпа тащила вслед за оратором. И девушки по-прежнему так и висли на нем. И Аглая все так же заглядывала в глаза влюбленным взором и гладила по плечу. И Лилии Зябликовой все не было…
– Ты чего? Все хорошо? – До Аглаи дошло, что юноша слишком взволнован и рассеян. – Случилось что?
– Да нет, наверное, – отмахнулся тот. – Слушай, ты Лилию не видела?
– Нет, – быстро ответила девушка. – Со вчерашнего дня. Провалиться на этом месте, если вру! Ой!
Она не удержала равновесия и, если бы не цеплялась за локоть Вальтера, могла бы упасть.
– Ты чего? – изумился тот. – На ровном месте спотыкаешься?
– Да каблуки высокие! – залепетала та. – Я же в туфлях редко хожу. Сегодня вот ради выходного решила надеть, а ноги не привыкли… Да и пол неровный…
– Или врешь. – Мирабелла Флик прищурила глаза, всматриваясь в лицо приятельницы. – Тебе любой ведун скажет, что такое ложная клятва!
– Тоже мне, – фыркнула Аглая. – Да если бы все клятвы так срабатывали, люди вообще помалкивали бы в тряпочку! Все постоянно врут. Вот и вас, целителей, знаешь, как за глаза называют?
– Ну как?
– Врачами![17] Дескать, врете много! Людей обманываете!
– Это когда мы людей обманывали? – мигом ощетинилась Мирабелла.
– Да постоянно! Зубы заговариваете…
– Девчонки, шли бы вы отсюда! – попытались урезонить подружек остальные. – Слушать мешаете!
Альфред, осаждаемый толпами любопытных, уже добрался до лестницы и вскочил на перила, как на трибуну, вещая уже оттуда. При этом он так размахивал руками и корчил рожи, подражая упырю, что его не столько слушали, сколько караулили, готовясь ловить, если вдруг начнет падать.
– …и тогда я смотрю – уходит, гад! Удирает, сволочь гнилая! – Глаза парня горели праведным огнем. – Да на такой бешеной скорости, словно ему в задницу перца толченого запихали! И понимаю я, что не успеваем – ни я, ни Варяжко, ни Одоевски. Что он сейчас вырвется и удерет! Он же, гад, крови уже попробовал, а вкусивший крови упырь – это сами знаете что такое! Ни один из вас, – палец оратора уперся в толпу, – не проснулся бы поутру, если бы он добрался до общежития! Это упыриха тоже поняла, летит наперерез, осиновым колом размахивает, а что толку? Она ведь женщина, слабый пол… И получается, что против упыря, между вами и смертью, один только Вальтер фон Майнц! Мы, конечно, на месте не стояли, но все равно ему первому пришлось бы принять удар на себя! Я кричу ему: «Осторожно, упырь!»
– Когда ты мне кричал? – не выдержал Вальтер.
– …кричу, а он не слышит, – как ни в чем не бывало отмахнулся Альфред, мол, не перебивай. – Упыря увидел, и глаза у него стали такие… бешеные. «Ну все, – думаю, – молись, сволочь вонючая, если молиться умеешь. Потому как вот он, народный мститель! Герой натуральный!»
– …концентрированный, – проворчал смущенный Вальтер.
Аглая захихикала.
Настроение у юноши стремительно портилось. И не потому, что Альфред врал, рассказывая все в общем-то правильно, но на ходу сочиняя такие подробности, которых в принципе не могло существовать. Например, у упыря внезапно стали расти клыки и когти, а сам он мутировал чуть ли не в оборотня. Еще он, Вальтер, почему-то выронил меч и какое-то время отбивался голыми руками, пока верные друзья не пришли ему на помощь, отвлекая внимание на себя. Но студенты слушали, раскрыв рты, даже не думая сомневаться. Молчал и Варяжко, не спеша спорить. Раз сам герой стоит и помалкивает, значит, это правда. Альфред же не врет, что упырей было сто штук? И что они пушинками разлетались в разные стороны от боевых заклинаний, которыми сыпал Вальтер!
Нет, сам фон Майнц, если честно, очень хотел, чтобы Земниц и дальше сочинял свою героическую повесть, но чтобы ее услышала и Лилия. Где она? Куда подевалась? Неужели заперлась и отказывается выходить? Или так устала минувшей ночью, что ее не разбудил шум и гам? Тут собрался практически весь курс, но Лилии Зябликовой не было.
– Ты чего? – Аглая так и цеплялась за него, заглядывая в глаза.
– Где Лилия?
– Далась тебе эта Зябликова! Ты ей ни капельки не нужен!
– Не твое дело, – рассердился Вальтер.
– Обиделся? На правду не обижаются!
Юноша вспыхнул. Да, иногда приходилось признать, что в жизни Лилии он играет самую последнюю роль. Вечный друг, вечная тень, помощник, подсказчик и тот, кто готов исполнить любой каприз, сам ничего не требуя взамен. Да, он знал, как на курсе относятся к его чувству. Да, сам от этого страдал, но ничего не мог с собой поделать. Вот нужна была ему Лилия Зябликова, и все тут. Очень нужна. Со всеми ее недостатками и капризами. Она напоминала ему маму и старшую сестру. Он был готов в лепешку расшибиться ради нее. А они все…
– Если такова правда, – отчеканил он, глядя в лицо Аглае, – то я предпочитаю ложь. От нее не так больно.
Девушка отпрянула, заметив в его глазах опасный огонек.
– Да ты чего, Валька? Я же просто так… я же не хотела, – забормотала она.
– Мне наплевать, что ты хотела, а что – нет, – отрезал он. – И меня зовут Вальтер, а не Валька, запомни это!
Сорвав с себя руку Аглаи, он стал продираться сквозь толпу, отчаянно работая локтями. Его не хотели пускать – студенты жаждали уточнить, все ли было так, как вещает Земниц? – он отмахивался, торопливо соглашался. Лишь бы выпустили. Аглая спешила за ним по пятам, хватала за локти.
– Ну, Вальтер, ну прости, – лепетала она. – Я не нарочно! Я не хотела. Прости! Просто ты мне нравишься! Очень нравишься! С самого первого курса!
– Нравлюсь?
Перед ним словно выросла стена, в которую он врезался с разбега.
– Нравлюсь? – остановился, развернулся, заглядывая в лицо.
– Да, – пылко выдохнула Аглая Борецова.
Ее глаза горели огнем, за который он мог бы горы свернуть… если бы это были глаза другой девушки.
– Почему?
– Не знаю, – честно ответила Аглая. – Ну за что люди нравятся друг другу? Просто так… Ты умный, красивый, добрый, преданный, честный. И вообще… Не такой, как все! Ты даже лучше моего брата, вот!
Он попятился, мотая головой, словно слова девушки были роем мух, которые вились над его головой, садясь на лицо и заползая в уши. Она наступала, сверля его глазами, и Вальтер рванулся прочь, бегом, сломя голову…
– Мр-ряу!
– Бес!
Под ноги попалось что-то живое, мягкое. Не ожидавший такого, юноша споткнулся и чудом не упал, на самом деле налетев на стену и чудом не расквасив нос. А когда выпрямился и сфокусировал взгляд, заметил толстого рыжего кота, смотревшего на него снизу вверх с выражением благородного негодования, как у демона-сластолюбца, которого начинающий демонолог только что сдернул с жертвенной девственницы.
– Извините, – почему-то в этот момент Вальтер перешел на «вы».
– Фык! – ответил кот с таким выражением, словно обматерил.
– Я же извинился! – повысил голос юноша, но потом вспомнил, с кем говорит, и присел на корточки: – А ты откуда взялся?
– М-мыф, – скривился кот с гордым пренебрежением: «Оттуда!»
– Левиафан… – Вальтер протянул руку, чтобы потрогать зверя за ушами, но вспомнил кое-что и отдернул руку.
Этот кот терпеть не мог фамильярностей и принимал скупую ласку только от Лильки. Скупую в первую очередь не потому, что девушка отказывалась лишний раз почесать домашнему питомцу животик, сколько потому, что эту ласку он мог оборвать в любой момент – просто вставал и уходил. Сам он никогда не ласкался – во всяком случае, в присутствии Вальтера.
– Мяу, – ответил кот: «Ну, я Левиафан. Дальше что?»
– Мы же тебя потеряли! – вспомнил Вальтер. – Лилия так переживала… Бегала искать. Я ее еле уговорил подождать до утра. И вот ты нашелся. Знаешь, как она обрадуется! Пошли домой!
Он сам чувствовал прилив радости. Внезапное возвращение блудного кота – повод достаточно весомый, чтобы и ему перепало немного радости. Он представил, как вспыхнут глаза любимой девушки при виде пропажи, как она завизжит от радости и кинется ему на шею. Хорошо бы при этом ухитриться и взять Левиафана на руки, чтоб уж наверняка… Как же нам хочется, чтобы нас любили те, кто нам дорог! Как нам порой не хватает ответного чувства! Тяжело только отдавать, не получая ничего взамен. Рано или поздно отдавать станет нечего, и тогда те, кого ты любишь, начнут упрекать тебя в душевной черствости, не понимая, что сами сделали тебя таким. Вальтер питался крохами, случайными взглядами, отблеском глаз, просьбами, граничащими с приказами: «Сделай! Я ведь знаю, что ты можешь! Ты у меня такой умный…» – и утешительными мыслями о том, что попросила она его, а не кого-то другого. И если он откажется, заявив: «Я для тебя все делаю, а ты мне даже не каждый день улыбаешься!» – она, чего доброго, обидится и уйдет. Уйдет к другому такому же безотказному, которым можно вертеть с самоуверенностью стервы, убежденной в том, что ей никто не может отказать. Вальтер фон Майнц, отпрыск старинного года, будущий граф фон Майнц, понимал, что его чувство неестественно, что это не любовь, но ничего не мог с собой поделать.