сказать,осторожнаясимпатиясиялав его глазах. — Как и твоя мать.
Это не могло быть о моеймаме.Насколько язнала,она никогда нелгала мне.
— АтетяВэл?
— Человек. — Она ответила сама, входя в гостиную сдымящейся чашкойкофев каждой руке.Она осторожно пересеклаковери передалаодну кружку дяде, прежде чемпогрузиться в креслонапротивнего. — Как и Софи.
— Вы уверены? — Нэш нахмурился. — Может быть, у нее простоне было еще возможностидля предчувствий.
— Она была тамсМередитво второй половине дня, — напомнила я.
— Ах, да.
— Мы знали это, с моментаее рождения, — сказала моятетя, как будто никто из нас неговорил.
— Как? — спросила я в тот момент, как она медленнозакидываланогу на ногу.
ТетяВэлподнялакружкук губам, а затем заговориланад ней.
— Она плакала. — Онаотпилакофе, ее взгляд был сосредоточенна стененад моей головой. — Женские баньши не плачутпри рождении.
— Серьезно? — Я посмотрела наНэшадля подтверждения, но он только пожал плечами,по-видимому,удивленный, как и я.
ДядяБрендонпосмотрел насвою жену срастущей озабоченностью, потом повернулся к нам.
— Они могут плакать, но баньши никогда по-настоящему некричат, пока не запоют длясвоей первойдуши.
— Подождите, это не можетбыть правдой. — Как ребенок я много плакала, нетак ли?На похоронахмоей матери...?
Ладно,на самом деле я не моглапомнитьмногое изтого времени, но я знала,чтоя убийственно кричала в восемь лет, когда съехала на своем велосипедес тротуаранарозовый куст.И в одиннадцать, когда случайно с расческойразорвалакольцосерьгив моемухе. А еще, когда я была брошенав первый раз, в четырнадцать.
Как долгояделаласмертельныепрогнозы, даже не зная об этом? Были ли у меня безутешныеприступыв дошкольном возрасте? Или в юности меня в значительной степениохраняли отсмерти?Как долгоонисмотрели наменя, как на сумасшедшую, когда сами знали, чтосо мной твориться все это время?
Мояспинанапряглась, и я почувствовала, что моищеки краснеют в гневе.Каждый ответ, который предоставлял мой дядя, приносил толькобольшевопросов,обо всем этом ядолжна была знатьс самого начала.
— Почемуты не сказалмне? — потребовала я, стиснув зубы, чтобы не закричатьи не разбудить спящую наверху Софи.Я пропустилатак много.Потратила впустую так много времени,сомневалась в своемздравомыслии.
А оказывается единственное, в чемя действительнодолжна быласомневаться, это моячеловечность!
— Мне очень жаль, Кейли. Я хотел. — ДядяБрендонзакрыл глаза, как будто собирался смыслями,потомснова встретился сомой взглядом, ик моему удивлению,японяла, что верю ему. — Я начал было говорить об этом прошлом году,когда ты была...в больнице.Нотвой отецпопросил меняне делать этого. Ущерб уже был нанесен, и он надеялся, что мы сможем подождать немного дольше.По крайней мере,пока ты неокончишьсреднюю школу.
Вот чегоонинадеялись,больше времени! Не жизни, анормальной,человеческойюности. Благородная мысль, но чего-то немногоне хватает...
— Я удивлена, что ваш маленькийфарсдержалсятак долго! — Я оказаласьна краюдивана, пока говорила, а рукаНэша все еще была в моей хватке.Он был единственным, кто удерживал менясидя, в то время я выпускалагейзергнева и негодования, которыеугрожаливзорватьсячерез верхнюю частьчерепа. — Как много вы думали понадобиться времени,прежде чем ястолкнусь скем-то награни смерти?
ДядяБрендонпожал плечами, но выдержал мой взгляд.
— Большинство подростков никогда невидятумирающих.Мы надеялись, что нам повезет, и мы сможем подождать, когда твой папаобъяснит все это...позже.Когда ты будешьготова.
— Когда я будуготова?Я была готовав прошлом году, когда увидела лысогомалышав коляске, толкаемойчерезцентр кегособственнойсмерти! Выждали, когда он будет готов. — Все ради моего отца, чтобы он, наконец, подошел и заполучилсвой титул.
— Она права, Брендон, — невнятно пробурчала тетяВэл, падаяв кресло. Ясмотрела на нее, ожидая большего, иповернулась кдяде только когда она поднялакружкуко рту, ничего не говоря.
— Зачем вообще держать это в секрете?
— Потому что ты... — началаснова тетяВэл, жестикулируя большие круги полупустойкружкой.Но мойдядяоборвал ее суровымвзглядом.
— Объяснять —дело твоегоотца.
— Не то, чтобы у него не было на это времени! — Я сломался. — У него было шестнадцать лет для этого.
ДядяБрендонкивнул, ия прочласожаление в его лице.
— Я знаю... все мы знаем. А если учесть,как ты узнала об этом... — он виновато взглянул наНэша, — я думаю, что мыбыли не правы ожидая так долго. Нотвой отецбудет здесьутром,ия не собираюсьнаступать ему напятки с остальной частью истории.Это его дело.
Существует какая-то история?Не толькопростое объяснение, но реальная история?
— Ондействительно приезжает? — Я не поверю в это, пока не увижу его.
Тем не менее вгруди что-то напряглось, и меняпронзилтолчокадреналинапри мысли, чтомой отец даст ответы, которые никто другой не готовдать.Но язнала, что нужнавсемирнаякатастрофа, чтобы вызволить его в США.Онприедетне ко мне. Онприедет, чтобы не нанести ущерб созданному контролю, прежде чем моя тетявзвалит на него обвинения.
Мойочевидныйскептизм заставил дядюБрендонанахмуриться — он, наверное,увиделвихрыв моих глазах.
— Мы позвонили ему во второй половине дня...
— Я позвонилаему, — поправила тетяВэл. — Исказала, чтобы нес свою задницуна самолет,илия...
— Тебе уже хватит. — Не успела я и моргнуть, как мой дядя былна ногах,ичерез мгновениеон уже держалкружкужены.Онаразвалиласьв кресле, широко раскрыв отудивления глаза, ее рука все еще была изогнута, словно держала чашку в ручке. — Я принесу тебе свежийкофе. — Он остановилсяна порогемежду гостинойи столовой, держа кружкутетиВэлтак крепко, чтопобелели костяшки пальцев. — Я сожалею, — сказал онНэшу. — Моя жена воспринимаетвсе этоочень тяжело.Онабеспокоитсяо девочках, все-таки они были подругами с матерью МередитКоул.
Да, ноона имиссис Коулбылприятельницами по тренажерному залу, а не нераздельными, как сиамские близнецы. И япочти невидела, чтобы моятетяпила больше одного бокала винав те времена... она говорила, что в алкоголе слишком многокалорий.
Нэшкивнул.
— Моя маматоже расстроилась бы.
Да,но я уверенна,она бы не тонула вконьяке...
— Как поживает твоя мать?
— Она до сих пор скучает по нему. — Нэш взглянул нанашипереплетенныеруки,очевидно, ему было неудобно говорить освоейсемье.
Выражение лица дядиБрендонасмягчилосьвсочувствии.
— Конечно. — Затем он повернулся к кухне, оставив этутему.
В какой-то моментмысмотрели наковерв тишине,не совсем уверенные, что сказать. Мы хотелизаполнитьтишину послесамогонеудобногоразговорав моей жизни, но я была еще не совсемготоваокончить эту тему.
Но тетяВэл, очевидно, была.
— Она нехотела быэтого. — Ее взглядбыл сосредоточенна полув нескольких футахперед ней,рукираскинуты встороны. Я еще никогда не виделее взглядтаким...бесцельным.
— Моя мама? — растерянно спросил Нэш,ноя знала, чтоона имела в виду. Она говорила омоей матери.
— Не хотела бычего? — спросила я с любопытством, несмотря на мой возрастающий гнев.Никто никогда небыл готовговорить омоей мамойпри мне.
— Если бы все сложилось по другому, она бы рассказала тебе правду.НоЭйденне могсмотреть правде в глаза. Онникогда не был такимсильным, какона. — ВзглядтетиВэлнашелменя, и ябыла пораженавнезапнойясностьюв ее глазах.Неожиданнаяинтенсивностисквозьглазурьопьянения. — Я никогда невстречала никогосильнееДарби.Я хотелабыть похожей нанее, пока...
— Валери! — Дядя Брендонзамерв дверях сосвежий кружкой кофе в руке.
— Покачто? — Я переводила взгляд с одного надругого.
— Ничего.Она не знает, о чем говорит. — Он поставил кружку наближайшийстоликипересек комнатусловно окутанный туманомизджинсовой ткани,разочарования ибеспокойства.ДядяБрендонподнялженусо стула, закинул ее рукина плечи, и она неуверенно шаталась, доверчиво упала в его объятия.
Тем не менее,несмотря на шаткиеноги, ее глаза былиясными, когда они встретились взглядом, и его осуждающий взгляд, просящий молчать, не был незамечен.Но он незаставил ееотказаться от своего заявления. Независимо оттолько чтопроисходило между ними, было совершенно ясно, чтотетяВэлзнает о чем говорит.
ДядяБрендонповелженукприхожей.
— Я хочу, уложить ее, пока ночь еще не закончилась.Было очень приятновстретиться с тобой,Нэш,и, пожалуйста, передай от меня привет своей матери. — Он многозначительно посмотрелна меня, затемна дверь.
Очевидноприемные часызакончились.
— ДядяБрендон? — У меня остался один вопрос, которыйне мог дождатьсямоего отца, и я хотеладержаться за рукуНэша, когда услышу ответ,на всякий случай.
Мой дядяостановилсяв дверях, тетяВэлположила головуему на плечо, ее глаза были закрыты.
— Да?
Ясделала глубокий вдох.
— Что имела в видутетяВэл, когдасказала, что яживузаимствованное время?
Пониманиенахлынуло нанего, какволны,разглаживающиепесокна пляже.
— Тыслышала, как мысегодня говорили?
Я кивнула,и моя рукавжалась врукуНэша.
Боль во взгляде отогнала его улыбку, ион крепче прижал к себе тетюВэл.
— Это часть историитвоего отца.Имей немноготерпения ипозволь емурассказать все самому.И поверь мне... Вэлдействительноне знает о чем говорит.
Явыдохнулавразочаровании.
— Хорошо. — Это было лучшее, что я смогла выдавить.К счастью, мойотецбудеттут утром, и на этот разя не позволюему уйти, не ответив на все моивопросы.
— Немного поспи, Кейли. Ты тоже,Нэш.Своспоминаниями,завтра, вероятно, не будетлегче, чемсегодня.
Мы обакивнули, и дядя Брендонподнялтетю Вэлнаруки — она слегка похрапывала — и понес еепо коридору.
— Вау. — выдохнул Нэш, когда я прижаласьспиной к ручкедивана, повернувшисьлицом к нему. — Какмногоона выпила?
— Не могу сказать. Она не пьет много, хотя, вероятно, требуется не многого, чтобы отключить ее, а она начала все же во второй половине дня.
— Моя мама просто печет, когда расстроена. Несколько недель мне приходится жить на пирожных и шоколадном молоке.