– Я уже проверила. Официантка ошиблась или ночной гром и был той самой бурей.
– Я не слышал никакого грома.
– Да так, пару секунд погромыхало. Прогноз показывает небольшую облачность, и все. Кому мы верим: местным жителям или синоптикам? Я хочу сказать, местные назвали эту дорогу Кладбищенской. И где тут кладбище? Я ничего такого не вижу. – Аннабель постукивает пальцы подушечками больших пальцев. – И как, по-твоему, это похоже на бурю?
– Не-а. Смотри. На небе ни облачка. Но тебе решать, Белла Луна.
Она стонет. Как можно верить в грозу, когда над головой чистое небо?
– Эй, у меня для тебя сюрприз, но узнаешь, когда отстреляешься сегодня.
– Билет на самолет домой?
– Не угадала. Обратный билет будет ждать тебя в округе Колумбия.
– Зачем я все это затеяла? Какого черта я вообще это делаю?
Этим утром он не вздыхает и не кривит рот в ответ на ее нытье. Он – само терпение. Его выносливость тоже проходит проверку на прочность. Он кладет руку ей на плечо.
– Почему человек отваживается на невозможное? Чтобы быть выше и сильнее любой скотины.
– Я не выше и не сильнее.
– Да? А кто это здесь стоит? Ты или скотина?
Она не забывает про кассету, плеер и раритетные наушники, которые Люк Мессенджер подарил ей на день рождения в ресторане «Биг Чак» еще там, в Вашингтоне. Кажется, будто с тех пор прошла целая жизнь. Кассета убрана в рюкзак, где она хранит свои личные вещи. Там же – письмо о приеме в Вашингтонский университет, сложенное в несколько раз. И новый роман Элис Ву с хрустящими страницами, в плотной обложке, так и не открытый. А еще почтовая открытка «Думаю о тебе» с длинным рукописным посланием от Отца Антония, которую она получила вскоре после трагедии. Здесь же маленькое распятие на цепочке, подаренное пастором Джейн на похоронах. Оно служит для нее не столько олицетворением Бога, сколько частицей самой себя, еще хранящей надежду. Наверное, то же самое можно сказать про каждую из тех вещиц, что хранятся в укромном уголке ее рюкзака. В них надежда не на кого-то или на что-то конкретное, а в целом на то, что однажды она сможет снова обрести эту самую надежду.
Все это время Аннабель боялась и музыки, и книг. Музыка и книги пробуждают эмоции. Они заставляют чувства подниматься, говорить, крушить, и иногда это опасно. Но музыка может заставить тебя подняться, заговорить и разрушить, когда это нужно. И сегодня, когда она наконец покидает Одинокое шоссе, чтобы встретить следующие пятьсот миль Монтаны, Аннабель необходимо подняться.
Тут дело в упорстве, а не в Люке Мессенджере, которого она, скорее всего, никогда больше не увидит. На нем поставлен большой жирный крест, как и на всех парнях. Как и на флирте и влюбленности, любви и нежности, щедрости и открытости, вере, доверии и безопасности – в общем, на всем хорошем. Возможно, крест на нем поставлен и не такой жирный, думает она, потому что он ее немного заинтриговал. Как можно просидеть за праздничным столом на дне рождения Аннабель Аньелли, просто сложив руки на коленях, с невозмутимым и расслабленным выражением лица? Может быть, музыка даст ей подсказку и позволит заглянуть в закрома души того, кого она больше никогда не увидит. Пусть это будет легким заигрыванием на безопасном расстоянии – как девичий интерес к смазливым кинозвездам из журнала People.
Сборы в дорогу не обходятся без суеты. Плеер закреплен на бедре, но в шнуре от наушников что-то замыкает, и динамик в одном ухе постоянно отключается. Раздосадованная, она оставляет все как есть.
– Увидимся когда-нибудь, Одинокое шоссе. Не могу сказать, что мне было приятно познакомиться, – говорит она.
Сразу за Уайт Сулфур Спрингс ее встречают зеленые холмы, и она пробегает мимо ферм и тракторов, бороздящих грязные проселки. День обещает быть жарким; воздух быстро прогревается. На пастбищах высятся гигантские стога сена – некоторые стоят прямо, какие-то уже заваливаются набок. Похоже на шахматную доску проигравшего гроссмейстера. В нос ударяет запах коровьих лепешек. Это бодрит и поднимает ей настроение.
– Привет, – кричит она тучным коровам, которые наблюдают за ней из-за забора. Одна из них мычит в ответ. – Я рада разделить с вами этот мир!
Она нажимает на кнопку плеера, включая музыку. Кто поет, она не знает, но парень бежит по дороге, пытаясь ослабить свою ношу, разгрести кучу проблем в голове, и музыка напоминает ей ура-патриотический хартленд-рок[67], под который Отец Антоний косил траву на лужайке, прежде чем оттянуться холодным пивком. Это было еще до пролития крови Христовой, во времена «будвайзера»[68]. Возможно, она догадывается, почему Люк Мессенджер такой умиротворенный, если он слушает подобные композиции.
Следом звучит песня под названием «Дорога в никуда»[69], что весьма актуально, учитывая, что вокруг на многие мили тянутся деревянные заборы ранчо, сменяемые коричнево-зелено-желтыми холмами с вкраплениями низкорослых кустарников. Иногда она чувствует грохот земли под ногами и оглядывается через плечо, когда мимо проносится тягач с полуприцепом. Он со свистом рассекает воздух, и волосы летят ей в рот, а пот остывает на коже.
После мрачного, но в то же время бодрящего «Пассажира»[70], а затем «Дистанции»[71] («Он проходит дистанцию, он в погоне за скоростью») и совсем уж не благостного «Шоссе в ад»[72] прослеживается тема. До Аннабель доходит, что это не просто микстейп, а сборник, составленный исключительно для нее.
Это глупо, но у нее начинают гореть щеки. Они и так раскраснелись от бега и апрельского солнца, но сейчас их заливает настоящий румянец.
Она выключает плеер. Выдергивает из ушей наушники.
У нее такое чувство, будто она внезапно покинула вечеринку. Все затихает. Ритм-гитары звучали классно, это правда. Но теперь на вечеринке что-то пошло не так.
«Прекрати! Прекрати, прекрати, ПРЕКРАТИ!»
Она проверяет свой результат: уже восемь миль. На милю быстрее, чем обычно, благодаря этим песням. Тем не менее такое внимание со стороны парня нежелательно. И нежелательно не так, как в романтических комедиях, где это означает, что в конце концов они окажутся в одной постели. Нет, для нее это слово – твердый и окончательный приговор. Ни за что. Абсолютно исключено.
Теперь, когда музыка выключена, слышны только ветер и шелест кустов.
Хотя нет.
Что это? Кажется, она слышит что-то еще.
Она замирает. Какой-то грохот? Нет. Пожалуйста, только не это.
Она прислушивается. Тишина. Небо голубое и чистое. Видимо, это отголоски ее тревожности и посттравматического чувства обреченности. Она нервничает из-за официантки, из-за микстейпа и собственной уверенности в том, что все и всегда заканчивается катастрофой.
Но на всякий случай ей лучше поторопиться к водохранилищу Бэйр, где ее должен ждать фургон. Гроза очень опасна в этих местах, где молниям раздолье.
Она оглядывает пейзаж и ускоряет бег. Нет, все спокойно. Она просто навыдумывала бог знает что.
Признаться, ей понравилось бежать в таком быстром темпе. Все из-за той музыки. Она позволила музыке вернуться, и ничего ужасного не произошло. Наоборот, она получила колоссальное удовольствие. Но, черт возьми: должно быть, потребовалось немало времени, чтобы составить такую подборку. Она мысленно представляет себе, как Люк Мессенджер, чуть сутулясь…
Страшный грохот и треск. Черт. Черт! Теперь нет никаких сомнений. Проклятье, официантка все-таки оказалась права. Аннабель прищуривается и видит их: тучи, наползающие на невысокие холмы вдалеке.
Боже. Надо поторопиться.
«Когда грохочет гром, беги скорее в дом», – всегда говорила им Джина. И сейчас эта детская присказка снова и снова прокручивается в голове Аннабель. «Когда грохочет гром, беги скорее в дом. Когда грохочет гром, беги скорее в дом». Эти тучи… они определенно движутся в ее направлении.
Она набирает скорость. Ноги шлепают по дороге. Куда? Просто вперед, пока в поле зрения не появится фургон дедушки Эда. Он наверняка помчится обратно, навстречу ей, как только услышит первые раскаты грома.
Она чуть ли не летит. Это темп спринтера, а не девчонки, пробегающей по шестнадцать миль в день. Так и травму получить недолго. Кап. Капля падает ей на руку. Кап-кап. Теперь на плечо, и не одна. Это напоминает ей тот вечер, когда она рванула от закусочной «Дикс». Но то был свой дождь, городской. Спрятаться от него можно было где угодно, если нужно. Но здесь облака собираются в темные тучи, и она один на один с ними.
Вот в чем проблема с опасностью. Вы можете быть предупреждены, но проигнорировать предупреждение. Опасность может казаться далекой, пока небо не потемнеет и вспышка его ярости не устремится прямо на вас.
В одно мгновение все меняется. Дождь уже не капает, а хлещет, тучи расстилают на небе ковер мрака. Мокрый асфальт блестит чернотой. От него поднимается тепло, как пар в сауне. И во всем этом открытом пространстве она – единственное прямостоячее существо, легкая мишень.
Господи, о чем они только думали? Почему решили рискнуть? Как они могли быть такими беспечными? Где дедушка Эд? Шум, дождь, небо – он уже должен знать, что она в опасности. Она не хочет терять ни минуты, но выуживает из рюкзака телефон. Пальцы не слушаются. Она дрожит. Она здесь совсем одна, и молния непременно ее найдет.
Она удивлена, что телефон ловит сеть. Но в трубке раздаются лишь долгие гудки.
Она пытается снова. Гудки. Гудки. Гудки.
Что-то не так. Помимо этой бури.
Жуть как страшно, когда небо опускается на тебя. Она уже вымокла до нитки.