Она чувствует… сама не знает, что. Легкий укол сожаления. Она затеяла какую-то игру, и теперь придется расхлебывать. «Ты можешь улыбнуться мальчишке, а он подумает, что ты в него влюблена», – предупреждала Джина еще в шестом классе, после инцидента с Джорджи Закарро. Это означало: твоя задача – держать ребят в узде. Первая мысль, которая приходит в голову при виде розового конверта: она злоупотребила своей кроткой девичьей властью. Безрассудно орудовала ею, обрушивала на беззащитных и уязвимых, не думая о последствиях. Обидно, что временами ей как раз не хватает этой власти, а когда не нужно – ее слишком много.
– Это тебе, – говорит Хищник. И то, что за этим следует, повергает ее в смятение. Она и без того сама не своя, но просто шалеет, когда он почтительно склоняет голову. Ни Джефф Грэм, ни Тревор Джексон, ни Зандер Хан никогда такого не сделали бы, потому что знают, насколько странно это выглядит. Нет нужды говорить, что Тревор и Зандер теперь тоже таращатся в ее сторону. Они хорошие ребята, так что в их поведении нет ничего угрожающего или издевательского, просто все это настолько необычно, что их распирает любопытство.
– Вау, – вырывается у нее. – Спасибо.
Она не знает, что делать, но он, кажется, ждет, поэтому она открывает конверт. На лицевой стороне открытки ваза с цветами, роняющими лепестки на столешницу и пол. На обороте витиеватая надпись: «Естественная небрежность красивее идеальной картинки».
Он ждет.
Она слегка ошеломлена, потому что он, кажется, разгадал что-то в ней, настоящей. Он видит не только притворщицу, которой она чаще всего себя ощущает, пытаясь быть такой безупречной, совершенной, неповторимой. По крайней мере, он замечает в ней что-то из ее истинной сущности, чего не дано даже Уиллу. Тем не менее многозначительное послание и открытка – это перебор. Особенно для школьной парковки с гудящими клаксонами, смехом и автобусами, ожидающими у обочины.
– На днях, твоя рубашка…
Она и забыла совсем. Теперь кое-что проясняется, и это дает ей возможность правильно среагировать. Какое облегчение. Она посмеивается.
– Вау, спасибо.
– Не за что.
На его лице вспыхивает бешеный румянец.
– Это очень мило, правда, – говорит она. Кэт лучше бы поторопиться.
– Ладно, мне нужно идти. Мой автобус.
– Еще раз спасибо, – говорит Аннабель. – Это действительно мило, – повторяет она.
– Увидимся.
– Увидимся.
Он бросается ко второму автобусу, одним прыжком преодолевая ступеньки. Автобусы отъезжают. Тревор садится в машину к Джеффу, и тот выруливает со стоянки. Зандер бежит в сторону своего дома. Аннабель прячет открытку в тетрадь.
Когда Кэт наконец появляется, Аннабель не рассказывает ей о том, что произошло. Однако в тот же вечер рыскает по Интернету в поисках информации о Хищнике. Что она ожидает найти? Без понятия. В соцсетях только фотографии Хищника и его друзей из прежней школы в Вермонте. На одной из них ребята в бейсболках, надетых козырьком назад, дурачатся, развалившись на партах; на другой – группа детей в треуголках а-ля «Американская революция» позирует на лужайке. Здесь же неловкое семейное фото, резвящаяся в снегу кошка, он и его отец в тире с ружьями наизготовку. Есть крупный план торжественного завтрака. Он и его мама, оба нарядные, стоят у дверей шикарного отеля. Она ему по плечо, но у нее такие же лохматые волосы.
Аннабель не должна судить, ничего о нем не зная. Так что же ей известно? Он стеснительный – немудрено, ведь он новенький в их школе. Он кажется милым. Единственная открытка, которую подарил ей Уилл, была на День святого Валентина. На ней бигль держал в зубах коробку конфет и признавался: «Ты мой любимый поставщик лакомств».
Наверное, надо отблагодарить Хищника за такую любезность. Хотя бы расспросить его о том, кто он и что. Она должна, по крайней мере, проявить дружелюбие.
Но это не мешает ей выбросить открытку в мусорную корзину у себя в комнате. И запихнуть поглубже. Так, чтобы с глаз долой. Открытка портит ей настроение. В конце концов она выносит мусорную корзину на помойку.
– Из кухни тоже захвати мусор, – кричит ей вслед Джина.
В темном туннеле Аннабель едва дышит. Помимо летучих мышей и капель воды ей мерещатся всякие твари под ногами, готовые запрыгнуть на щиколотки. Она воображает затаившегося у стены незнакомца, который схватит ее, когда она побежит мимо. Он там и вон там, и еще дальше – тянется к ней руками. Она шарахается в сторону. Прибавляет шагу, потому что спиной чувствует другого преследователя. Он где-то там, сзади, но приближается. Он набирает скорость. Ей надо поторопиться.
Опасности подстерегают повсюду: сверху, снизу, со всех сторон. Темнота шевелит своими мерзкими пальцами и пытается ее сцапать.
Когда впереди мелькает крошечный проблеск света – неужели? – она испытывает облегчение, но лишь отчасти. Она почти уверена, что слышит мужские шаги за спиной.
Круг света растет. Он сияет как новый день. После долгой пытки темнотой она ныряет в эти блаженные объятия, пробегает еще милю или около того, уносясь подальше от злосчастного туннеля, и, когда он скрывается из виду, замедляет шаг и останавливается.
Она упирается ладонями в колени. Тяжело дышит. Жадно глотает воду. Она хочет чувствовать себя победителем, как будто сразилась один на один с этим чертовым туннелем и одержала верх. В конце концов она на солнце, и мрачное подземелье позади. Но где-то там, в глубине души, кто-то или что-то продолжает ее преследовать. Совсем не обязательно, что это происходило в туннеле. Она не слышит чужих шагов, и никто не дышит ей в затылок, но она знает, что он все еще в засаде.
Это чувство не покидает ее – то разгораясь, то затухая. Она выжила в аду, а те, кому удается уцелеть в таких передрягах, хорошо знают, что в следующий раз чудесного спасения может и не случиться.
8
– Ну что мне с тобой делать, а? – В состоянии эмоционального волнения у дедушки Эда особенно ярко проявляется акцент. Он приехал в эту страну двенадцатилетним мальчишкой из города Галларате, что в провинции Варезе на севере Италии. Покровитель Галларате – святой Христофор. Он заботится о путешественниках, детях и холостяках, защищает от бурь, эпилепсии и зубной боли. Медальон с ликом святого Христофора вмонтирован в пластиковый солнцезащитный козырек дедушкиного фургона.
– Che palle! – Перевод: какого хрена!
– Я сожалею, – говорит Аннабель.
– Ни фига ты не сожалеешь, – рявкает он. – И не пытайся меня разжалобить.
– Ну, немножко сожалею.
На самом деле она не испытывает ничего, кроме облегчения. Она так обрадовалась, когда увидела фургон на условленном месте, у реки Якима. Она боялась, что дед разозлится настолько, что бросит ее ко всем чертям. Аннабель видела, как они цапаются с Джиной. Кто-то один всегда рубанет с плеча, и тут же поднимается ор, после чего другой хлопает дверью. Неделю они делают вид, будто не существуют друг для друга, даже если встречаются во дворе у почтовых ящиков. Но, может, с детьми и внуками все по-другому, потому что в ссорах с ней гнев дедушки Эда быстро улетучивается. Кажется, ей с ним крупно повезло.
– Как все прошло?
– Прекрасно. Все в порядке. – Она не добавит ему беспокойства своей правдой. – Задница болит.
– Да? Ты тоже сидишь у меня занозой в culo. Дай-ка осмотрю ноги.
Она уже разматывает бинты. Дедушка Эд морщится.
– Господи.
– Кажется, ты занимался разделкой рыбы. И всякого повидал.
– Я был бизнесменом. И имел дело с цифрами.
Верится с трудом, учитывая, что ей миллион раз приходится объяснять ему, что, если 2700 миль разделить на 16, получится пять месяцев в дороге, плюс-минус. На самом деле, хоть это и выглядит мерзко, боль уже вполне сносная.
– Заживает, Белла Луна. – Ей нравится, когда он ее так называет. Луна – ее второе имя. Имя ее бабушки. Аннабель никогда ее не видела: бабушка умерла, когда Джине было семнадцать. Но Аннабель слышала истории. Как бабушка познала любовь пятнадцати матерей. Как могла одним взглядом поставить дедушку Эда на место. Как умела снимать malocchio, сглаз, молитвой и погружением мизинца в миску с водой и несколькими каплями оливкового масла. Иногда Аннабель думает, что мама и дедушка ссорятся потому, что оба слишком любили одного и того же человека.
– Трудно поверить, что заживает, но, кажется, так оно и есть.
– Ладно, пристегивайся. Нам надо ехать. Тут вокруг национальный парк. Я уже смотался на разведку. Как тебе это нравится? Мимо проезжал коп и сказал, что мы не можем здесь заночевать! В чем проблема? Он думает, я украду что-нибудь?
– Бобра, – встревает она.
– Вот именно! Это все, что здесь можно украсть.
– Нет, я не то имею в виду. Смотри. Я вижу бобра.
Она показывает рукой. Бобер выкарабкивается из реки и исчезает в кустах, потом возвращается, но уже с большой веткой, которая выглядит великоватой для него.
– Тяжелый груз, – сочувствует Аннабель. Бобер тянет и тащит. Дело, которое он пытается провернуть, кажется невыполнимым. Честно говоря, зверек не отличается большим умом, раз выбрал что-то настолько неподъемное. – Почему он схватил именно эту ветку?
– Нам не понять, что он задумал, но сам он знает, что делает, – отвечает дедушка Эд.
Жаль, что им приходится переезжать. Река извилистая и живописная, как на картинке. Так и просится на страницу календаря. Снег тает, и белые глыбы разбиваются о крутые пороги. Весна окрашивает ранний вечер приятным желтым светом. Царство науки, красоты и природы, свободное от беспорядка человеческого мира. Это один из тех моментов, когда хочется все бросить и остаться здесь навсегда. В последнее время в жизни Аннабель много таких моментов. Конечно, все это фантазии из-за Сета Греггори.
Фургон, громыхая, уносится дальше. Место, отведенное для кемпинга, не так привлекательно, как река. Территория лесистая и затененная, и здесь все еще сохраняется зимняя сырость. Дедушка Эд заезжает на стоянку и паркует фургон.