Нет, нет, нет», – отказывались они. «Берите», – настаивали старики. После еще одного-двух раундов протестов и уговоров родственник прибегал к последнему аргументу: «Ладно. Купите себе что-нибудь. Только маме не говорите». И тогда они с братом наконец сдавались и вежливо отвечали: «Большое спасибо».
Так что великодушие Доун и Люка, которых, казалось, ничуть не смущает, что она навязалась на их голову, спала на их кровати, отнимала у них время, носила их одежду (она не надевала мальчишескую толстовку со времен Уилла), заставляет ее глубоко страдать. Эмоции набирают обороты. Она ругает себя за то, что не выполнила вчерашнюю норму. Ей надо наверстать еще полторы мили. Она жульничает, отсиживаясь на берегу озера Бэйр. Беспокойство ищет утешения в правилах и распорядках, а она нарушает правило, находясь здесь, а не в дороге. Ее так и тянет постучать подушечками пальцев, но она не хочет, чтобы кто-то увидел. Поэтому она накрепко сцепляет руки.
Доун Селеста не спрашивает Аннабель, голодна ли она, а просто ставит на стол тарелку с аппетитным сэндвичем с жирным тунцом. Внутри кемпер напоминает фургон дедушки Эда, но в то же время здесь все по-другому. На окнах тканые шторы, и пестрый полосатый ковер на полу. Над дверью висит портрет старика в фиолетовом халате. Пустое пространство под многоместными нераздельными сиденьями, где дедушка хранит запасы воды и вина, сухие макароны и банки с анчоусами, приспособлено под книжные полки, и деревянная рейка спереди удерживает книги на месте, чтобы они не соскальзывали. В домике чисто, если не считать походного инвентаря, сгруженного с ее койки, который теперь аккуратно сложен возле сидений.
– Спасибо. Я вам так благодарна.
– Выгляни в окно. Даже не верится, что вчера была буря.
Доун Селеста права. Аннабель видит лазоревую гладь озера, усыпанную сверкающими блестками радости. Впрочем, это не соответствует ее настроению. Сейчас она доест этот сэндвич и позвонит дедушке Эду, чтобы забрал ее отсюда, да побыстрее.
– Люк решил попробовать порыбачить. Местный парень сказал, что крупные рыбины кусаются. Форель. Ты любишь форель? – Доун Селеста жует чипсы из пакета, стряхивая крошки с пышной груди.
– О, да. Люблю. – Нет, столько мелких костей. И эти пустые глаза таращатся на тебя.
– Ну, тогда можем пожарить сегодня вечером, если ему повезет. Мы ужинаем поздно. Надеюсь, ты не возражаешь? Мы тут как европейцы стали.
– Наверное, мне стоит позвонить дедушке. Я думаю, он вернется раньше, чтобы забрать меня.
– Он звонил, пока ты спала. Покрышка полетела к черту, и, похоже, ни у кого в Хелене нет новой подходящего размера. Можешь в это поверить? Конечно, туристы сюда носа не кажут до самого июля.
– И что он сказал конкретно?
– Это займет день или около того. Ты не против остаться с нами, милая? Эд подумал, что это лучший вариант, чтобы ты могла продолжать бег.
– О, хорошо. То есть я хочу сказать, может, я просто… – Она взмахивает рукой. Здесь ничего не может быть просто, если только они не отвезут ее обратно в Хелену.
– Мы можем отвезти тебя в Хелену, если хочешь. – Доун Селеста как будто читает ее мысли. – Но Эд подумал, что ты можешь стартовать отсюда, а он встретит нас, как только управится.
– Наверное, ни к чему. Я имею в виду… наверняка есть места, которые вам хотелось бы посетить.
– Дорогая, Монтана, – говорит Дон Селеста, как будто это и есть ответ. – Разве похоже на то, что нам нужно успеть на поезд? У нас нет никакого плана действий. Мы едем туда, куда нам интересно. Надеюсь, тебя это успокоит и ты расслабишься. Будь как дома. Книги, еда – все в твоем распоряжении.
Аннабель теперь нигде не может расслабиться, даже в собственном доме. А здесь так и вовсе нарастает паника. Цунами ужаса, обязательств и неловкости пользования ванной комнатой в маленьком помещении. Во сне она иногда храпит. Даже сама просыпается от своего хрюканья. Хотя это укладывается в общую картину: она уже воняла мокрой псиной, делала лужи на полу, а теперь ходит в чужих шмотках, ненакрашенная, с шухером на голове.
– Я должна… – начинает она.
Доун Селеста ждет.
– Вернуться.
– Вернуться?
– На… м-м-м…
– М-м-м… это что?
– Место.
– На место? Место, где мы тебя подобрали? – Доун Селеста переходит на скороговорку, ее глаза сияют. Те же взволнованные модуляции голоса появляются у них, когда они пытаются расшифровать, чего хочет Бит, который просто сидит и лупит глаза. – Туда около полутора миль, – говорит Аннабель. – Я, получается, жульничаю. Ну, то, что я здесь. И если побегу отсюда.
– Ты хочешь вернуться сейчас? Мы можем начать оттуда, но завтра. У тебя был тот еще денек.
– Я просто хочу это сделать…
Доун Селеста ждет.
– Сделать это прямо сейчас, понимаете? Просто…
– Делай так, как считаешь нужным. На родине моего кемпера каждый сам решает за себя. Мы будем здесь, когда ты закончишь. Давай я найду тебе какие-нибудь шорты и футболку.
Она планирует бежать трусцой, пока не исчезнет из поля зрения, а потом припустить во весь опор. Что дальше – пока в тумане.
Полторы мили она преодолевает играючи. Для верности даже вырывается чуть вперед от того места, где, как думает, ее подобрали вчера. Ей и без того есть в чем себя винить; она подвела немало людей, обманув их в лучших чувствах, так что хитрить с пропущенными милями – это мелко.
Шелковые баскетбольные шорты, которые ей выдали, сидят на ней мешком; на футболке шелкография с восходящим солнцем. Футболка, должно быть, принадлежит Доун Селесте, потому что пахнет корицей и ванилью, а шорты наверняка от Люка, потому что даже с туго затянутым шнурком они настолько большие, что ей приходится придерживать их, чтобы не свалились. К тому же они такие длинные, что трутся о голени, как подол юбки.
Дорога пустынна, и этот этап пробега официально закончен, поэтому она сворачивает с шоссе в желтую траву, еще влажную от дождя, и устраивается на островке гальки. Она являет собой странное зрелище – маленькое восходящее солнце посреди поля. Аннабель роняет голову на руки. Как ее жизнь докатилась до этого? Воздух пахнет мокрым асфальтом и набухшей от дождевой влаги землей. Этот запах напоминает ей о декабрьском вечере, как раз перед Рождеством. Зимний бал.
Они собираются туда компанией. Кэт говорит, что гурьбой всегда веселее, чем парочками. Сначала идут ужинать в «Бенихану». Садятся полукругом возле гриля, где шеф с остервенением отбивает мясо, обжаривает говядину и овощи на решетке, отпуская дежурные шуточки. Зандер Хан пытается заказать спиртное и выглядит как идиот. Зак надел розовый галстук в тон платью Оливии. Все слегка разгоряченные, громко разговаривают, так что в их сторону косятся другие посетители, и Аннабель, пай-девочка, пытается угомонить ребят. Хищник сидит рядом с Джози Грин, тоже новенькой в этом году. Ее семья переехала в дом по соседству с Джеффом. Кстати, они были бы хорошей парой – Хищник и Джози, жгучая крашеная брюнетка с застенчивой улыбкой, в клетчатой юбке на подтяжках.
На десерт у них мороженое с зеленым чаем, которое все притворно нахваливают, а потом они набиваются обратно в свои машины. Расчеты с официантом затянулись, поскольку платили вскладчину, и теперь они опаздывают. Приходится парковать машины за воротами и тащиться пешком до спортзала. Вот тогда Аннабель и улавливает этот запах – мокрого асфальта и сырой земли. Пока они сидели в ресторане, прошел дождь. Она в новых туфлях на шпильках и зеленом атласном платье, обтягивающем бедра, с глубоким декольте. Зеленый цвет подходит к ее глазам. В этом платье она чувствует себя красавицей. Накопленных ею денег хватило только на полплатья, остальное добавила Джина. До этого у нее было одно такое же эффектное платье, которое она надевала на свадьбу тети Энджи и дяди Пэта, но то было платье маленькой девочки, а это – платье молодой женщины, и она осторожно ступает по мокрой мостовой, чтобы не поскользнуться и не испортить его.
Вот такая она, прежняя Аннабель: беспокойная, осторожная, ответственная, но с проблесками уверенности и огоньками флирта. С любовью к жизни, яркой улыбкой, звонким смехом, чувством принадлежности к компании друзей. Она осознает, что Хищник идет рядом. То и дело он как будто случайно натыкается на ее локоть или плечо. Он в темном костюме с алым галстуком. Волосы слегка приглажены гелем по бокам.
Двери открыты, и оттуда вырываются звуки музыки. Мистер Маккензи, учитель труда, проверяет билеты. В зале они стоят группкой, неловко переминаясь, пока к ним не присоединяется Шон Гиллиам. Он сыплет шутками, а потом приглашает Сьерру на танец.
– Дестини, – говорит Джефф, загибая палец, и они с Дестини тоже уходят на танцпол. Музыканты исполняют старую песню группы Coldplay, «Yellow». И безбожно ее уродуют. И все же эти слова… «Сиянье звезды льют. Лишь для тебя».
Хищник сжимает ее пальцы.
– Пойдем, – говорит он.
Это одна из тех неловких композиций, в которых медляк чередуется с забоем. И что прикажете делать: раскачиваться или дергаться? Но Хищник обнимает ее за талию, и она обвивает его шею руками. Они не совпадают по росту, поэтому он горбится.
Она знает, что Кэт рядом – танцует с Зандером, но оба явно предпочитают выделываться. Зандер по-дурацки трясет плечами, и Кэт врезает ему кулаком. Кэт перехватывает ее взгляд и вскидывает брови в немом вопросе. Аннабель корчит гримасу. Ни за что, отвечает она.
Но сейчас она чувствует кое-что еще. Хищник, он так близко, и их тела сливаются в одно. Он тихонько подпевает.
– Изуродовали песню, – говорит она.
– Что?
– Говорю, изуродовали песню.
Похоже, он все равно ее не слышит.
– «Я кровью истеку лишь для тебя», – шепчет он ей во впадинку за ухом.
И вот он, тот момент, о котором она никогда никому не рассказывала и очень надеется, что не придется рассказывать никогда и никому. Момент, когда о